Бард
Шрифт:
Фома молчал, стиснув зубы.
– Ваши люди догадались, что такое для нас барды, - сказала принцесса, и ее рука, точно серебристая рыбка, скользнула по его бедру.
– Они стали охотиться на них. Убивать их. А барды не умели прятаться, ибо по законам войны - бард неприкосновенен. Теперь больше нет законов войны, о, любовь моя.
– Пусти, - вскричал пораженный Фома.
– Что ты делаешь? Девчонка, дура.
Она рассмеялась. Смех переливался у нее в горле, как вода.
– Обними меня, о большой мальчик, - сказала она.
– Обними вот так.
– Я запутался, - пробормотал Фома, чье растерянное «я» ныряло в неведомые прежде глубины.
– Ты хочешь сказать… что это хорошо?
– Без благородства нет войны, - прошептала принцесса, и дыхание ее было огнем и льдом.
– Может, победят твои люди, может, мои. Но больше не будет резни в ночи. Бард не принадлежит никому, он не принадлежит племени, он не принадлежит даже мне. Бард принадлежит истине.
– Тут что-то не так, - сопротивлялся Фома уцелевшими крохами здравого смысла, - я не… …Вода отражала звезды.
Шел отлив, и длинные белые косяки мелей протянулись меж островками. Спина водяного коня, выступающая из воды, отливала мокрым блеском. Руки и ноги казались Фоме непривычно длинными, он путался в них.
Лодка скользнула к берегу.
– Ты здесь, о бард?
– негромко позвал голос. Фома помолчал с минуту, потом сказал:
– Да.
Две темные фигуры посторонились, давая ему уместиться на корме.
– Не прикасайтесь ко мне, уроды, - процедил Фома сквозь зубы.
– Мы и не прикасаемся к тебе, о бард, - ответил кэлпи негромко.
– Ты сейчас запретен для нас. Весь остров запретен. Это место только для таких, как ты. Для бардов.
– Кто там был?
– спросил Фома нерешительно.
Кэлпи переглянулись. Фома вытянул шею, вглядываясь в их лица в ожидании ответа, но кэлпи молчали. Шест ударился о воду, звезды плясали на воде, разбиваясь на мелкие осколки.
– Там, на острове, - сказал Фома, - я был взрослым. Я был большим. Она сделала меня большим. Что она со мной сделала?
Кэлпи молчали.
– Я хочу домой, - неуверенно сказал Фома. Он путался в своих руках и ногах, никак не мог уместиться на скамье - верните меня домой.
Кэлпи молчали.
– Ненавижу вас, жабы, - прошипел Фома.
Кэлпи молчали. Фома вытянул длинные руки и толкнул одного из них. Кэлпи, не удержавшись, кувыркнулся в воду.
– Вот так, - сказал Фома. Он выпрямился в шаткой лодке, перехватил шест у второго кэлпи и с размаху ударил его по спине. Кэлпи сложился пополам, мягкий, словно тряпичная кукла.
– В воду, - приказал Фома.
Кэлпи обернул к нему темное лицо с раскрытым ртом, но не издал ни звука.
– В воду, - повторил Фома и толкнул того концом шеста поддых.
Кэлпи с громким всплеском упал спиной вниз.
– Помни про водяного коня!
– сказал Фома темноте.
–
Он толкнул в дно шестом. Лодка развернулась носом к зареву на горизонте - дальним огням Территорий, ее домам, шахтам и наблюдательным вышкам. Плыть приходилось против течения, Фома налегал на шест, лодка то и дело норовила вывернуться из-под него: и как только эти чертовы педики ухитряются править такими неустойчивыми штуками?
– Я плыву домой, - пел Фома, не думая о том, что голос его скачет по воде, точно мяч, - плыву домой. Меня взяли в плен кэлпи, зеленые мерзкие кэлпи, но я сумел убежать. Первого я ударил рукой, второго ударил шестом! Они упали в воду, в черную воду, теперь их съест водяной конь! А я один стою в лодке, отталкиваюсь шестом от дна, сонные рыбы уходят прочь, зеленые жабы в страхе бегут от моего шеста. Я видел невиданные места, моя отвага чиста, и я плыву сквозь ночь…
Он поймал себя на том, что не может остановиться. Песня распирала его, как насильно удержанный в груди воздух. Зарево приближалось, и вместе с ним явственно повеяло запахами железа и дыма; это дом так пахнет? Небо светлело, вода перед носом у лодки собралась в складки.
Территория обозначила себя ржавыми фермами, встающими из воды, на перекладинах повисли зеленые пучки водорослей. Дорожки дальних огней бежали по воде, сходя на нет у его лодки, он поднял голову и увидел, что звезды, потерявшись в этом зареве, сделались маленькими и жалкими.
Сторожевая вышка росла из воды, обзорная площадка на бетонном столбе; чуть ниже - гладкая жестяная опояска. Говорили, что по ней проходит ток, который отключается лишь во время смены часовых. Площадка ощетинилась стволами пулеметов, а были еще (Фома слышал об этом) снайперы, ради тренировки убивающие рыб, прячущих в глубине свои темные спины.
А это значило, что он в безопасности!
Он выпрямился в лодке, расставив ноги, чтобы сохранить равновесие, поднес руки рупором ко рту и крикнул:
– Эй!
Эхо отпрыгнуло от поверхности воды и вернулось ему в руки. Следом за эхом в руки ему ударил сноп брызг. Выстрел был словно треск сухой ветки, он даже не сразу понял, что это выстрел.
– Стой, где стоишь!
– отозвались сверху.
– Я свой!
– крикнул Фома, и голос его сорвался.
– Свой! Меня похитили кэлпи! Вчера! Нет, позавчера…
– Придумай что-нибудь более умное, - посоветовали сверху. Перед носом лодки поднялось сразу несколько крохотных фонтанчиков.
– Назад!
– предостерегли сверху напряженным злым голосом.
– Меня зовут Фома, - закричал Фома.
– Фома Белаква! Вы должны знать! Мой папа - инженер на станции очистки воды. Его зовут Георгий.
– Сколько тебе лет, парень?
– крикнули сверху.
– Девять!
– ответил Фома.
– Выдумай что-нибудь поумнее, дурень, - сказали сверху, и еще один фонтанчик взвился у ног Фомы. На сей раз пуля ударила в днище, и сквозь крохотную дырочку плеснула вода.
– Ты выглядишь на все двадцать.