Бальмонт и Япония
Шрифт:
25 октября 1911 года поэт писал из Бретани в редакцию «Русского слова» (Ф. И. Благову):
В конце ноября или в самом начале декабря я уезжаю в кругосветное путешествие. Индия, Индо-Китай, Индийский архипелаг, Австралия, Океания, Калифорния, Мексика. Я буду, конечно, излагать в очерках свои путевые впечатления. Причем заранее сообщаю, что они будут чисто художественные, эти очерки, без обременения их эрудицией, как это было (по свойству предмета) с очерками египетскими. <…> Проезжая по таким странам, как Индия, Индо-Китай и Австралия, призванным сыграть в недалеком будущем – быть может, в нашем Завтра – крупную историческую роль, я буду, конечно, говорить, и в очень определительных словах, о настоящем состоянии этих стран с точки зрения непосредственного практического интереса. [46]
46
ОР РГБ, ф. 259, оп. 1, ед. хр. 5, л. 6–17.
Наиболее продолжительным и важным по своим последствиям было для Бальмонта его «кругосветное» путешествие, начавшееся в конце января 1912 года [47] .
47
См. стихотворение Волошина «Напутствие Бальмонту», написанное 22 января 1912 г. в Париже: «О, поэт пленительнейших песен! Ты опять бежишь на край земли…» (Волошин М. Собр. соч.:. В 13 т. М.: Эллис Лак, 2003. Т. 1: Стихотворения и поэмы 1899–1926 / Сост., подгот. текста В. П. Купченко, А. В. Лаврова. С. 197).
48
РНБ, ф. 634, оп. 1, ед. хр. 54, л. 4.
Южная Африка кажется сладкоблагоуханным садом – страна исполинского размаха природы с черными детьми – зулусами, с их гортанным голосом, с их непередаваемой торжественностью, с какою у них делаются самые обыкновенные вещи. [49]
В конце марта 1912 года Бальмонт отплывает из Кейптауна; его путь лежит через Мадагаскар на остров Тасмания, где он знакомится с городами Хобарт (столица острова) и Лонсестон. «Скучный Гобарт. Неуютная Тасмания. На этом острове английские поселенцы бесчеловечно истребили всех тасманийцев» [50] . Сходный по содержанию отзыв о Хобарте дается в одном из писем к А. Н. Ивановой [51] : «Этот город, бывшее место каторги, произвел на меня самое мучительное впечатление. Не знаю почему. Он ничтожен – и только. Но там есть великолепный музей и в получасе ходьбы прекрасный ботанический сад и возможности поездок. Однако уже через несколько часов по приезде на меня напала невыносимая тоска» [52] .
49
Дубас В. «Океания»: Лекция К. Д. Бальмонта // Вокруг света. 1913. № 44, 17 ноября. С. 717. Перепеч.: Солнечная пряжа: Научно-популярный и литературно-художественный альманах. Иваново-Шуя, 2010. Вып. 4. С. 132–136 (материал подготовил Б. Сидоров).
50
Бальмонт К. Из южных далей // Русское слово. 1912. № 175, 29 июля. С. 4.
51
Анна Николаевна Иванова (1877–1939) приходилась Бальмонту отдаленной родственницей. Ее мать Е. М. Иванова (урожд. Сабашникова) была сестрой В. М. Сабашникова, двоюродного брата известных издателей М. и С. Сабашниковых. Е. М. Иванова рано умерла, и Анна (Нюша) воспитывалась в семье В. М. Сабашникова и его жены М. А. Сабашниковой (урожд. Андреева), сестры Е. А. Андреевой-Бальмонт, запечатлевшей ее привлекательный образ в своих воспоминаниях: «…Кроткая, тихая, красивая девушка <…> она была всегда одинаково внимательна и нежна к Бальмонту, которого очень любила. Бальмонт платил Нюше таким же, никогда не ослабевающим чувством, которое было нежней простой дружбы. Нюша жила в нашей квартире с Бальмонтом и со мной, и без меня. И когда Бальмонт писал мне, он в каждом письме упоминал о ней, и всегда одинаково ласково <…>. При всей своей нежности к Бальмонту, Нюша никогда не служила ему, не преклонялась перед всеми его “хочу”, не возводила его капризов в “волнения поэта”, как это делала Елена, идолопоклоннически обожавшая Бальмонта и служившая ему самозабвенно» (Воспоминания. С. 385, 387).
Бальмонт посвятил А. Н. Ивановой несколько строк в стихотворении «Имена» («Ко мне подходит тихо Анна, / И в тихой я легенде с ней») и сонет «Анна» («Цвели цветы на преломленьи лета…») (Бальмонт К. Д. Дар земле. С. 99 и 114).
52
ОР РГБ, ф. 374, карт. 9, ед. хр. 25, л. 10 (письмо из Мельбурна от 21–22 апреля 1912 г.).
В середине апреля путешественники достигли берегов Австралии. «На траме и пешком, вчера и сегодня, исследовал чуть ли весь Мельбурн, – рассказывал Бальмонт А. Н. Ивановой 22 апреля. – Чудовищно-огромный, безжизненный город. Жители – какая-то английская помесь 3-го сорта. Хороша лишь бухта огромная».
16 мая Бальмонт все еще в Австралии. «Я невольно задержался в Аделаиде, – пишет он А. Н. Ивановой, – и тоскую. Уже должен был бы ехать на корабле “Mоаnа” (что по-маорийски означает “Море”) в Новую Зеландию, но дело в том, что Елена захворала, пролежала в лихорадке неделю, и мы не могли уехать <…> уезжаем послезавтра в Мельбурн, а 22-го оттуда на корабле “Warrimoo” отбываем в Auckland <Окленд – англ.>».
О дальнейшем маршруте Бальмонта мы узнаем из его письма, написанного неделю спустя – 23 мая:
Я отправлю тебе это письмишко завтра в Гобарте. Волею корабля «Warrimoo» мы заезжаем туда на несколько часов. 31-го я буду в Веллингтоне. Оттуда хочу проехать до Оклэнда сушей – очень красивый путь. Если найду место на корабле, я уеду из Н<овой> Зеландии 18-го июня, на Тонга-Табу [53] лишь заеду и прямо отправлюсь на Самоа.
По мере удаления от «европеизированной» Австралии в тоскливом настроении Бальмонта, на которое он жалуется в предыдущих письмах, наступает решительный перелом: поэт радуется приближению Полинезийских островов (Океания) – главной цели путешествия. Письмо к А. Н. Ивановой от 28 мая, написанное в городе Данедин (на новозеландском острове Южный), окрашено уже в более радужные тона:
53
Тонга-Табу (Тонгатабу) – остров в Тихом океане, крупнейший в архипелаге Тонга.
…Сегодня мы прибыли в красивый Дёнидин – какая-то смесь Норвегии с Шотландией `a la polyn'esienne <на полинезийский лад – франц.>, и я блуждал в окрестных холмах так высоко, вольно и просторно. <…> Я радуюсь срокам, время проходит, и я счастлив приездом сюда – вот уже преддверье Океании. <…> На Австралию и глядеть мне не хотелось. Теперь опять повеяло чем-то светлым.
Посетив и другие города Новой Зеландии, Бальмонт в начале июня добирается до островов Полинезии. Пребывание его в Океании длилось несколько недель. Поселившись на Самоа в поселке Анайя, Бальмонт совершает оттуда поездки по близлежащим островам (Тонга, Фиджи и др.). «Завтра на рассвете я уезжаю на Фиджи, где буду лишь мельком», – извещает он свою приятельницу в письме от 26 июля.
Прикосновение к жизни островитян обернулось для Бальмонта глубочайшим переживанием, которое впоследствии не раз отразится в его письмах, статьях, стихах. Бальмонту казалось, что он нашел наконец счастливых «наивных» людей, воедино слитых со стихиями (Солнцем, Водой, Ветром) и еще находящихся на «естественной» ступени развития. Бальмонт верил, что на островах Океании еще продолжается «золотой век» человеческого «детства». Особенно восхищало русского поэта «непосредственное» искусство островитян, вырастающее из их мифологического религиозного мышления.
Земля, взрастившая или приютившая смуглоликих маори, еще не утратила древних своих миротворческих способностей и хотений. <…> Мне вспоминаются пляски самых красивых островитян, золотистых самоанцев, и наивные строки, внушенные этими плясками. <…> Солнце, море и воздух свободно входят в жизнь океанийцев, свободно островитяне воспринимают влияние волн, ветров, закатов и рассветов. [54]
Океания, таким образом, предстала Бальмонту как полная противоположность «цивилизованному» европейскому миру с его условностями и ложными ценностями, где «народы лелеют кровавые замыслы, а отдельные люди терзают друг друга». Здесь же, в далекой Океании, все проникнуто, по словам Бальмонта, «солнечной океанической жаждой любви», дышит «любовью и свободой» [55] .
54
Бальмонт К. Островитяне // Современное слово. 1913. № 2098, 10 ноября. С. 2.
55
Бальмонт К. Острова счастливых. Самоа: (Из путевого дневника) // Биржевые ведомости (утр. вып.). 1916. № 15835, 1 октября. C. 2.
12 августа Бальмонт, ненадолго вернувшийся в Австралию, пишет из Сиднея в Москву:
Фиджийцы были гостеприимны, но я не задержался на Фиджи и, осчастливленный находкой утащенного багажа, отбыл и прибыл в Сидней, очаровательный город, разбросанный над огромной горной бухтой. <…> Я в волнении большом, ибо вот в эти самые часы я решаю свой окончательный маршрут. В субботу, 17-го, я уезжаю на голландском корабле «Linschoten» на Яву в Сурабайю [56] и оттуда в Батавию [57] , где буду числа 7-го сентября. На Новой Гвинее буду лишь проездом. На Яве тоже не хочу долго быть (недели две) и через Сингапур, где мой круговой билет кончается, уезжаю в Сайгон, откуда по лесной реке поеду к развалинам храмов Хмера (Ангкор и др.). Вернусь в Сайгон, где буду ждать монет (написал Кате [58] ) и по получении их приобрету проезд через Индию (Цейлон, Калькутта, Бенарес, Бомбей, Марсель).
56
Город в Индонезии на острове Ява.
57
Голландское название Джакарты, столицы Индонезии.
58
Т. е. Андреевой-Бальмонт.
Наконец, 16 августа из Сиднея Бальмонт сообщает А. Н. Ивановой:
…Завтра в 10 ч<асов> у<тра> уезжаю через Новую Гвинею в Батавию. <…> На Яве пробуду три недели и через Сингапур поеду в Индо-Китай. До Сайгона всего двое суток езды. Пиши мне туда, Indo-Chine, Saigon <Индокитай, Сайгон – франц.>. Потом в Colombo, Ceylon <Коломбо, Цейлон – англ.>. Радость, мой возвратный путь начался.
Новая Гвинея, которую посетил Бальмонт, покорила его опять-таки своим «первобытным» обликом. «Я понимаю, – писал Бальмонт Д. Н. Анучину 16 августа, – почему Миклухо-Маклай, с детства меня пленивший, так возлюбил папуа и был ими возлюблен. Я думаю, что сейчас на всем земном шаре есть только две страны, где сохранилась святыня истинной первобытности: Россия и Новая Гвинея» [59] . Общаясь с туземцами островов Самоа, Фиджи, Новая Гвинея и др., Бальмонт внимательно наблюдал их обычаи, собирал предметы их культа и быта. Из своего путешествия Бальмонт привез в Европу множество фотографий, а также богатую этнографическую коллекцию, которую он пожертвовал затем Антропологическому музею Московского университета [60] .
59
Цит. по: Анучин Д. Заморское путешествие К. Д. Бальмонта. С. 2.
60
См. заметку без подписи, озаглавленную «Коллекции Бальмонта», в газете «День» (1913. № 90, 3 апреля. С. 2).