Бандит-2. Петр Син
Шрифт:
Пошатываясь выбираюсь из клетки – а это была именно клетка, в которой можно только сидеть и лежать, стоять невозможно – и держась за прутья стараюсь определиться на местности. И тут же замечаю несущегося на меня… близнеца? Ну да, двойника того парня, что сейчас отдыхает в клетке! В руке близнеца – дубинка длиной примерно сантиметров семьдесят, аналог бейсбольной биты. При умении ей можно хорошо поработать, не хуже, чем стальным мечом. Только вспомнить знаменитого Мусаси – он свою самую впечатляющую победу одержал не мечом, будучи самым знаменитым мастером фехтования, а именно палкой, выструганной из старого весла.
Кстати, Мусаси мне никогда не нравился. Хотя бы потому, что он никогда не мылся. Ходил грязным, как свинья. А почему? А потому что он считал, что как только заберется в ванну (ну бочку, какая разница?) – на него нападет враг, а он, Мусаси, окажется без своего меча. И что тогда делать? Бесславно помирать в теплой воде, покрытой трупами утонувших в ней вшей.
И опять же кстати – старое высказывание гласит, что: «Самурай без меча, это все равно как самурай с мечом, только без меча». Чушь собачья! Тогда чего Мусаси ходил чумазым и растрепанным, как последний из бомжей? Без своего меча он был ноль без палочки!
Налетевший на меня чувак был не Мусаси, и вообще никакого представления не имел, как управляться с той штукой, что была у него в руках. Нет, так-то он крепкий, плечистый парень, и если попадет – мало не покажется. Но ведь надо еще попасть! А я, пусть даже шатающийся, трясущийся, голый и босоногий – это тебе не Мусаси без меча и в ванне. Я убийца! И у меня за спиной больше полсотни парней только здесь, в этом мире! За Землю говорить не буду, ибо вспоминать минувшие дни, и битвы где вместе рубились они – дурной тон. Вспоминают войну и тысячи расхреначенных собственноручно боевиков только те, кто боевиков видел лишь на картинке. Или на экране планшета – из ютуба. Настоящие ветераны предпочитают помалкивать.
Когда у тебя в руках какое-то оружие, нельзя быть совершенно уверенным в своем всемогуществе. Возможно, что автомат даст осечку, или в нем нет патронов. То же самое касается пистолета. Если ты с ножом – нет никакой гарантии, что противник не достанет нож побольше, или что на сопернике нет кевларового жилета и ударив в корпус вызовешь только смех, и это будет последнее, что ты услышишь перед смертью.
Если у тебя в руках меч – ожидай, что у соперника может оказаться заряженный арбалет, который он сейчас пока что держит за спиной.
И если ты летишь на врага с дубиной – ожидай, что тот может владеть приемами боя, для которого какой-то там отморозок с дубиной все равно как дуновение ветерка для вцепившейся в склон горной сосны.
Но вообще-то понимаю этого, с дубиной – перед тобой израненный, голый и тощий парень, абсолютно безоружный (ну некуда ему оружие спрятать, только если… ну… понятно куда). Так какого черта надо бояться?!
А вот такого черта. Такого, как я! Вхожу в его движение, доворот, используя энергию противника, и вот он уже летит по воздуху, вращаясь вокруг собственной оси – беспомощный и ошеломленный. Хряп! Интересно – он жив, или нет? Дубинка у меня в руках, и я теперь настоящий Мусаси. Хрен возьмешь! Сигал бы мной гордился.
Иду смотреть на хладный труп. Вернее – на еще теплый труп. Не-а… удачно упал. Головой слегка приложился, проехавшись до самого стола, раскровил башку, но так-то в общем никаких больше повреждений.
Оглядываюсь по сторонам,
Шагаю в другой угол морга, и тут замечаю то, чего вгорячах не заметил – хреново я шагаю! Одна нога сгибается с трудом – левая нога. Ковыляю, как инвалид. Впрочем – почему «как»? После того, что со мной творили, я точно должен был сделаться инвалидом.
Вспомнил, и меня будто ледяной водой окатили. После этих тварей наверное даже игиловцы показались бы мне просто шутниками. Ну что сделают игиловцы? Голову отрежут? Так это практически мгновенная смерть (не пробовал, не знаю… слава богу). А те гады… часами, деловито, с шутками и прибаутками, как слесари, ремонтирующие канализацию – боль, боль, боль… Никакой ко мне ненависти, даже уважение – мол, молодец, как долго уже держится! И муки, адские муки! Запах спаленной кожи, ремни, вырезанные из спины, соль, которая въедается в трепещущее мясо и вызывает нестерпимую, страшную боль!
Когда-то читал про пытки, которым фашисты и их пособники подвергали наших подпольщиков, и думал – выдержал бы я эти пытки? Смог бы? Не сломался бы, когда из меня начнут вырезать ремни? И приходил к выводу – не знаю. Честное слово – не знаю! Потому предпочитаю не рисковать и умереть сразу.
И еще читал – вроде как было то ли гласное, то ли негласное указание военнослужащим Израиля: если кого-то из них возьмут в плен, начнут задавать вопросы – пусть отвечают. Если увидят, что пытки неизбежны. Никто и никогда не может выдержать пыток. Человек ломается практически всегда. А если еще и применить специальные средства – например, сыворотку правды, тут уже никаких вариантов. Так что, мол, сдавайте всех и вся, а мы вас все равно вытащим.
Наверное, это умное распоряжение. Да, думаю есть исключения из правил, есть люди, которые могут выдержать страшные пытки и не сломаться. И есть даже такие, кто сможет при специальной подготовке выдержать воздействие сыворотки правды. Я и о таком знаю. Но… это ведь только исключения из правил. Основная масса людей ничего такого не может. И потому, когда мы искали дом для запасной базы – этим занималась только Герда. Только она знала, где находится тот дом, что она сняла в аренду. И когда я шел убивать Шараша – знал, что могу не вернуться. И не вернулся. И мне нечего было сказать моим мучителям. Я просто физически не мог выдать им нашу новую базу. Об одном только жалел – не мог перед смертью их убить.
Но вот я здесь. Последнее, что помню – человека в черном мундире, а еще – руки палачей, которые разжимали мне рот и вливали туда какую-то горькую дрянь. И… все. Очнулся я уже здесь, в морге. Если это конечно морг.
Меня не убили, и даже вылечили, судя по тому, что я стою на своих ногах и хожу, хотя и не очень уверенно. Да, теперь я не смогу бегать как раньше, но… честно сказать – я ожидал большего ущерба. Не удивился бы, если бы у меня вообще не осталось ног. После того что с ними сделали.