Барбара. Скажи, когда ты вернешься?

Агишева Нина

Франция, май! Запахи трав и цветов сводят с ума, водитель убирает крышу – и над ней ослепительно синее небо! В ресторане с салфетками и скатертями он заказывает ей омлет с ломтиками поджаренного сала и кофе. Он сутенер, месье Виктор, он поставляет девочек в столицу. И, конечно, предлагает ей обеспечить свое будущее.

– Но я хочу петь!

– Певица – это не профессия. У тебя нет связей – ты не пробьешься. Подумай, я предлагаю тебе сытую и спокойную жизнь.

– Но моя жизнь – это петь.

Они останавливаются на опушке Компьенского леса. Дети собирают там ландыши, и он тоже собрал для нее маленький букет и молча положил на колени. Она не забудет: в знаменитом спектакле “Лили Пасьон”, о котором речь впереди, появится песня “Месье Виктор”:

Ваш “крайслер” привез меня в мою нынешнюю жизнь,месье Виктор,И

я опять в дороге, я пою везде и всюду, но я помнюКофе, которым вы меня угостили, ландышии ваше золотое сердце.

Месье Клод

Все, рождественские сказки на этом заканчиваются. Дальше начинается проза жизни и борьба за место под солнцем. В Париже она повидалась с сестренкой, подкараулив ее у школы, но не нашла в себе сил подняться на второй этаж дома на рю Витрув. Отправилась в квартиру granny – той давно уже не было на свете, Моник приютила тетя. Поиски работы свели с пианистом, который привел ее показаться в кабаре La fontaine des quatre saisons (“Фонтан четырех времен года”), открытое Пьером Превером, братом знаменитого поэта и сценариста Жака Превера. Но артисты уже набраны – свободно лишь место… посудомойки за восемь франков в день. Конечно, да! Тогда она, наверное, не догадывалась, что ей опять повезло: из окошка, куда она весь вечер подавала чистые стаканы, краешком глаза можно было увидеть среди посетителей Эдит Пиаф, Симону Синьоре, Ива Монтана… На сцене давали не что-нибудь, а сюрреалистическую поэму Жака Превера “Попытка изобразить обед голов в Париже, во Франции”, выступали Борис Виан, будущий автор знаменитой “Пены дней”, Роже Пиго и Франсин Клодель, впоследствии известные актеры. Тогда она и подойти боялась к Жаку Преверу, не подозревая, что вскоре сама унаследует и разовьет в своих песнях его поэтическую традицию.

Дело в том, что Превер – сценарист фильмов “Набережная туманов” и “Дети райка”, автор текста знаменитой песни “Опавшие листья” и многих других, – буквально влюбил в себя Францию поэтическим сборником “Слова”, вышедшим в 1946 году. Там не было глубоких размышлений, не было иногда даже рифмы и знаков препинания – просто мозаика чувств и впечатлений человека, пережившего войну и радующегося жизни. Этот стиль свободного стихосложения был данью сюрреализму в поэзии (а вскоре один из столпов бельгийского сюрреализма, друг Магритта Поль Нуже посвятит Моник целых две поэмы!) и оказался очень близок Барбаре. Тексты ее песен, безусловно, интересны сами по себе, это настоящая поэзия, хотя оценить их в полной мере способны лишь люди, владеющие французским, почему, возможно, она и не была так популярна в мире, как, например, Эдит Пиаф или Ив Монтан. Думаю, Барбара могла бы повторить слова Превера: “Я просто говорю разные слова – о том, о чем хочу сказать, не собираясь никому навязывать то, как их следует читать, произносить. Пусть каждый делает это как хочет – по своему настроению, со своей интонацией”. В том, что это именно так, можно убедиться, открыв сегодня YouTube: японка Мари Казуэ записывает свои концерты, а множество других таких же безвестных исполнителей распевают песни Барбары на все лады и любовно выкладывают все это в Сеть. Со своим настроением и своей интонацией. Значит, им это зачем-то нужно.

Недоедание, недосыпание (рабочий день в “Фонтане” заканчивался иногда под утро) обернулись воспалением легких – в самой дешевой муниципальной больнице, в зале на тридцать четыре кровати. Именно туда и пришел навестить ее молодой парень из Шарлеруа – возвращайся, тебя ждут! Так в самом начале зимы 1952 года она снова оказывается в Бельгии.

Но где же месье Клод, кто он? О, вовсе не случайный попутчик, хотя тоже – как многие – добрый самаритянин. Месье Клод Слюйс – это единственный муж Моники Серф, или Барбары. О чем свидетельствует запись, сделанная в коммуне Иксель (тогда это был пригород Брюсселя) 31 октября 1953 года.

Молодой человек из состоятельной семьи, витающий в облаках фантазер, изучавший право, но мечтавший стать… фокусником-иллюзионистом, этакий бельгийский Пьеро, без памяти влюбился в рослую эффектную девушку, увидев ее в студенческом кабачке La Jambe de Bois (“Деревянный костыль”). Она зашла туда на несколько минут – поинтересоваться, не порекомендуют ли ей пианиста-аккомпаниатора. Клод запомнил на всю жизнь: она была во всем черном, босиком, с огромными кольцами-серьгами в ушах, такими же браслетами на запястьях, она потрясающе двигалась, бижутерия звенела – ну чистая цыганка. Когда за ней закрылась дверь, он буквально вырвал из рук своего знакомого, сидевшего за роялем, клочок бумаги с номером ее телефона.

Дальше поклонники Барбары только и должны повторять: спасибо, спасибо, месье Клод. Он свел ее с Этери Рушадзе – двадцатичетырехлетней грузинкой, родившейся в Париже, куда ее родители бежали из Грузии после переворота 1917 года. Она была пианисткой-виртуозом, успешно окончила Парижскую консерваторию и сказочно играла Шопена, Генделя, Дебюсси, но тоже оказалась

в Бельгии в поисках своего места под солнцем и бралась за любую работу. Она сразу поняла, что денег у Моник нет, но подружилась с ней и стала не просто аккомпаниатором безвестной певички, но и учителем, открывающим ей премудрости игры на фортепиано. Кажется, единственным учителем в этой области будущей знаменитой “дамы черного рояля”. Увы – первое же выступление двух черноглазых и черноволосых красавиц обернулось страшным провалом. Моник пела Hymne `a l’amour (“Гимн любви”) Эдит Пиаф, не знала, куда девать руки, стояла, как аршин проглотив, – и разгоряченные пивом студенты стали бросать в нее картонки, на которые ставят кружки, и оглушительно свистеть. Тогда Этери заиграла “Лунную сонату”, а увидев, что и это не имеет успеха, перешла на русские народные песни.

На другой день и в другом месте публика, увидев Моник, начала свистеть и шикать, даже не дав ей открыть рот. Позор, провал… И тут Клоду приходит в голову мысль: надо открыть свое собственное кабаре! Так появилась Cheval Blanc (“Белая лошадь”) – с витриной заведения, где торгуют все той же неизменной брюссельской жареной картошкой, но с уютным залом внутри, где было даже подобие кулис. Клод выпил с хозяевами заведения пива – и они согласились сдать его в аренду молодой компании артистов. Мим, разыгрывающий скетчи, пародист, превратившийся позже в звезду бельгийского телевидения, уже упоминавшийся Иван Дельпорт, который именно здесь стал впервые рассказывать смешные истории про жителей затерявшейся в лесах деревни Штрумпф, впоследствии ставших знаменитыми героями целой серии комиксов… Ну и, конечно, девушки: запела даже Этери – грузинские песни в ее исполнении имели успех. Впервые прислушались и к Моник: она пела тогда песни из репертуара знаменитого парижского кабаре L’Ecluse и впервые попробовала аккомпанировать себе сама. “Почему я села за пианино? Оно мне помогало преодолеть страх. Оно меня защищало, с ним мне было уютно, как будто я была в доме, я могла сесть, наклониться к клавишам так, что мое лицо никто не видел. Оно мне помогало разговаривать со зрителем, ведь песня – это не исполнение, это разговор, и он каждый раз складывается по-разному”. Жили дружно и весело: обе девушки не только выступали, но и продавали билеты и даже подавали напитки.

Город был заинтригован: на шоссе Иксель, которое считалось окраиной бельгийской столицы, в “Белую лошадь” потянулась приличная публика – адвокаты, журналисты, врачи. Барбара позже признает, что этому во многом способствовали семейные и дружеские связи Клода Слюйса. Студент- юрист, мечтавший об артистической карьере, – он подготовил собственный номер в качестве иллюзиониста, – родился в непростой семье. Клод был сыном актрисы Люсьен Роже и Феликса Слюйса, известного в городе онколога и большого поклонника искусств. Феликс Слюйс дружил с Рене Магриттом, а в 1955 году издал книгу “Арчимбольдо и арчимбольджийцы”, открыв известного итальянского маньериста широкой публике. Во время войны семья Слюйсов прятала у себя поэта Поля Нуже – основоположника бельгийского сюрреализма и создателя Бельгийской коммунистической партии. С тех пор он считал себя духовным отцом Клода. Нуже был платонически влюблен в Этери и дневал и ночевал в “Белой лошади”. Ему было тогда тяжко: он потерял работу, вторая жена оказалась в психиатрической лечебнице, и как-то вечером, собрав выручку, Моник незаметно вложила ему в руку сто франков. Ей и Этери он посвятил несколько поэм, а в одной из них – Correspondances, – обращаясь к Моник, писал: “Я вижу тебя – ты грозовой вечер в Париже, ты ночь в Люксембургском саду, полная роз и листьев…” Романтические грезы там явно соседствовали с личной, непосредственной интонацией прямого обращения к адресату и многими вполне земными подробностями – Барбара наверняка хорошо запомнила этот стиль и, когда пришло время, сумела им творчески воспользоваться.

Нуже приводил в кабаре своих знакомых художников и писателей. Клод приносил ей книги – она стала много читать. Клод открыл ей Марианну Освальд – трагическую певицу с низким и хриплым голосом, в тридцатые годы сводившую Париж с ума. Барбара потрясена. “Это было так ново, так откровенно, так отчаянно. Она меня ошеломила”. О Марианне Освальд сегодня мало кто вспоминает, поэтому сделаем небольшое отступление – слишком много совпадений с нашей героиней. Марианна Освальд, урожденная Сара Блох, родилась в семье польских евреев. Рано потеряла родителей и была изнасилована в шестнадцатилетнем возрасте в детском доме в Мюнхене. Бежала из фашистской Германии во Францию, взяла в качестве псевдонима имя любимого героя из “Призраков” Ибсена. Дружила с Превером и Мориаком, Кокто и Камю, вдохновляла Пуленка и Онеггера. Выступала в знаменитом кабаре Boeuf Sur Le Toit (“Бык на крыше”) и эпатировала публику худобой, огненно-красными волосами и депрессивным репертуаром. Причудливо соединила стиль французского Левого берега и немецкого экспрессионизма. Ее хриплый и несколько простонародный голос немного напоминал манеру Пиаф, но именно у нее, а не у Пиаф взяла Барбара – столь непохожая на обеих своим романтизмом и хрустальными интонациями, улетающими в небо, – драматизм, страсть и напряжение.