Банкир
Шрифт:
— А чем зарабатываешь ты?
— Не знаю.
— А попытайся вспомнить… Шахтера мы уже отклонили. Сутенер из тебя тоже не выйдет… Что еще?
— Много профессий, хороших и разных.
— Угу. Только не всякие заработки позволяют носить такие камни.
— Разбираешься в камнях?
— Умею отличать хорошие от плохих.
— Этот — хороший?
— Славный. Дороже того «гроба», что мы встретили на дороге.
— Да ну! И намного?
— Да нет… Сколько он… Штук на пятьдесят «зелени»?
— Не знаю.
— Хорошо быть миллионером!
— Думаю, да.
— Вот
— Угу. Я пью и писаю, снова пью — и снова писаю!
— Приземленный ты человек, хоть и с камнем.
— Что поделаешь… Рожденный ползать — летает редко.
— А, кстати, красивый круг получается.
— Еще бы. И главное — естественный.
— Я о деньгах. Только это — рулетка.
— Почему?
— Белое-черное, чет-нечет. Вечной везухи не бывает.
— В рулетке вообще не бывает везухи. Ни вечной, ни какой. Совсем.
— Почему это?
— Крупье всегда в выигрыше.
— Нет, это понятно. А все же некоторые — срывают банк.
— Банк — не одуванчик, его нельзя сорвать. Слишком солидное учреждение.
— У нас разные ассоциации.
— Да? — Поднимаю брови.
Банк… Банкир… Банкомет… Стерильно чистые, устеленные ковровым покрытием коридоры… Мерцающие компьютеры… Стекло, залитое дождем, так похожее на выполненное великим мастером произведение… Очертания изменчивы, зыбки, нереальны… За стеклом — чей-то силуэт… Чей? Нет. Не помню. Только росчерк, буквы круто завалены вправо… Кришна… Индуистский бог… Аватара Вишну… Вишневый… Вишневый камень… Камень цвета крови… «КРШН»…
Подпись, дающая могущество… Заканчивающаяся характерным, как клинок стилета, росчерком… Стекло, залитое дождем… Силуэт… Камень цвета крови…
— Ку-ку…
— Да?
— Это так ты ухаживаешь за эффектной девушкой? Да я тут околею! Снег все-таки.
— Извини, пойдем. — Пропускаю девушку в калитку, и мы поднимаемся к домику Михеича.
Снег все-таки… Снег… Снег… Словно колотый сахар… Кристалл…
Камень… Камень цвета крови… Рулетка… Банк… Банкир…
— Игроки всегда в проигрыше… — произношу вслух, неожиданно для себя.
— Что?
— Я неверно выразился. Главное в банке — не то, что крупье всегда в выигрыше, а то, что игрок всегда в проигрыше. Любой игрок. Закон банка. Закон рулетки.
— Хм… А если поступить наоборот, то выиграешь?
— В рулетке не бывает «наоборот». Там нет белого. Там только красное и черное. Кровь или ночь. И совсем нет снега…
Девушка бросает на меня скорый взгляд. Как на не вполне здорового человека. Или — странного. А я такой и есть. У меня амнезия. Вспоминается еще и такой термин: ретроградная. Бог весть, что сие означает. Но я и это вспомню.
Если когда знал.
Вошли во дворик. Михеич появился из домика. Озадаченно оглядел наряд гостьи — я успел вкратце рассказать ему об утренних приключениях и сделанном мною приглашении, — потом прищурился, что-то смекая, скрылся в доме, вернулся, в руках — бывший когда-то белым, а теперь — цвета тусклого мрамора тулупчик, длинный, подбитый не овчиной, а кремовым мутоном.
— Подойдет? — спросил он девушку.
— Роскошно… Только — зачем?
Мы с Михеичем хитро переглянулись. Женщинам нравится повторять, что важен не результат, а процесс, имея при этом в уме только любовь со всей ее атрибутикой… Собственно, мы собрались доказать, что процесс важен и для мужчин. Даже такой прозаический, как запечение пелингаса и потребление его же.
С зеленью, пряностями, сухим белым (но не кислым!) вином, лучше — совсем легким, последнего урожая, «с бродинкой», а у Михеича — еще и с «секреткой»: в сусло он добавлял совсем чуть-чуть мускатного винограда, отчего вино приобретало едва уловимый привкус.
Костерок за домом уже прогорел, мы усадили девушку на почетный чурбачок и занялись приготовлением: Михеич — рыбой, я — глинтвейном.
Неприметно-потрепанный «ауди» подъехал к станице в сумерки. Автомобиль остановился у отделения милиции, оттуда вышли двое. Невысокие, неприметные, в поношенных одинаковых кожанках, они скрылись в дверях и через полчаса появились снова. Прошли через площадь и свернули на узкую улочку, ведущую к морю. На ту самую, где стоял дом Михеича.
С рыбой было покончено скоро. Следом — почти ритуальное омовение рук и прошествование в хибарку; там быстро накрываем «десертный стол»: курага, ломти вяленой дыни, изюм, свежие яблоки, мутный виноградный сок — бездна витаминов. И конечно, чай из самовара. И конечно, вино. Лена сразу выяснила, боюсь ли я машин; узнав, что меньше, чем носорогов, заключила, что смогу доставить ее по назначению. В «Лазурный берег». Поэтому — позволила себе. Но не раскисла, скорее — отлетела.
— Михеич, вы похожи на патриарха… Какой-нибудь катакомбной церкви.
— Храм у человека в душе. А если нет того храма, то и цена человеку — грош, и жизнь для него — копейка. И своя, и чужая.
— Храм… Что-то я слышала про это… А, тамплиеры, рыцари храма!
Наверное, это было очень красиво… Мне вообще нравятся рыцари… Или — древние греки… По-моему, они были сильными, верными и благородными…
— Разными они были…
— Знаете, Михеич… Все-таки мне хочется верить, что хорошими. Время, что ли, такое?
— Может, и так, — говорю я. — Александр Дюма создал своих мушкетеров как раз тогда, когда Франция превращалась в торгашескую, скупердяйскую страну… А Вальтер Скотт — Квентина Дорварда во времена «черных сюртуков» банкирских домов… Если люди не видят благородства вокруг, это не значит, что его нет вовсе.
— Вот и я думаю, что есть. А греки… У них всегда было тепло, и вдоволь моря, и их окружали прекрасные женщины…
И дома они строили белые, открытые всем ветрам, и украшали свои города богами-людьми, и хотели жить, и жили… Они даже звались красиво и гордо — эллины… Словно люди с другой планеты… Кстати, ты не знаешь почему? Пожимаю плечами.
— По греческим мифам Эллином звали царя Фессалии, внука Прометея… — произносит Михеич.
— Того, что огонь у богов украл? Для людей?
— Того. Вот только на пользу это людям пошло или наоборот… По одному из вариантов мифов, Эллин был сыном самого Зевса…