Бархатистые прикосновения
Шрифт:
Едва лишь Карен, дрожащая от нетерпения, взглянула на первый лист, с губ ее сорвалось изумленное восклицание:
— О Боже!
Глаза Тони злодейски блеснули, он улыбнулся.
— Я знал, что ты по достоинству оценишь эти вещи. Пожалуй, их автор проявил большую изобретательность, чем Джулио Романо, иллюстратор непристойных стихотворений Пьетро Аретино.
— С тобой трудно не согласиться, — сказала Карен, впившись взглядом в порнографические рисунки восемнадцатого столетия. Ей доводилось видеть аналогичные работы этого жанра и раньше, но, разумеется, не подлинники. — Это Хогарт? Джеймс Гилрэй? Или Томас Роулендсон? Нет, скорее, Джордж Крукшанк! —
— Неизвестный автор, пользовавшийся псевдонимом Дик Бедуэлл. Его настоящее имя не установлено и до сих пор является предметом жарких споров экспертов, хотя большинство из них в глаза не видели его подлинные рисунки.
Точность деталей была поразительна, максимально приближена к фотографической. На картинке, которую рассматривала Карен, под названием «Утренний туалет» была изображена лежащая на кровати молодая дама с широко расставленными ногами и задранной юбкой, из-под которой выглядывали ее половые органы, поросшие густыми курчавыми волосиками. Перед промежностью госпожи стояла на коленях служанка и самозабвенно ублажала даму руками и языком. Вторая служанка тискала ее груди с большими сосками.
Все трое были одеты в костюмы той исторической эпохи — домашние чепцы, платья с глубоким вырезом на груди, туго затянутые корсеты, пышные нижние юбки с кружевами, чулки на кружевных подвязках и туфли с массивными пряжками на высоких каблуках. Но самое главное — на них не было трусов, поскольку в ту эпоху считалось неприличным надевать мужскую одежду.
Художник мастерски изобразил лица натурщиц: похотливые пухлые алые губы, потяжелевшие от страсти веки, сладострастный взгляд служанки, устремленный в промежность госпожи, блаженство на лице юной развратницы. С особой тщательностью иллюстратор нарисовал клитор; видимо, художнику пришлось долго и внимательно изучать этот орган, прежде чем запечатлеть его на бумаге для потомков. Срамные губы, из которых торчал коралловый язычок, распухли и блестели от соков. За всем происходящим тайком наблюдал симпатичный молодой щеголь в пышном парике и кружевной сорочке. Укрывшись за портьерой, он расстегнул ширинку панталон и с плотоядной ухмылкой ублажал сам себя рукой.
По промежности Карен распространился жар, по бедрам потек сок. Подлинное искусство всегда возбуждало ее, но этот шедевр порнографии давних времен потряс ее до основания. Ей с трудом удавалось сдерживать себя, неконтролируемые низменные чувства грозили вырваться наружу в самой неприличной форме. К счастью, рядом с ней был Тони.
Испытывая те же ощущения, он тем не менее продолжал невозмутимо демонстрировать ей одну за другой все новые и новые иллюстрации. И каждый рисунок был образцом художественного мастерства, каждый изумлял точностью деталей пиршества плоти и доставлял зрителю истинное удовольствие.
Неизгладимое впечатление произвело на Карен изображение сцены свального греха. Дама в восточном наряде, наводящем на мысль о ее принадлежности к гарему, стояла на четвереньках, выпятив зад так, что были видны в деталях все ее прелести: темный треугольник на лобке, влажные волосики на срамных губах. Рот ее был занят впечатляющим инструментом юноши, стоящего перед ней с покрасневшим от натуги лицом. Сзади развратницу оседлал старик, норовящий засадить ей в анус фаллос длиной в добрых двенадцать дюймов. Прекрасная юная рабыня, лежащая на боку рядом с дамой, теребила пальчиком ее клитор.
Тони с живым интересом наблюдал за выражением лица Карен. Она облизнула языком губы и, покраснев как рак, сжала ладонями груди. Тони продолжил показ похабных картинок. Следующей оказалась сценка в идиллическом саду, где девицы в развевающихся юбках качались на качелях, являя миру свои крутые бедра и персиковые чудеса, выглядывающие из-под кружев белоснежных нижних юбок. Оторопевшие кавалеры, стоящие чуть поодаль, пораскрывали рты и от избытка чувств мастурбировали друг друга.
Контрастом к пасторальной теме выглядела другая зарисовка Бедуэлла — лондонского игорного притона, с его непременными ломберными столиками, игральными фишками и костями и початыми бутылками вина на зеленом сукне. Вошедшие в раж игроки расстегнули ширинки на панталонах и, бесстыдно достав члены, засовывали фишки в вырезы платьев грудастых хихикающих девиц. Голая распутница под шумок воровала со стола фишки и засовывала их в свое бездонное влагалище.
Не менее любопытной оказалась и зарисовка под названием «Из жизни святош». На ней был изображен монастырский двор, заполненный толпой монахинь и священников, предающихся блуду. Одежда их была в полном беспорядке, монашеские одеяния задраны на голые задницы. Все истово совокуплялись, используя соседний рот, анус, член либо влагалище. В середине круга отвратительный лысый монах плотоядно пялился на очаровательную девственницу, склонившую голову в молитве.
Фантазиям художника не было границ. Он изображал великосветских дам в объятиях могучих гренадеров и наблюдающих за ними в окно слуг и служанок, предающихся мастурбации; сцены в трактире, где дамы в дорожных платьях забавлялись с кучерами; изнасилование разбойником юной путешественницы в ее карете — бедняжка замерла, скосив глаза на пенис мерзавца размером с длинноствольный пистолет, а свирепый налетчик молча делал свое грязное дело, задрав ей юбку.
Потайная комната заполнилась страстью, похоть витала в воздухе, а Карен продолжала рассматривать неприличные иллюстрации: голые задницы гомосексуалистов, трансвбститов и лесбиянок; стариков извращенцев с непомерно большими пенисами и отвислыми морщинистыми мошонками; молодых проказников с торчащими петушками и подтянутыми яичками, выглядывающими из густой растительности на лобке; совокупления мужчин с мужчинами, женщин с женщинами, даже наигнуснейшие соития с животными — все то, что живо интересовало свободомыслящего художника, всевозможные вариации вселенской вакханалии.
— Ты видишь, какие это замечательные произведения искусства, — дрожащим голосом приговаривал Тони, сжимая рукой влажную ширинку. — Мне вдвойне приятно рассматривать их вместе с тобой, подлинной ценительницей прекрасного. Ты, как никто другой, сумеешь понять оригинальность этих работ и оценить их по достоинству.
Соски и влагалище Карен горели, она изнемогала от похоти. Это мешало ей объективно профессионально оценить рисунки Дика Бедуэлла.
— Я согласна, это действительно ценнейшие экземпляры, — наконец выдавила она из себя.
Тони отложил в сторону рисунки и приказал, испепеляя ее взглядом:
— Ложись на стол, Карен!
Голос его дрожал от вожделения. Не медля ни секунды, он повалил ее на стол так, что его край больно впился ей в бедра, и принялся жадно лобзать, просовывая нетерпеливый язык в рот. Он просунул руку ей под майку и начал теребить соски, после чего залез под поясную резинку штанов и сжал ладонью мокрый низ живота, обтянутый трусиками.
— Ты надела трусы? — изумился он, просовывая пальцы между срамными губами, влажными от секрета.