Бандитские шашни
Шрифт:
Злился он, оттого, что Кирзач в тупик его загнал. Может, он и в самом деле собирался отдать его Шварцу на растерзание, но сейчас понял, что ему не позволят этого сделать. Здесь, в здании РУОП он чувствовал себя в безопасности, а на улице Кирзач хозяйничает, и его пацаны запросто могут устроить ментам Чикаго. Тем более что «АКМ» будет покруче автомата Томпсона…
– Да пошел ты, мусор!
На этот раз мент ударил его в челюсть. Справа, с размаху, и опять же от всей души. На пол Кирзач упал вместе со стулом. Но никто не думал его поднимать.
– Давай,
Кирзач уже заметил, что два опера из трех курят в сторонке, не лезут в дело, просто наблюдают за происходящим. Все правильно – они знают, кто такой Кирзач, и не хотят с ним связываться. А этот зверствует, сука. Хотя и боится Кирзача. А как объяснить, что он не называет своей фамилии?..
– Сдохнешь ты! На параше! Я тебя в СИЗО отправлю! Там из тебя петушка на палочке сделают, это я тебе гарантирую. А потом удавят на параше…
Мент схватил Кирзача за грудки, оторвал от пола вместе со стулом, придал вертикальное положение.
– Ты меня слышишь, урод? Сдохнешь на параше!
– Какое СИЗО, начальник? Нет на мне никакой вины! Так что гонишь ты. И никто меня не тронет. Потому что я Кирзач! Потому что я любого урою!
– Правильно! Вентиля ты урыл. Техасца урыл. И еще много кого урыл…
– Да, я их всех урыл! Но ты ничего не докажешь, мусор.
– Докажу!
– Ну давай, начинай! Где свидетели, а? Кто видел, кого я убивал?
Кирзач на все сто пудов был уверен, что никто не посмеет дать показания против него. Все знают, насколько он крут и как жестоко умеет наказывать.
– Будет. Все будет, – совсем неубедительно отозвался мент.
И как-то беспомощно глянул на своих коллег, что молчали в сторонке.
– Нет у тебя ничего, мусор! – захохотал Кирзач.
При нем даже ствола не было, когда его брали. Спасибо Оксане за то, что избавила его от палева. А ствол у него, кстати сказать, из той партии, которую он засветил, расстреливая Вентиля… Когда все уляжется, надо будет стволами заняться. «Глок» взять, или «беретту», чтобы перед коза нострой не краснеть…
– Есть. Всё есть!
Возможно, менты рассчитывали взять его с волыной на кармане, но вышел облом, поэтому оперу так не хватало сейчас уверенности.
– Если есть, предъявляй! Нет – отпускай!
– Отпускай… Ты обвиняешься в убийстве пятнадцати человек, Кирзачев. Тебе вышка светит. Вышка! Знаешь, зачем лоб зеленкой перед расстрелом мажут? Чтобы пуля инфекцию не занесла…
– Ты себе башку зеленкой облей, мент! На всякий случай. Случаи ведь всякие бывают…
– Давай, давай, гавкай. Гавкай и думай, как выкручиваться будешь. Есть у тебя один вариант – можешь вообще сухим из воды выйти…
– А у тебя, мусор, только один вариант: застрелиться!
И снова после сильного удара в челюсть Кирзач оказался на полу.
– Слушай сюда, гниль! Сейчас ты валишь все на своих
– Какие трупы?! Какие дружки?! Ты меня, мусор, не смеши. Я человек воспитанный, над больными смеяться не приучен. Тебе лечиться надо, придурок… Ни в чем я признаваться не буду. И сдавать никого не стану. Я жалобу прокурору накатаю. И адвокаты здесь будут, они тебя, мусор, на части порвут. Сам на параше сдохнешь!
– Ну, это мы еще посмотрим, кто сдохнет! Завтра тебя в следственный изолятор переведут, хлебнешь дерьма полной ложкой…
– Какой изолятор? За что? У тебя, мусор, ничего против меня нет!
– Да? А на кого автомобиль «Ауди» оформлен? На тебя он оформлен! А откуда деньги на такую дорогую машину?
– С детства копил, начальник. Копилку разбил и купил…
– Где ты копилку разбил? В «Ростбанке»? А может, рынок обнес на стадионе?
– Свою копилку разбил. Свинья такая глиняная. На тебя, мусор, похожа… Может, и в тебе бабки есть? Надо кишки тебе выпустить, может, мильон вылезет…
Мент не смог сдержать эмоций и врезал Кирзачу ногой в живот.
– Я все запоминаю, легаш! Я с тебя еще спрошу…
Он не сомневался в том, что Джек сможет организовать адвокатов, подкупить следствие, судью. А это значило, что быть ему скоро на свободе. Красными слезами мент умоется…
Опер схватил Кирзача за шкирку и в бешенстве выволок его в коридор. К нему присоединился другой мент, и они вдвоем спустили его в подвал, где находились камеры предварительного заключения.
Дежурный старшина открыл облезлую дверь, опера затолкали Кирзача в камеру и швырнули на унитазную чашу, вмурованную в скользкий и грязный постамент. Там с него и сняли наручники.
– Мусора, падлы, убивать буду! – в припадке бешенства взревел Кирзач.
Но в ответ он услышал гнусный кряхтящий смех. И не менты над ним смеялись – они уже ушли, – а два уголовника, что сидели на нарах в глубине камеры. Не амбалы, один худой, другой, можно сказать, костлявый, с впалой грудной клеткой. И этот отощалый закашлялся вдруг, как чахоточник.
– Че такое? – вскочил на ноги Кирзач и руки раскинул так, как будто в одной из них держал нож.
Но не было у него никакого оружия. Только кулаки, только клыки.
– Ты, парашник, чего быкуешь? – спросил чахоточный.
– Как ты сказал? Да ты знаешь, кто я?!
– Парашник ты зашкваренный! – ухмыльнулся второй, помоложе который и поздоровей, с узким покатым лбом и огромными надбровьями, под которым гнездились красные рачьи глаза.
– Кирзач я! Я таких, как вы, на завтрак хаваю!
– Кирзач?! – изумленно повел бровью чахоточник. – Так это ты в городе беспределишь?
– Кто беспределит? Я порядок ставлю! Свой порядок!.. И вы, козлы, за свой базар ответите! На воле вас на куски…