Балласт для Бориса
Шрифт:
— Чернова Виктория Александровна, верно? — один из мужчин, блондин, держал в руках какую-то папку. — Вы подозреваетесь в убийстве Федоровой Елены… — он сделал паузу. — Вам есть что сказать? Как вы оказались в том доме и что между вами произошло?
Молчать… та женщина порекомендовала мне молчать, но почему? Я ведь могу им все сейчас рассказать, и с меня снимут обвинения и оправдают…
— Вы меня слышите? — кажется, мое молчание начало его раздражать. — У нас куча вопросов, на которые мы бы желали услышать ответы…
— Что вас связывало с погибшим Борисом Кравцовым? — тут же спросил
По моему телу пробежала дрожь, и я тяжело сглотнула образовавшийся в горле комок.
С погибшим…
— Почему вы молчите? Это вы убили Елену Федорову? Говори, тварь! — блондин не выдержал, подлетел ко мне и ударил ладонями по спинке койки, отчего она задрожала подо мной. — Мы тебя все равно посадим, усекла, сука?! — орал он мне прямо в лицо, но я лишь опустила глаза и изо всех сил сжала губы. — Малолетняя шлюха! Тебе это с рук не сойдет! — он схватил меня за подбородок и поднял мое лицо, вынуждая смотреть на него.
— Что вы делаете? — в палату влетела молодая медсестра. — Немедленно отойдите от девушки!
Второй полицейский, наблюдавший за произволом с каменной миной, поморщился и нехотя оторвал от меня своего напарника.
— Да-да, мы уже уходим, — он подтолкнул ненормального к двери. — Потом с ней разберемся…
Я проводила этих двоих взглядом, чувствуя, как меня накрывает.
Не стану скрывать — я очень испугалась и могла бы запросто расплакаться, но держалась из последних сил, потому что упрямство и гордость играли свои роли. Я прекрасно понимала, что уже никто мне не поможет и единственное, что меня ждет — это тесная камера и разборки с соседками. Оставалось надеяться на саму себя, верить в свои силы и не падать духом, иначе этот мир растопчет меня, несмотря на то, что я всего лишь жертва обстоятельств.
Бориса больше не было в живых, и я с трудом верила в это. Наверное, до меня все никак не дойдет эта суровая истина… Я находилась в каком-то вакууме, в котором оставалось все меньше и меньше кислорода для того чтобы свободно вздохнуть…
В больнице я провела еще два дня.
По ночам я плакала в подушку, а днем была для всех безэмоциональной куклой.
За это время ко мне больше никто не приходил, лишь медсестры, чтобы перевязать ногу, но и они почему-то боялись лишний раз заговорить со мной, а вот женщину, которая рекомендовала мне помалкивать, я больше не видела, хотя мне очень хотелось узнать, зачем она мне это сказала. Может быть, ей было что-то известно?..
Поздно вечером, когда я уже почти спала, услышала краем уха, как шептались санитарки у моей палаты.
— Бодрая такая была старушка, жалко ее! — сказала одна. — Стольким людям помогла, а тут такое.
— Угу, но убийцу все еще не нашли. Говорят, к ней подкрались со спины и накинули на голову пакет, им и задушили. Варвару Михайловну нашли прохожие, всего-то два квартала до дома не дошла!..
Услышав это, я почему-то сразу подумала о той старушке и до боли укусила себя за губу, потому что в голову начали лезть нехорошие мысли.
Женщина действительно могла что-то знать и именно поэтому рекомендовала мне помалкивать, а те подонки, прикинувшиеся
Шумно вздохнув, я повернулась на другой бок и прикрыла глаза, но так и не смогла нормально устроиться, потому что с подвешенной к спинке койки рукой это было невозможно. Я уже успела натереть себе запястье, и вот теперь оно жутко болело, прекрасно дополняя огнестрельное ранение.
И все же усталость взяла свое и я погрузилась в спасительный сон, в котором я снова держала руку Бориса и целовала манящие в губы… как жаль, что я больше не сумею этого сделать.
Следующим утром, буквально сразу после завтрака и перевязки, в мою палату ввалились двое незнакомых мужчин в форме, которые, не церемонясь со мной, надели на обе мои руки наручники и повели прочь из палаты, игнорируя протесты медсестер.
Опустив голову, я покорно шла с ними, чувствуя, что мое сердце вот-вот выпрыгнет из груди из-за страха неизвестности. Как бы я не настраивала себя на то, что все со мной будет нормально, мне все же было тяжело прощаться с прошлой жизнью и ставить крест на будущем.
Посадив меня в машину, один из них сел за руль, а другой устроился рядом со мной, косясь на мои голые коленки. На мне был лишь свитер, который остался с той злополучной ночи, больничная сорочка и ботинки — это все, что я успела на себя надеть, прежде чем меня увели.
Я чувствовала себя загнанной в угол бездомной собачонкой, и это сравнение все никак не выходило у меня из головы.
Ехали мы минут тридцать, не меньше и вскоре добрались до следственного изолятора, при виде которого я задрожала и до боли укусила себя за губу. Я не хотела туда… не хотела! Все это неизбежно, я знала, но… боже, почему все это происходит со мной?..
— А вот и твой новый дом на ближайшее время, — сказал тот тип, что сидел рядом со мной. — Но ты не переживай, крошка, мы отлично проведем с тобой время…
31
Серые бетонные стены, старая ржавая койка и пожелтевшая раковина в углу, которая служила здесь туалетом — вот такой была моя новая комната в этом неприятном страшном месте. Радовал лишь факт того, что я находилась в четырех стенах совершенно одна, да и еду (если это конечно можно назвать едой) приносили мне сюда же.
Весь день после того, как попала в это место, я просто сидела, смотрела в одну точку, смахивала с глаз слезы и вздрагивая от шума снаружи.
Ко всему прочему простреленная и прооперированная нога сильно ныла, чем беспокоила меня. Возможно, мне нужны были еще перевязки и антибиотики, но кому-то будто не терпелось посадить меня за решетку. Наверное, мне следовало как-то смириться со своей судьбой, но я противилась этому.
Я не раз успела подумать о том, что могла бы рассказать всю правду следователям и меня, скорее всего, оправдали бы и отпустили, но вот что-то заставляло меня каждый раз сомневаться в этом, наверное, грубое поведение тех мужчин и загадочная смерть старушки не давали мне покоя.