Баронесса. В поисках Ники, мятежницы из рода Ротшильдов
Шрифт:
Перед выездом в Балтимор Монк трое суток не спал.
– Отменить концерт мы не могли, – сокрушался Коломби. – Теперь легко рассуждать, мол, как вы его отпустили? Но отказываться от работы нам было не по карману. Хочешь не хочешь – играй.
20
Чудовищный плод
В одиннадцать часов утра 15 октября 1958 года, в среду, Ника выехала из Нью-Йорка – навстречу большим неприятностям. Знакомые не раз отзывались о ней как о человеке, притягивающем к себе беду. Ребенком она чересчур высоко залезала на дерево, девицей ускользала от дуэньи, став супругой и матерью, не ценила размеренную жизнь, умирала от скуки. И вот настал
Выполнив с утра кое-какие дела, Ника направила свой «бентли» в сторону центра, выехала с Манхэттена через туннель имени Линкольна, поспешая в джаз-клуб в Делавере, штат Мэриленд, примерно в 500 километрах от Нью-Йорка. На заднем сиденье расположился молодой тенор и саксофонист Чарли Роуз, на переднем – Монк. В архивах Клинта Иствуда я обнаружила интервью с Роузом и Коломби по поводу этого инцидента. В архивах Балтимора сохранились судебные протоколы, и, опираясь на эти источники, я смогла восстановить картину происшествия.
Настроение в машине было напряженное. Они выехали слишком поздно, едва ли успевали хотя бы сыграться в Балтиморе перед выступлением, о репетиции уже говорить не приходилось. Ни Баронесса, ни Монк не умели подниматься до полудня, а Монк еще более задержал выезд, примеряя и меняя костюмы и шляпы. Нелли, которая обычно подбирала ему костюм и помогала одеться, слишком плохо себя чувствовала. Монк не спал уже пятьдесят два часа и теперь не раскрывал рта. Гарри Коломби даже подумывал, не отменить ли выступление, но все же отважился рискнуть – при условии, что Ника сама отвезет Монка в Балтимор и не будет сводить с него глаз.
Ника понимала, как важен этот концерт для Монка. С тех пор как в 1957 году он восстановил лицензию, каждое выступление, даже самое незначительное, приносило ему не только деньги, но и эмоциональное удовлетворение. Монк семь лет отсутствовал – пусть же теперь играет, вновь покоряет публику. Чтобы поддержать настроение Монка, Ника, зажав правым коленом руль, развернулась назад и включила стоявший там восьмидорожечный магнитофон. Она часто проигрывала Монку его мелодии, чтобы подбодрить музыканта. Сейчас она выбрала «Паннонику», которую почти каждый вечер исполняли в «Файв Спот».
«Добрый вечер всем», – разнесся по автомобилю ее неподражаемый голос.
Двадцать лет спустя, в интервью для «Неразбавленного виски», Чарли Роуз воспроизвел ту сцену во всех подробностях.
– Красиво, правда? – обратилась Ника к Роузу, который сидел в одиночестве на заднем сиденье.
Понимая, что кроме него никто за дорогой не следит, Роуз отчаянно шепнул в ответ:
– Баронесса!
– Что такое? – переспросила она, все так же перегибаясь назад и пытаясь отрегулировать громкость.
Роуз жестом указал на приближавшийся грузовик. Ника вывернула руль, «бентли» ушел на свою сторону шоссе, в последний миг избежав столкновения. Для успокоения нервов Ника отпила изрядный глоток из походной фляжки.
Через полчаса они миновали развязку в Нью-Джерси, свернули на шоссе номер 295 и понеслись на скорости 150 км/ч. Ника включила дневные новости. В тот день Си-би-си сообщала, что число жертв урагана Ида в Японии достигло 1200 человек. Президент Эйзенхауэр
Через два с небольшим часа после выезда Монк впервые открыл рот:
– Мне нужно выйти.
Простата уже сильно портила ему жизнь – не только долгая поездка в машине становилась затруднительной, но и за пианино он не мог усидеть.
– До Уилмингтона всего шесть миль. Там я знаю одно местечко, – подал с заднего сиденья голос Роуз.
– Останови! – потребовал Монк.
Ника и Роуз встретились взглядами в зеркале заднего вида. Оба понимали, что тут найти Монку место пописать будет непросто. Они ехали к западу от линии Мейсона – Диксона, юридически оставались на эмансипированном Севере, но этот штат в свое время богател за счет сельского хозяйства и рабского труда, так что в душе солидаризировался с Югом. Расовые предрассудки здесь все еще были не исключением, а нормой.
Со стороны Нью-Касл выглядел тихим, заурядным городком – красный кирпич, дощатые дома, раз в году ярмарка куроводства, фабрика, производящая тонкие шелковые чулки. Но здесь лишь недавно отменили публичную порку и раздельное обучение, а гостиницы и бары только для белых все еще существовали. Проезжая по главной улице, Ника тщетно высматривала заведение, которое позволило бы Монку воспользоваться туалетом. Жители Нью-Касла останавливались и таращились на проезжающих. «Бентли конвертибл» сам по себе был необычным зрелищем, а уж с женщиной-водителем в меховой шубе – и вовсе событие. Но «бентли» с женщиной-водителем в шубе и двумя неграми на пассажирских сиденьях – это уже сенсация.
Сразу было понятно, что в газировочную на углу Второй и Черри-стрит Монка не впустят. Оттуда в негодовании глядели на Нику и ее друзей враждебные белые лица. Столь же неприветливо смотрелся и «Устричный дом Комеги», и сосисочная «Дирхед» – опять же одни белые. В «Булочной Бена», «У Джино» и в «Угольной яме» на Мэриленд-авеню мелькали смуглые лица – но только уборщиков.
Ника свернула на шоссе 40, увидела «Плаза-мотель» и притормозила. На открытках того времени запечатлено низкое здание под оранжевой крышей, подковой охватывающее парковку. Вывеска гласила: «Рады всем». Ника проскочила мимо аккуратно размеченных мест для парковки к входу, взгромоздила «бентли» боком на тротуар, обеими руками дернула ручной тормоз и остановилась прямо перед дверью. «Она парковалась у перекрестка, под пожарным гидрантом, где угодно, на правила плевать», – рассказывал один из бестрепетных друзей, которому часто доводилось ездить с Никой. Монк, как всегда, отменно выглядел в фетровой шляпе, бежевом костюме с черной рубашкой и узким черным галстуком, но при росте за метр восемьдесят и весе в сто с лишним килограммов он мог показаться опасным. Он вышел из автомобиля и проследовал в мотель – мимо портье, в сторону гардеробной.
– Он всего лишь хотел воспользоваться туалетом, – свидетельствовал впоследствии Роуз. – Никому не угрожал. В Делавере все еще живы предрассудки, несколько отсталый городишко, и я вижу причину всего произошедшего в расизме.
– В ту пору, если коп видел черного парня с белой женщиной, у него в глазах темнело, – пояснил Коломби. – Даже в Гринич-Виллидж люди постарше при виде смешанной пары беситься начинали.
Ника и Роуз сидели в машине и ждали. Чем дольше ждали, тем больше тревожились.