Бальзам Авиценны
Шрифт:
– Они поодиночке хороши. – Денисов кивнул на мертвых басурман. – Но куда им против казака? Строю не знают, и выучка не та…. Ладно, чего со стариком и парнем делать?
– Расспросить надо. – С помощью Епифанова капитан поднялся и стоял, пошатываясь как пьяный. – Может, это следы их каравана видели нукеры Масымхана?
– Не, у них винтовок не было, – мрачно сообщил хорунжий. – Наверное, еще какой шайтан бродит. А старик-то слепой!
Опираясь на Акима, капитан вместе с Денисовым подошел к пленным. Следом устало плелся Кузьма Бессмертный. Федор Андреевич поискал глазами Нафтуллу – здесь он еще или уже исчез? Нафтулла был здесь. Держась на расстоянии от русских, он вытянул шею, стараясь получше увидеть происходящее и надеясь уловить хотя бы обрывки разговора. Кутергин решил не обращать на него внимания: шут с ним, пусть болтается.
Услышав шаги, слепец повернул к офицерам загорелое, с тонкими чертами лицо и пригладил ладонями длинную седую бороду. Молодой мужчина что-то шепнул ему, и старик важно кивнул в ответ.
– Кто вы? – спросил Федор Андреевич, и Денисов перевел его вопрос на язык кочевников.
Старик молчал.
– Кто вы? – повторил капитан на арабском.
Старик изумленно поднял брови, а его молодой спутник впился глазами в лицо русского, словно тот возник перед ним, как сказочный джинн из лампы Аладдина.
– Ты не араб. – Голос у старика был низкий, звучный, с повелительными интонациями.
– Да, я не араб, – согласился капитан, – но кто вы?
– Искатель истины. – Старик ощупью нашел плечо молодого мужчины и положил на него руку. – Это мой сын. Прошу вас: не нужно нас мучить. Лучше сразу убейте.
Федор Андреевич перевел Денисову слова старика, и хорунжий недоуменно пожал плечами: бред какой-то!
– Мы не собираемся вас мучить и убивать, – заверил капитан. – Почему ваши люди напали на нас?
– Они не подчинялись мне. – Слепец покачал головой. – Так же, как и моему сыну.
– И все же, кто вы? – Федор Андреевич твердо решил добиться своего. – Откуда направлялись и куда шел ваш караван?
– Тебя интересует мое имя, из какого я племени и род моих занятий? Или что-то другое? – Старик крепче стиснул плечо сына.
– Я хочу знать, кто вы? – упрямо повторил капитан: увиливания старика начинали раздражать его. К тому же Кутергин не настолько хорошо владел арабским, чтобы соревноваться со слепцом в витиеватостях, помогающих ускользнуть от прямого ответа.
– Мое имя тебе ничего не скажет, а если я солгу, ты все равно не узнаешь правду. Шли мы издалека, а куда направлялись, теперь не имеет значения. Позволь мне спросить, чужестранец: кто ты и твои люди? Мой сын сказал, вы не похожи на правоверных.
– Я русский офицер, а мои люди – солдаты и служивые казаки.
– Русские? – Слепец был явно озадачен – И среди вас нет ни одного мусульманина? Сын сказал мне что есть!
Федор Андреевич не сразу понял, о ком говорил старик. Недоуменно оглянувшись, он вдруг наткнулся взглядом на черные холодные глаза Нафтуллы: поджав ноги, он сидел на песке и выклянчивал у казаков какую-то вещь убитого караванщика. Наверное, сын старика имел в виду именно его?
– Этот человек пристал к нам, опасаясь за свою жизнь и товар. Почему он вас интересует?
Слепец не ответил. Его лицо стало непроницаемо-отчужденным, словно он прислушивался к одному ему слышимому звуку. Его сын тоже молчал. Денисов нетерпеливо щелкнул плетью:
– Время идет, капитан! Солнце уже вон где, людям надо отдых дать, и рану твою не грех как следует осмотреть.
Казаки похоронили убитых и насыпали над могилкой небольшой холмик: скорее по привычке и следуя обычаю, чем надеясь, что он сохранится, – ветры и зной быстро заровняют его и скроют все следы.
– Эй, Денис-бала! – неожиданно подал голос Нафтулла. – Тут недалеко старая заброшенная крепость. Урус-тюра ранен, пойдем туда. Я покажу.
– Крепость? – Матвей Иванович обернулся к Кутергину. – Рискнем? Хоть и глиняные, а стены и крыша над головой. А старика и его сынка возьмем с собой. Там с ними и разберемся. Не бросать же их в пустыне?
Федор Андреевич вяло кивнул: его познабливало, голова разламывалась от боли, губы спекало внутренним жаром. Он позволил Епифанову увести себя и уложить в повозку на попоны. Старика и его сына вновь усадили на верблюда. Казаки собрали оружие убитых и поймали разбежавшихся лошадей. Впереди, показывая дорогу, ехал на своем ахалтекинце Нафтулла.
К заброшенной крепости добрались в сумерках. Кутергин оперся на локоть здоровой левой руки и выглянул из повозки. Сквозь застилавшую глаза багровую муть боли он увидел неровный прямоугольник полузанесениых песком потрескавшихся глиняных стен, низкие строения с темными провалами окон и круглую башню, казавшуюся на фоне полыхавшего заката черным пальцем, устремленным в темнеющее небо. Капитан хотел спросить, есть ли там вода, но перед глазами поплыли радужные круги, в ушах зазвенело, и Федор Андреевич потерял сознание..
Он уже не чувствовал, как Епифанов и казаки бережно сняли его с повозки и понесли полутемными переходами. Кутергину казалось в бреду, что он все еще скачет на коне, размахивая саблей, но лошадь вдруг сбросила его прямо в зыбучие пески. Нещадно палило солнце, и чужие кони вбивали упавшего в пыль, топча тяжелыми копытами…
– Федор Андреич! Федор!
Капитан с трудом вынырнул из липкого забытья и разлепил тяжелые веки. Словно из тумана выплыло бородатое лицо. Нестерпимо ярко блеснула серьга в ухе. Лицо качалось, исчезало и появлялось вновь. Кто это, Денисов?
– Где я?
– Слава те, Господи! – Матвей Иванович перекрестился. – На-ко вот.
Хорунжий поднес к губам капитана пиалу с бульоном. Федор Андреевич жадно выпил его и откинулся на попоны. Плечо болело, к горлу подкатывала тошнота, стены глинобитной лачуги качались перед глазами.
– Попей еще. Казаки охотились, свежатинки сварили. Нафтулка колодец указал. Почистили, ничего, идет потихоньку водица.
«Наверное, забили трофейного коня, – понял Федор Андреевич, – а про охоту он мне, как говорится, арапа заправляет, чтобы не побрезговал».