Банда возвращается
Шрифт:
– Как хочешь.
– Как по-твоему, что найдут?
– Ничего, – голос Могилевчука был холоден, как затвор пистолета на морозе.
Александр опять сверлил Севу глазами:
– Может быть, и ничего. Хотя вряд ли… Но самое главное, ты понимаешь, не в этом.
– Так в чем же, чем ты меня хочешь напугать, майор? Интерполом? Плевал я на него, – Могилевчук и правда едва не плюнул на пол; наверное, бандиту все труднее было держать себя в руках – он был довольно импульсивный человек.
– Япончик надолго вышел из активной игры. Он, конечно, сможет и из камеры при помощи адвокатов
– Известно, заменят, – согласился Сева.
– А теперь представь, что ты сначала просидишь в Лефортово тридцать дней, потом я предъявлю тебе обвинение в незаконном вывозе капитала за рубеж – на основании тех документов, которые мне предоставит Интерпол за эти тридцать дней. Вполне реальная перспектива, правда?.. – Александр чувствовал, что садится на белого коня. – И еще я побеспокоюсь, чтобы «тюремная почта» для тебя работала очень плохо, и Розбашу твоему продажному создам некоторые затруднения, чтобы он твои «ксивы» на волю не таскал…
Могилевчук слушал его с мрачной физиономией.
Александр продолжал:
– У меня есть кнопки, на которые я могу нажать. Как ты думаешь, к каким последствиям это приведет для тебя?
– А для тебя? – в глазах вора блеснула неприкрытая ненависть.
«Проняло, проняло сукиного сына, – понял Бондарович. – Теперь все пойдет, как по-писаному: сначала угрозы, потом предложения взяток, потом «торговля» на моих условиях… Никуда ты, голубчик, не денешься. Закукарекаешь, если захочу, а нужно будет, – закукуешь!»
– Подходим к сути дела? – усмехнулся Александр.
Сева Могилевчук крепился из последних сил:
– Ну, ну, прыткий!..
– У кого-то из ваших есть сейчас шанс хорошо выдвинуться, – как после смерти Тимофеева, когда вы поделили «орехово-борисовскую» долю, как после отстрела Квантришвили… Но для этого нужно быть на свободе. Такая малость! Всего лишь выбраться отсюда… А ты можешь сильно опоздать к дележу. Что скажешь?
Могилев несколько помягчел:
– Скажу, что ты не по чину разговор затеял, майор. У меня в моей епархии звание, считай, «генеральское». А ты кто такой, чтобы со мной торговаться? – Сева нагло усмехнулся ему в глаза. – Завтра тебе скажут меня выпустить, ты и выпустишь.
– Ошибаешься, не выпущу.
– Как миленький, выпустишь. И не пикнешь! Вот и все, что будет. Или ты хочешь свою долю, отдельную?
– Насчет «моей доли» я уже все слышал, что твоя братва могла мне предложить, да и ты прекрасно знаешь, что они в ответ слышали, – Бондарович откинулся на спинку стула. – Не хорохорься, Могилевчук. Тоже мне, генерал. Не смотри, что у меня одна звезда на погонах, не обманывайся. Приходилось мне и с Япончиком работать, пока он за море не свалил, и настоящих генералов допрашивать. Бывших, конечно, теперь они просто зэки. Впрочем, не исключено, что с тобой захотят поговорить и чины повыше моего. Только вот в чем дело: рекомендовать им, кого следует разрабатывать в дальнейшем, буду я. А для этого я должен хорошо
Сева принял информацию к сведению; он вообще был сообразительный человек – иначе не достиг бы таких высот «в своей епархии»:
– Чего от меня хотят? Стучать? Я «вор в законе» и на «кума» не работаю.
Александр покачал головой:
– Да брось ты! Процентов семьдесят из ваших «законников» были в контакте, и подписки многие давали: «Отказываюсь от воровского звания и проповедования воровских идей… Обязываюсь помогать и содействовать пресечению… Прошу перевести в больничку…» – Бондарович брезгливо скривился. – Грош цена вашей философии, когда петух клюнет… когда в перспективе – на задворках остаться.
– Думаешь, и я такую ксиву напишу? – глаза Могилевчука бегали, выдавая его растерянность.
На этот раз смолчал майор, оставляя Севе простор для соображения. К тому же Александр не хотел без особой нужды злить волка.
Сева рассуждал вслух:
– Семьдесят процентов! Это брехня ваша, специально для дураков. Суки, конечно, везде были. За всех я голову не положу. Но скорее, из ваших «рексов» семьдесят процентов на прикормке у «братвы» состоят. А всей правды ни ты, начальник, ни я, – оба не знаем.
– Вся правда мне ни к чему, – Банда взял серьезный тон. – А вот кое-что важное мы хотим от тебя услышать. И тебе это не сильно повредит…
– И что я получу с этого? – стрельнул глазами Могилевчук. – Что ты уполномочен предложить?
– Вот видишь, Могилев, ты уже торгуешься с майором. Забыл про свой «высокий чин», – усмехнулся Александр. – Всего два часа тебя потребовалось колоть. И все – спекся. Слабоват…
Авторитет встрепенулся:
– Гонишь лошадей. Я с тобой по рукам не ударял. А за спрос, как говорится, в лоб не бьют…
– От меня лично ты бы пулю получил, с моим удовольствием, – как говорят в Одессе.
– Уже не один от вас получил…
Бондарович хмыкнул про себя: что ж, он не далек от истины, есть и такая буква в алфавите. С середины восьмидесятых и особенно в начале девяностых одновременно существовали две «методологии» в разработке организованной преступности. Одна служба пыталась бороться с «генералами» преступного мира всеми способами, используя в том числе и провокации, и устранение, и много еще чего… ГБ в те времена, напротив, пошла на санкционированные контакты с «авторитетами».
– На Отари Квантришвили намекаешь?
– Ты сам себе намекаешь.
– Да, с кем-то он сильно пересекся. Но его смерть обсуждать не будем, достоверной информации по ней все равно получить нельзя. Не думаю, во всяком случае, что стоит открывать охоту: начнешь стрелять – не остановишь потом стрелков. А насчет пули нечего обиды строить, ты бы в мою сторону курок спустил не задумываясь…
– …гранатомета, – подтвердил Могилевчук.
– Ну вот и обменялись любезностями. Устранение «авторитетов» мало что дает, – наоборот, сошки помельче начинают грызню за их «наследство», со стрельбой в городе. Это только напрягает обстановку. К тому же часто страдают невинные. Чаще, чем хотелось бы. И чаще тех, кому следовало бы пострадать. Сейчас нужно другое, и это важно. Через три месяца выборы…