Барклай-де-Толли
Шрифт:
В результате горящий город был вскоре окончательно оставлен русскими, а его жители бежали вслед за армией.
Багратион просил Барклая-де-Толли не только удержать Смоленск, но и перейти в наступление. Но на тот момент Михаил Богданович, имея чуть более 70 тысяч человек, не мог атаковать армию Наполеона, превосходившую его более чем вдвое. Не мог и не хотел. Как утверждает М. И. Богданович, «Барклай-де-Толли, принимая на себя оборону Смоленска, уже имел в виду дальнейшее отступление» [19. С. 258].
Князь Багратион, напротив, «полагал, что должно было отстаивать Смоленск до последней крайности» [19. С. 259].
Как видим, «неизбежное отступление, как единственно
Генерал М. И. Богданович по этому поводу замечает:
«Не будем порицать руководившей их готовности пожертвовать собою в защиту Отечества, но, воздавая каждому должное, скажем, что Барклай имел справедливые причины воздерживать общее рвение и что осторожность его действий против решительного полководца, располагавшего почти двойными силами, была весьма основательна» [19. С. 258].
«Генеральский заговор»
А что же «вулканический» князь Багратион? 5 августа он написал императору Александру, что надеется, что «военный министр, имея перед Смоленском готовую к бою всю 1-ю армию, удержит Смоленск» [5. С. 632].
Он опять продолжал во всех бедах винить Барклая-де-Толли.
7 августа Багратион вновь жаловался, выражая свое недовольство его действиями:
«Если военный министр ищет выгодной позиции, то, по моему мнению, и Смоленск представлял немалую удобность к затруднению неприятеля на долгое время и к нанесению ему важного вреда! <…> Позволяю себе мыслить, что при удержании Смоленска еще один или два дня неприятель принужден был [бы] ретироваться» [5. С. 632].
Читая подобные рассуждения, начинаешь думать, что князь Багратион, не видевший никаких иных способов ведения операций, кроме наступательных [35] , не слишком хорошо представлял себе реальное положение дел под Смоленском. Ну, в самом деле, о каком отступлении французов могла в тот момент идти речь?
Как пишет его биограф Е. В. Анисимов, «Багратион имел серьезный недостаток как полководец и человек — в какой-то момент он оказывался не в состоянии взвешенно и хладнокровно проанализировать ситуацию, в которой оказывались другие, и торопился с осуждением: он не хотел и допустить, что в своем поведении Барклай руководствуется иными мотивами, кроме трусости, бездарности, нерешительности или измены» [5. С. 633].
35
Хорошо известны его слова: «Мой маневр — искать и бить!» [60. С. 129] Не менее известен и его легковесный план действий против французов: «Ей Богу… шапками их закидаем!» [136. С. 94].
Безусловно, Багратион был генералом, «беспримерно удачливым на поле сражения», и при этом он «являл собой полную противоположность сдержанно-молчаливому, последовательному в достижении своих целей, осмотрительно взвешивавшему каждый свой шаг Барклаю» [132. С. 61].
7 августа князь опять писал императору:
«Сколько по патриотической ревности моей, столько и по званию главнокомандующего, обязанного ответственностью, я долгом поставил все сие довести до высочайшего сведения вашего императорского величества, и дерзаю надеяться на беспредельное милосердие твое, что безуспешность в делах наших не будет причтена в вину мне, из уважения на положение мое, не представляющее вовсе ни средств, ни возможностей действовать мне инако, как согласуя по всем распоряжениям военного министра, который со стороны своей уклоняется вовсе следовать в чем-либо моим мнениям и предложениям» [5. С. 633].
Таким образом, Багратион отказывался признавать свою ответственность за происходившее. Но одновременно с этим он заверял самого Михаила Богдановича:
«Я на все согласен, что угодно вашему высокопревосходительству делать для лучшего устройства наших сил и для отражения неприятеля, и теперь при сем повторяю вам, что мое желание сходственно вашим намерениям» [5. С. 634].
Наблюдая за продолжавшейся не первый день напряженностью в отношениях двух командующих армиями, некоторые русские генералы — прежде всего Л. Л. Беннигсен, А. П. Ермолов, М. И. Платов, Д. С. Дохтуров, И. В. Васильчиков и др. — делали все, чтобы подтолкнуть князя Багратиона к еще более решительным действиям, направленным против ненавистного многим Барклая-де-Толли.
Таким образом, можно говорить о том, что в армии сложился «генеральский заговор», который «хотя и не выливался ни в какие организационные формы, но выражался в некоем единодушном суждении о “непригодности” главнокомандующего 1-й армией и в требованиях заменить его Багратионом» [5. С. 636].
«Присутствие царя в армии еще как-то их сдерживало» [132. С. 81]. Но вот после приказа об оставлении Смоленска недовольные генералы стали поговаривать «о том, чтобы силой лишить Барклая-де-Толли командования» [132. С. 89].
Конечно же в реальности никто даже и не попытался бы сделать это, ведь подобное поползновение было бы равносильно покушению на власть самого императора, ибо только он имел право назначать и смещать командующих армиями, и квалифицировалось бы как измена.
И все же настал день, когда эти генералы направили к Михаилу Богдановичу молодого генерал-майора А. И. Кутайсова с тем, чтобы он передал ему их недовольство и пожелание продолжать оборону Смоленска.
Выбор был сделан не случайно: Александр, сын Ивана Павловича Кутайсова (турецкого мальчика по имени Кутай, захваченного русскими солдатами при штурме Бендер, ставшего камердинером и брадобреем императора Павла, а потом — графом, кавалером ордена Святого Андрея Первозванного), был всеобщим любимцем и к тому же обладал редким красноречием.
Михаил Богданович искренне любил Кутайсова, а любви его удостаивались весьма немногие. Он сразу же понял, почему именно Кутайсова прислали к нему, спокойно выслушал молодого человека, а потом столь же спокойно ответил:
«Пусть всякий делает свое дело, а я сделаю свое» [123. С. 39].
После этого члены «генеральской оппозиции» явились к нему целой делегацией. Здесь были герцог Вюртембергский, Беннигсен, Тучков 1-й, Ермолов и еще несколько человек. Перед тем как пойти к Барклаю-де-Толли, они сообщили о своем намерении брату императора Константину Павловичу, чтобы заручиться его поддержкой, и он сам пошел вместе с ними.
При встрече цесаревич, охотно возглавивший генеральский демарш, стал говорить от имени всех пришедших, что армия желает сражаться, а император Александр желает того же, что и армия.
На это Барклай-де-Толли сухо ответил, что не нуждается в непрошеных советах младших по званию, полагая их грубым нарушением правил службы.
Затем Михаил Богданович сказал:
«Ссылка на волю государя имеет, конечно, наиважнейшее значение. И потому, для лучшего выяснения монаршей воли, я прошу ваше высочество безотлагательно отправиться к государю и лично передать ему депеши, которые тотчас будут приготовлены и в которых обо всем произошедшем государь будет в точности уведомлен» [8. С. 360].