Банкет на перекрёстке
Шрифт:
— Два запасных магазина и по десятку патронов на ствол!
Макар со Жданом замерли с обрезами в руках и, вытянув шеи, заглянули в корзину. В ней среди россыпи потускневших патронов действительно чернели две штампованные железные коробки.
— Откуда такое сокровище? — пробормотал Макар.
Дед хмыкнул, спустил корзину на пол.
— Эт долгая история.
Ждан положил обрез на фуфайку, забрал ствол у Макара и, бережно завернув оружие, прислонил свёрток к корзине.
— А мы, вроде, и не спешим.
— Добро, —
Дождавшись, когда гости наполнят кружки, он закинул в рот крупинку сахара и, глотнув чаю, причмокнул.
— Эт ещё после первого взрыва было. Мы тогда отсюда снялись и переехали к родне, вёрст семьдесят. В соседях у них Кетменёвы жили, так их сын ещё Афган застал. Аккурат последний год, но контузию получить успел. После войны с чёрными копателями лазил, пока не посадили. Могли бы условку дать, но он арсенала так и не сдал. Отсидел, как водится, да вернулся домой, осел, женился. На автобазу устроился, чин по чину, только как припьёт выше нормы, так у него кубанку и сносило.
Как-то по весне на Припяти разлив чрезмерный случился. Мы с мужиками собрались покумекать, чё делать. Нашли пятачок, где лужи помельче, топчемся, бедулю свою обсуждаем. Долго судачили, но кой-чё путное порешили. Я за бутылью сходил, чтобы значит это дело заполировать. Откупориваем с мужиками, собираемся приобщиться…
Дед отставил блюдце и взялся за кисет. Макар со Жданом терпеливо ждали, пока пожелтевшие пальцы проворно творили самокрутку. Сделав первый оборот газеты, Пильгуй продолжил:
— …И тут появляется этот контуженный, морда синяя, как у утопленника, на плечах дерюжка какая-то окорпелая и в каждой руке вот по этому самому обрубку.
Дед лизнул самокрутку, залепил край и, вставив в рот, чиркнул спичкой.
— Так вот. Вываливается это чучело из-за хлева и орёт со стеклянными глазами: Всем на землю! ПальцАми не дёргать! Не то мозги с дерьмом замешаю…
Знамо дело все, как отличники, мордой в грязь. Лежат, будто звёзды морские, пузыри пускают. Тут он для острастки возьми да и садани, не глядя, из одного ствола. Чтоб не казалось. С водонапорки бак как хвостом сдуло. По ветру жесть портянками летает, да пыль столбом стоит. Красотишша, твою плоть.
А он, гад здоровый, одной рукой затвор за ремень зацепил, передёрнул, новый маслёнок в патронник загнал и опять дирижирует стволами перед нашими мордами. Ничё, думаю, посмотрим, а там и поглядим…
Мне тогда лучше всех было. Я как стоял с четвертью в руке, так и грохнулся носом в землю. В ухе звенит, как от оглобельной примочки. А нос сквозь дым чует — родимая перед мордой булькает. Я незаметно бутыль к себе подтянул, приложился, что твой телёнок к вымени… и такой она мне сладкой показалась!
Сам себе думаю, хоть напиться перед смертью, ежели дураки без присмотру бегают. Ну и насосался, как комар на голой заднице, захорошело. Враз осмелел. Бутыль пальцем заткнул, спрашиваю: дескать,
А он обе пушки в мой лоб упер, будто мне одной не хватит, и рычит сквозь зубы. К кому, говорит, моя Настька ушла?
А к кому ей уходить-то? Нас полтора десятка мужиков по всей округе, да и те либо женатые, либо уже не активного года рождения.
Настька у него — дура баба. Как осерчает, всё грозится: уйду, мол, к другому! Ну в этот раз, видно, тоже с утра повздорили, он и бросился выяснять, к кому подалась. А я ещё хлебнул и отвечаю, хотя язык уже не гнётся.
Настька твоя, — говорю — с утра у Матрёнки-травницы, сидит. Судачат, как тебя, пенька, от пьянки отучить. Моя «двустволка» тоже с ними, а я тут твои железки бровями грею, плоть твою так!
Ну, думаю, сейчас он мне эти брови по земле и разбросает. А этот контуженный, ствол подмышку сунул, рядом в лужу уселся и бутыль нашу к себе тянет. Ну, я не жадный, пусть утешится. Так всё и улеглось.
Опосля того раза он свои бирюльки ко мне приволок, от греха подальше, да потом, видать, и забыл. Так что берите. Такого добра нам, вроде, и не надо, мы и дробовиками обходимся…
Дед поднял палец, вспомнив что-то, снял со стену косичку крупных золотистых луковиц и положил рядом с обрезами.
— И лучку вот прихватите. В Зоне без витаминов никак нельзя. А лучок хоть в котёл, хоть вприкуску весьма гожо…
30. Промзона
Общага, комната ?3
Утро приходило в промзону постепенно. Сначала, по серым сумеркам, к воротам тянулись уходящие в рейды сталкеры, после чего промзона снова затихала в дымке сырого и холодного тумана. Второй этап наступал уже засветло, когда на воротах периметра менялись караулы, и выступали на дежурство свежие внутренние патрули. В прохладном воздухе уже можно было уловить случайные бытовые звуки, доносящиеся от бара и от казарм «Долга», живущих своим полувоенным ритмом. Третье и окончательное пробуждение происходило, когда просыпались все те, кто мог себе позволить спать досыта и подниматься только для завтрака или неспешных будничных дел.
Тогда, пройдя по осевой дорожке от одних ворот до других, можно было встретить до полудюжины человек, не шибко занятых, чтобы торопиться, и не настолько свободных, чтобы сидеть без дела. Именно в этот час, когда никто в промзоне не привлекает особого внимания, на вахте общежития появилась фигура в выцветшей плащ-палатке.
Поинтересовавшись у зевающего вахтёра жильцами третьего номера, полковник спустился по лестнице и двинулся к нужной комнате. Приложив ухо к двери, Бибик разобрал голос Кочерги и побарабанил пальцами по косяку. Голос за дверью умолк. На вторую барабанную дробь другой голос у самого косяка спросил: