Бандеровский схрон
Шрифт:
Жмелик полоснул из автомата по пожилой женщине и детям.
– Чтобы не мучились, – проговорил он, меняя магазин.
Поднялась бледная как мел женщина с распущенными волосами, смотрела невидящими глазами на сына и дочь.
– Ее с собой заберем, – буркнул Бабула и ударил женщину кулаком в лицо, чтобы не путалась под ногами.
– Что ж вы творите, нелюди! – донеслось со двора. – Это же Влас Раковский, он же украинец!
Карагуля, не говоря ни слова, вывалился наружу, стеганул из автомата. Смельчак, видимо, кто-то из соседей, опомнился. Он зигзагами улепетывал по двору, перелетел через ограду, рухнул в бурьян. Тряслись лопухи, храбрец скачками уносился прочь.
Жмелик, мурлыча что-то себе под нос, связал бесчувственную женщину, проволок ее через двор, загрузил в одну из подвод, которые подогнал Яков. Хуторянин шарахнулся от пленницы, как от прокаженной, начал судорожно креститься.
Хлопцы лихорадочно обшаривали дом. Они логично рассудили, что семейству Раковских все это теперь без надобности, стаскивали на крыльцо какие-то тряпки, одеяла, обувь с одеждой, красивую посуду. Пусть Ганка порадуется.
Содержимое подвала особенно порадовало глаз. Здесь было сухо, прохладно. Влас знал, как следует хранить продукты. Каждому бойцу пришлось сделать пару ходок, чтобы вынести мешки с мукой. Яков подогнал подводы к крыльцу. Хлопцы грузили в них печеный хлеб, сырные головы, овощи, прошлогодние соленья и маринады, сушеные грибы, варенье. Да еще и бабу добыли!
Настроение у бойцов было приподнятое. Единственная незадача – подводы загружены до верха. Теперь придется идти пешком. Но ничего, зато еды надолго.
– Пан поручик, самогон берем? – каким-то севшим голосом спросил Карагуля. – Его тут целых три бутыли. Может, оружие протереть или еще чего.
– Я вам протру! – прорычал Бабула и махнул рукой. – Ладно, берите, на базе разберемся.
Раненого Власа Раковского подцепили крюком, стащили с крыльца, проволокли через двор и выбросили на улицу.
Клычко, утробно урча, мастерил петлю на пеньковой веревке. Свободный конец он перебросил через балку на воротах, а петлю затянул на горле Власа. Натягивали конец веревки дружной компанией.
Раковский очнулся, когда его поволокло вверх, и земля стала уходить из-под ног. Он хрипел, извивался, посинел от натуги, когда петля сдавила горло. Глаза вылезли из орбит, вывалился язык. Бедняга пару раз дернулся и повис.
На грудь ему прикололи бумажный лист, на котором Жмелик вывел каллиграфическим почерком: «Так будет со всеми изменниками!»
– Эй, народ! – проорал Клычко, сложив ладони рупором.
Можно было не сомневаться в том, что его слышал весь хутор.
– Этот предатель должен висеть два дня! Смотрите и мотайте на ус! Если снимете раньше, то мы об этом узнаем, вернемся и сожжем весь хутор!
Ночка удалась на славу! К рассвету обоз беспрепятственно добрался до базы. Ликовали оставшиеся бойцы – не зря съездили! Подобревший Бабула разрешил им приложиться к самогону. Но в меру, чтобы утром были как стеклышки и стояли в строю.
Бабу он велел отвести в отдельную землянку на краю хутора, где Яков хранил удобрения и инвентарь, приковать к стене, чтобы не сбежала. Бросить ей какой-нибудь матрас и не забывать кормить. Все-таки живая пока. Хлопцы встретили это распоряжение ликованием, кто-то даже шапку подбросил.
Бабула украдкой ухмылялся, удаляясь к себе. Есть надежда, что в решающем бою эти люди трижды подумают, прежде чем выстрелить ему в спину.
У несчастной женщины даже имя не спросили. Раздели донага, отволокли в землянку, бросили мешковину на настил из грубых досок, пристегнули цепью к скобе, как собаку. Насиловали по очереди, по нескольку раз, утоляя накопившийся голод. Она была в прострации, плохо понимала, что происходит.
Подглядывал в щель любопытный Степка. Вояки веселились, гнали его прочь. Мол, рано тебе, годика через три приходи. Высовывалась Ганка, моргала, крутила пальцем у виска. Что-то брюзжал Яков.
Бабула к этой прелестнице ни разу не спускался, противно было. Он не ровня этим неразборчивым ублюдкам! Сотник вертелся на кровати, смурнел.
На вторую ночь после возвращения с хутора Белого скрипнула дверь, в комнату вошла Ганка с распущенными волосами. Она была в короткой сорочке, прерывисто дышала.
Их совокупление было жестким, яростным. Он задыхался, трепал ее за волосы, она извивалась. Оба чуть не взорвались! Но орать было нельзя. Нестор заткнул ей рот подушкой, чуть не удавил к чертовой матери. Ганка вырвалась, стонала, исходила хрипом. Несколько минут они приходили в себя. Потом женщина сдавленно захихикала, стала тереться об него.
– Ганка, ты сдурела? – прошипел он. – Нет, баба, конечно, стоящая, впечатлила. А если Яков узнает?
– Но ты же защитишь меня, Нестор? – промурлыкала она и лизнула его небритую шею. – Спит давно Яков. Нализался втихую самогона, ноги задрал и на боковую. Надоел, не могу уже видеть его, терпеть это нытье. Моя бы воля, схватила бы Степку и унеслась куда-нибудь подальше.
– Это куда, например? – осведомился Бабула.
– А в Швейцарию, – ответила Ганка. – Знаешь, есть такая страна? Она не воюет. Шучу, мой милый. – Она потрепала его теплыми пальцами за щетинистую щеку. – В Станиславе у меня двоюродная сестра, вот к ней и подалась бы, а потом еще куда-нибудь.
«Серьезный поворот, – размышлял Бабула, когда удовлетворенная Ганка на цыпочках удалилась. – Можно сделать вид, что ничего не было. Или продолжать. Кто такой Яков? Фактически никто. Воткнуть перо в пузо и зарыть на задворках хутора. Обвинить в измене – не проблема. А хутор Рогуч никуда не денется, пусть Ганка в нем и заправляет хозяйством. Ладно, жизнь покажет».
Этой же ночью супруга покойного Раковского покончила жизнь самоубийством. Ее никто не охранял, лишь дверь была заперта на засов. Она заставила себя подняться, прижалась спиной к стене, обмотала вокруг горла цепь, к которой была привязана рука, а потом резко повалилась лицом вперед. Цепь натянулась и пережала слабое горлышко. Женщина мгновенно задохнулась.
Хлопец, спустившийся к ней утром, испустил крик разочарования, бросился к бездыханному телу. Но оно давно остыло. Бойцы с грязной руганью вытащили тело из подвала, завернули в какую-то тряпку, поволокли к ближайшему оврагу. Но им пришлось рыть яму. Приказ Бабулы был категоричен. Нечего тут разводить заразу!