Банда Мило
Шрифт:
— И что ты собираешься делать?
— Для начала начну снимать с тебя арендную плату, — сказал брат, и внезапно я увидел, в каком крайне плачевном состоянии мы оба находимся.
— Да? А что, черт подери, тогда прикажешь делать мне?
— То же, что и всем остальным: найти работу и надеяться, что не потеряешь ее.
— Я и так стараюсь, правда стараюсь. Ты ведь сам видел, на скольких собеседованиях я побывал.
— Даррен, в твоем положении привередничать не приходится. Ты не можешь рассчитывать на тепленькое и уютное местечко. Ты ведь рассказывал, как тебе предложили работу на лесном складе, а тебе она не понравилась, потому что связана с тяжелыми физическими нагрузками. Что ж, у меня есть для тебя новость, мой большой, ленивый, уклоняющийся от работы братец: с этого
— Ага. Крепкого тебе сна, — пожелал я, хотя в его состоянии иначе у Терри вряд ли бы получилось. Той ночью я видел сон.
Я нахожусь на лесном складе. Вокруг меня повсюду куски дерева, и на них колючек больше, чем у дикобраза, у которого ко всему прочему еще и голова болит. Моя задача переместить их из одного конца склада в другой. Но у меня нет никаких сил, а ботинки такие тяжелые, как будто сделаны из свинца. Я прилагаю максимум усилий, чтобы сдвинуть с места даже самую маленькую ветку, и в отчаянии озираюсь по сторонам в поисках места, куда бы спрятаться и схалтурить. Потом я оказываюсь на почте, и старушка отказывается выдавать мне деньги. Меня это невероятно угнетает, потому что за ее спиной стоят целые стопки купюр, а она сидит и тупо ничего не делает. Пиво стоит пятьдесят фунтов за кружку, я заказываю три. Рон принимает заказ, но не дает мне и глотка сделать. Я начинаю требовать с него свое пиво, а тот лишь талдычит, что моя мама запретила ему давать мне пиво и что мне не следовало возвращаться в тюрьму. На что я возражаю и говорю, что уже освободился, и тут вдруг вспоминаю, что сижу в тюряге. Но не могу понять, почему я туда вернулся. Задумываюсь. Вспоминаю, как освободился, потом вспоминаю почту и понимаю, что мне не следовало там находиться. Я умоляю мистера Баньярда, пытаюсь объяснить, что это ошибка и что никто мне не говорил, чтоб я не ходил на почту. Он ни в какую и велит мне продолжать работу и сложить те бревна на противоположном конце склада, иначе мне никогда не выйти из тюрьмы. Именно в тот момент я понимаю, что почтовое отделение находится в углу огромного помещения. И на сей раз просить денег я не стану. Я намерен их взять и бежать прочь, бежать, пока не убегу. И как раз на данном этапе меня разбудил Терри и спросил, не желаю ли я отведать на завтрак котлету по-киевски.
Это выглядело до того смешно и нелепо, что показалось мне продолжением сна. Но все происходило наяву.
— Это все, что у нас есть. Яйца и ветчину я доел еще вчера. Есть еще немного молока, но его хватит только на чай. Э-э… к тому же, кажется, у нас закончились хлопья.
Я с превеликим трудом поднял свое тело в практически вертикальное положение и твердой рукой стер с лица остатки сна.
— Времени сколько?
— Почти одиннадцать. У тебя такой вид, будто, на тебе всю ночь пахали.
— Все дурацкие сны, мать их, — пробормотал я и быстренько, пока не забыл, пересказал сон братцу. — Короче, беспорядок повсюду.
— Да уж. Что скажешь, сон как раз для тебя. Котлету по-киевски будешь? Какой я восхитительный все же, — заявил он, сам не понимая, что сказал, чем невероятно меня рассмешил.
— Нет, пожалуй, только чай.
И только тогда я заметил, что на Терри рубашка и галстук.
— Куда это ты собрался? Я думал, тебя уволили.
— У меня собеседование. Ну, скорее даже неформальная встреча. В половине двенадцатого, — пояснил он, взглянул на часы, потом на коробку замороженной курицы и сунул ее в микроволновку.
— Уже? А ты времени даром не теряешь! Как тебе удалось так быстро договориться о собеседовании?
— Это неофициальная встреча. Только и всего.
— Хорошо. Пусть будет неофициальная встреча. Как ты так быстро ее организовал?
— Ну, у меня все-таки есть пара друзей, — произнес он и почесал переносицу.
Я обдумывал слова Терри, пока тот носился вокруг меня, прибирая квартиру, и пришел к такому же выводу.
У меня ведь тоже были друзья.
8. Банда
Сказать, что в то утро я бродил бесцельно, было бы неправдой. Я определенно пребывал в состоянии оцепенения, но ноги так и несли меня пройти мимо дома Элис, мимо аптеки, как будто они до сих пор еще не согласились с тем, что так неохотно принял разум — ее больше нет. Совсем нет. У меня нет. Улица Элис теперь называлась для меня просто улицей, одной из многих, и мне нечего на ней было делать, разве что купить газету или заскочить к одному из ее соседей. Как-то пусто. Меня настолько охватило меланхолическое чувство утраты, что я даже перестал дрожать. Кажется, люди сведущие называют это состояние томлением. Я был совершенно подавлен. И не только из-за Элис. Из-за своей тяжкой участи. Раньше в моменты невзгод я приходил именно к Элис, утешался. Теперь же, когда ее нет, ноги не могли найти дорогу и не знали, куда меня нести.
Через некоторое время я проследил, как Элис вышла из своего дома с отпрыском на «тележке». Ноги понесли меня вслед за ней в парк, где я с безопасного расстояния наблюдал, как она болтала с другими мамашами и то и дело поднимала и ставила на ноги в очередной раз грохнувшегося на землю Марка. Я не слышал, о чем она говорила, потому что слишком уж далеко находился, но знал точно, что не обо мне. От этого щемило еще сильней.
Я был несчастен.
Нет, я не говорю, что жизнь превратилась в дерьмо. Потому что стоит открыть газету, и сразу поймешь, как легко живется в нашей стране даже самым низким слоям населения. Но все в этой жизни относительно, ведь так? Какой-нибудь парень в саудовской тюрьме считает себя везучим лишь потому, что его секут только раз в неделю, в то время как его сокамерники подвергаются этому наказанию ежедневно. С другой стороны, один миллионер из Монте-Карло страдает оттого, что имеет самую маленькую яхту в гавани. Садить о своей жизни можно лишь в пределах одного социального статуса. Но, кажется, в моем социальном статусе жизнь не заладилась только у меня.
Мне двадцать семь лет. В то время как я понапрасну растрачивал свою жизнь, подавляющее большинство моих бывших одноклассников успели разжиться домом, машиной, работой, женой, правом на ежегодный оплачиваемый отпуск и, самое важное, перспективами. Я не имею и последнего из списка.
И произошло это не потому, что я не имел желания или не старался. Ничего подобного. Даже Элис не может обвинить меня в этом. Просто у меня никак не выходило сделать перерыв. Что мне было делать?
Я чувствовал себя жутким неудачником. Никогда в жизни я не испытывай подобного. Даже когда оказывался за решеткой. Тогда меня хоть уважали собратья-уголовники за то, что не открывал пасть и сносил все, как и подобает настоящему мужику. Это хоть малость, но утешало. Что есть у меня теперь? Ни дома. Ни подружки. Один только тупоголовый отставной вояка с предложением, от которого я не мог отказаться. И вот он бросился ко мне навстречу через весь парк.
— Здорово, Мило! Я повсюду тебя ищу. Уже сбегал к Терри, но тебя там не было. Я так и подумал, что найду тебя здесь.
— Ну, нашел ты меня. Дальше-то что?
Гуди уселся рядом на лавку.
— Да так, ничего. Просто поболтать захотелось. Вот и все.
Гуди отчаянно пытался сдержаться, чтобы сразу не перескочить к теме, на которую ему так хотелось поговорить. Зная это, я нарочно испытывал его терпение, переливая из пустого в порожнее, растекался мыслью о погоде, о результатах последнего футбольного матча, о том, какой дерьмовой стала музыка в наши дни. Наконец он не выдержал и, грубо перехватив инициативу, свел разговор к супермаркету.
— Взглянул я на то место, о котором трещал Норрис. Громадина… За кольцевой дорогой. Ты еще не смотрел?
— Ты вообще меня когда-нибудь слушаешь? — спросил я.
— Да я просто так… Сижу тут, разговариваю с тобой. Это ведь не запрещено законом? И ничего такого я тебе не сказал. Только то, что поглядел из чистого любопытства, что за место. Оно большое. Думаю, сто двадцать тысяч фунтов — вовсе не преувеличение. Мне кажется, там можно снять даже больше. Сколько парней, по-твоему, понадобится? Вроде ты говорил, восемь или девять?