Банда
Шрифт:
— Откуда у них твои ключи? — Голодобов изменил направление разговора, изменил и тон. Заварзин понял, что его подозревают. — Скажи мне, дорогой Саша, откуда у шелупони подзаборной оказались ключи от твоих финских, шведских и прочих замков? Ведь не было взлома, не было отмычки, у таких замков не может быть отмычки. Не было отжатия, потому что твоя дверь, изготовленная в моих мастерских, не поддается отжатию. Там были использованы ключи от этих замков. Именно от этих, Саша! — прокричал Голдобов прямо в лицо Заварзину. —
— Вы так спрашиваете, Илья Матвеевич, что мне даже показалось...
— Плевать я хотел на то, что тебе показалось! Заварзин помолчал, наливаясь обидой и гневом, потом полез в карман и с силой припечатал к столу связку ключей.
— Вот! Они всегда при мне. К ним пристегнут автомобильный ключ, поэтому я шагу не могу ступить без этой связки. Кольцо спаяно, ни один ключ отстегнуть невозможно. Вы сами на этом настояли, Илья Матвеевич! Это ваш совет — спаять кольцо.
Да, был такой разговор, — неохотно согласился Голдобов.
— Должен вам напомнить, дорогой Илья Матвеевич, что такие же ключи есть и у вас.
Голдобов молча поднялся, пошарил в карманах и положил перед Заварзиным ключи на тонком блестящем колечке. Потом, ни говоря ни слова, снова сунул их в карман.
— Понял? — спросил он. — И никто, ни одна живая душа не знает, откуда эти ключи, куда можно проникнуть с их помощью, где замки, которые можно отпереть этими ключами. Я пользовался ими только два или три раза.
— Знаю, — кивнул Заварзин. — Когда одна красотка никак не могла найти место для ночевки.
— Чем они плеснули мне в глаза? — спросил Голдобов, немного успокоенный тем, что у Заварзина ключи оказались в порядке.
— В туалете стоял небольшой баллончик дихлофоса... Жара, в комнате комары летают... Иногда перед сном я выпускаю в воздух немного этой отравы. Скорее всего они приняли вас за очень большого комара.
— Да так удачно, что я всю ночь глаза держал под проточной водой.
— Значит, пригодилась моя отрава. Вам еще повезло. Не окажись дихлофоса, неизвестно до чего бы дело дошло.. Так что вы хорошо отделались.
— Никто еще не отделался, Саша, — тихо проговорил Голдобов, снимая остроту разговора и как бы извиняясь за обиду. — Никто. Говоришь, звонил следователь, который занимается Пахомовым? Вызывает на допрос?
— Похоже на то, Илья Матвеевич.
— А! — Голдобов досадливо махнул рукой. — Он, видишь ли, был моим водителем... Мы, видишь ли, давно знакомы... Его жена, видишь ли... Анцышка заверял меня, что поручил дело последнему дураку. Если этот Пафнутьев у них последний дурак, то могу себе представить, как работает первый дурак. Уж больно цепким оказался. Слышишь? Я говорю, что Пафнутьев оказался слишком цепким.
— Отстранить от дела! Пусть Анцышка и займется.
— Нельзя. Пока нельзя. Но вот если с ним что-то случится... Тогда другое дело, — Голдобов бросил быстрый взгляд на Заварзина, и тот опустил голову, чуть заметно кивнул. — Жехова он расколол так быстро, что... Пришлось принимать срочные меры. Колов в штаны наделал, а это с ним бывает нечасто.
— Еще повезло, что успели.
— Да, вроде, сошло. Дело не возбудили, уже хорошо. И Колову легче — отчетность будет лучше, все-таки несчастный случай. Но Пафнутьев... Он и на тебя вышел. Ты это должен знать — на тебя он вышел. Мне доложили ребята из автоинспекции. С этим зеленым лимузином мы погорячились. Жди вызова.
— Пока не вызывал.
— Теперь этот ночной визит... Не нравится мне это, ох, не нравится. Полная неизвестность — вот что плохо.
— Выясним, — заверил Заварзин.
— Чувствую свежий ветерок за спиной, — вздохнул Голдобов, — чувствую холодный сквознячок последнее время. Это нехорошо.
— Может, написать заявление в милицию? Пусть поработают, пусть поищут моих ночных гостей, а?
— Не надо, — Голдобов нервно постучал короткими толстыми пальцами по подоконнику, — не надо. Все-таки не надо... Чемоданчик больно... Чреватый. Ах, как жаль чемоданчик, как жаль! Опять же Пафнутьев...
— Утрясем, — сказал Заварзин.
Голдобов промолчал и этим как бы дал согласие. Более того, молчание прозвучало почти требованием. Заварзин лишь усмехнулся про себя, он понял хитрость Голдобова — тот вроде ни о чем не просил, ни на чем не настаивал, но приказ отдал.
— Ты все понял?
— О чем вы?
— Ночные гости висят на тебе. Мы не сможем работать дальше, если не будем знать все. Сейчас даже не знаем, как понимать, как к этому относиться. И меня беспокоит этот придурочный следователь.
— Может быть, поговорить с Анцышкой?
— Пока говорю с тобой. И больше ни с кем. Ты понял? Никто, кроме нас с тобой, об этом разговоре не знает. Николай Колов, никакая Анцышка. И шантрапу свою приструни. Ложимся на дно. Никаких пьянок, сделок, разборок. Честно зарабатывайте свой хлеб ремонтом машин. И старайтесь ремонтировать качественно. Заведите книгу благодарностей. Просмотрите свои карманы, ящики столов, склады, номера телефонов. Ложимся на дно, Саша.
— Я понял, Илья Матвеевич. Думаете, есть опасность?
— Опасность всегда есть.
— Но если ложимся на дно... Как быть с Пафнутьевым? — спросил Заварзин, зная заранее, что не произнесет Голдобов ничего внятного.
— Думай, Саша. Решай. Как сказал классик — твори, выдумывай, пробуй, — он с силой хлопнул Заварзина по плечу.
До кооператива “Автолюбитель” Пафнутьев добрался на попутном “москвиче” — пыльном, дребезжащем, щелястом. Похоже, хозяин давно использовал его для хозяйственных нужд — картошка, удобрения, строительство дачи.