Барьер(сб.)
Шрифт:
— Вот-вот! — подхватила Кама. — Ром исследовал больного только раз, я наблюдаю за ним уже четвертый день. Это, несомненно, субъект с психопатическими наклонностями, но, кроме того, он ведет себя так, будто его галлюцинации являются реальностью — других патологических признаков я не наблюдала. Я пыталась применить двунаправленную терапию. Безрезультатно. Депрессивная реакция, как у нормального человека. Уверяю тебя. Ром, это наверняка шизофрения.
— А может, он просто притворяется? — вставил концептолог.
— Нет.
— Невероятно! — воскликнул диагнометрист.
— Однако это так. Можешь проверить записи. Характерные изменения кривой вызывают только латынь и немецкий язык шестнадцатого века. Реакция на интеряз, итальянский, английский, французский, польский или русский появляется только в случаях аналогичного с латынью или немецким звучания слов. Я передала ленту лингвоанализатору…
— Ну и как?
— Представь себе, он действительно бегло говорит на средневековой латыни и немецком!
— Это только подтверждает гипотезу, что он отличный знаток того периода.
— Он утверждает, что его зовут Модестус Мюнх.
— Модестус Мюнх? — повторил Гарда и задумался.
— При нем не оказалось персонкода, — заметила Кама.
— Знаю, — кивнул ученый. — Странно, конечно, но это не наша забота. Придет ответ Глобинфа, и все выяснится. Скажи, с ним можно сейчас побеседовать?
— Конечно. Перевод с латыни да интеряз и обратно уже запрограммирован.
— Что он сейчас делает?
— Лежит на полу лицом вниз. Наверно, молится.
Кама подошла к столику и включила визию. На экране появились просторная комната и мужчина в голубом больничном халате, лежащий крестом на полу.
— Интересно, — пробормотал Гарда и, обращаясь к Каме, спросил: — Он вообще не покидает свою спальню?
— Очень неохотно. Выходит только на террасу и часами смотрит вниз на город.
— Интересно, — повторил концептолог.
Когда они входили в комнату, мужчина стоял на террасе и смотрел вниз.
— К тебе гости, — бросила с порога Дарецкая.
Он медленно повернул голову, и на его лице, сосредоточенном и напряженном, отразился страх, смешанный с радостью.
— Это профессор Гарда. Познакомьтесь! — представила
Мужчина сделал шаг вперед и уже собрался было упасть на колени, но девушка подхватила его под руку и, подводя к Гарде, укоризненно сказала:
— Зачем это? Я же тебе говорила, не надо становиться на колени. Не надо.
— Да, госпожа, — покорно кивнул он.
— Доволен ли ты комнатой, брат Модест? — спросил концептолог.
Но мужчина в больничном халате не понял вопроса, хотя лингвистический автомат перевел слова Гарды безошибочно.
— Я слушаю тебя, господин.
— Я спрашиваю, нравится ли тебе у нас? Как ты себя чувствуешь?
— Разве могу я не ликовать? — оживленно ответил мужчина. — Мог ли я надеяться, что очи столь ничтожного червя, как я, узрят царство божие на Земле?
— Доктор Дарецкая говорила, что ты прошел сквозь ад? — подхватил Балич.
— Ты сказал, господин. Мыслю, однако, что то был не ад, а только чистилище. Ибо вышел из него. Видно, такова воля господня. Был там, ибо заслужил, ибо грешник есьм и человек, духом слабый. Однако же удалось мне устоять против демонов и пособников их.
— И ты видел сатану? С рогами и хвостом? — допытывался диагнометрист.
— Видел, как тебя по воле божьей зрю! Но у чертей оных ни рогов, ни хвостов не было: пауков вид приняли они.
— Вот! Опять постоянно повторяющийся мотив дьявола-паука, — заметила Кама по-польски.
— И долго мучили тебя эти пауки?
— Не знаю, господин. Бывши там, думал я, что уходят лета, теперь же помню только как бы дни… Но то были века. Когда я был теми дьяволами изловлен, шло лето господне 1593. Ныне же, как поведала мне госпожа, — он взволнованно показал на Каму, наклоняя голову, — от рождества господа нашего, Иисуса Христа, ушло уже лет 2034.
— Твое пребывание в чистилище длилось больше четырехсот сорока лет?
— Ты сказал, господин.
— Скажи нам еще, брат, — начал Гарда, но не окончил, потому что Кама подняла руку, давая знак, что получила сигнал телефонного аппарата.
Наступила тишина.
Гарда и Балич, а потом и «монах» напряженно смотрели на Каму, словно хотели прочесть на ее лице, что происходит в ее мозгу. Впрочем, ясно было одно: с каждой минутой лицо девушки выражало все большее удивление.
Наконец она опустила руку.
— Пришел ответ из Глобинфа, — обратилась она к Гарде и Баличу по-польски. — Трудно поверить, но поиски дали отрицательный результат. Они перерыли все реестры. Такой свойствограммы не нашли.
— Но это же невозможно! Ни один человек, живущий в Солнечной системе, не может оказаться вне реестра!
— И однако…
— Значит, система небезотказна.
— А может, просто он не был вписан? — Кама искала объяснения загадки. Тогда становится понятным, почему при нем не оказалось персонкода.