Башня из красной глины

Ежов Михаил

— Ладно, давайте.

Блондинка во время диалога не произнесла ни слова, зато не сводила со следователя глаз.

— Как бы вы охарактеризовали покойного? — начал опрос Смирнов. — Знаю, вам уже этот вопрос задавали, но…

— Задавали, не задавали, — раздраженно перебила рыжая. — Давайте быстро с этим покончим, ладно? У нас куча дел.

— Я только за.

— Так вот, Марухин был голова и ради дела был готов пожертвовать чем угодно.

— А вы что скажете? — обратился Смирнов к блондинке, видя, что рыжая высказала все, что хотела.

Та

едва заметно пожала плечами.

— Я лично к Александру Викторовичу относилась с уважением, — проговорила она, глядя в пол. — Хотя характер у него был тяжелый.

— Враги у него были?

— Не думаю. — Блондинка взглянула на рыжую, та фыркнула. — Скорее, оппоненты. В научном мире.

— Но их баталии развивались за кафедрой или в прессе, — добавила рыжая. — Из-за разногласий по вопросам генетики не убивают, я думаю.

Смирнов холодно улыбнулся:

— Убивают и не из-за такого, уж поверьте.

— Вам виднее, — легко согласилась рыжая.

— Простите, дамы, но кто из вас кто? — Смирнов улыбнулся, словно извиняясь за свою недогадливость.

— Викулова Виктория Романовна, — назвалась рыжая.

— Золина Зоя Владимировна, — представилась блондинка.

— Можете еще что-нибудь добавить насчет Александра Викторовича?

Женщины ответили отрицательно, и Смирнов, попросив их на всякий случай записать ему в свой блокнот номера мобильных телефонов, двинулся дальше.

В следующей комнате он обнаружил техника. Анатолий Семенович Кожин оказался рыжеватым блондином лет сорока, сутулым, с непропорционально большими руками. Глаза у него были водянистыми, веки воспаленными. На подбородке виднелась узкая полоска щетины, которую он пропустил, когда брился. Техник рассеянно сунул полицейскому ладонь для рукопожатия и предложил выйти поговорить на лестницу.

— Покурим, — сказал он, доставая пачку «Веста».

Дверь из комнаты вела прямо на лестничную клетку, где стояла почти полная окурков банка из-под кофе.

— Охарактеризуйте вкратце Александра Викторовича, — попросил Смирнов, наблюдая за тем, как техник щелкает газовой зажигалкой, пытаясь прикурить.

— Скотина! — кратко заявил Кожин, когда ему это наконец удалось. — Шел по трупам. Никакого представления о морали. Я так и сказал вашему предшественнику.

— Можете привести конкретные примеры? — поинтересовался следователь.

— Сколько угодно, — согласился Кожин и тут же выложил четыре истории о том, как Марухин подставлял, подсиживал и обходил конкурентов. Причем работавших в том же самом НИИ.

Смирнов все аккуратно записал, особенно фамилии.

— Больше ничего? — спросил он.

— Нет, но поспрашивайте тех, кто тут работает подольше. Уверен, они вам и не такое расскажут.

Смирнов уточнил возраст лиц, которые, по мнению Кожина, пострадали от козней Марухина. Оказалось, что самому молодому сейчас пятьдесят семь и живет он уже восьмой год в Канаде.

— Но в любом случае за такое не убивают, — пожал плечами

Кожин. Он затушил сигарету о край банки и бросил в нее окурок. — Да еще и так… жутко.

Следующим Смирнов опрашивал Дмитрия Александровича Бирюкова, химика и доктора наук, как сообщил ему Самсонов. Химик был лысым шестидесятилетним крепышом в очках без оправы, его лицо покрывали крупные веснушки. Он разговаривал с полицейским, сидя на табурете и вертя в пальцах огрызок карандаша.

— Сашу знал давно, — говорил он. — Лет двадцать, наверное. Мы вместе и лабораторию эту организовали, персонал набирали. Так что стояли, так сказать, у истоков.

Смирнов уважительно кивнул.

— Ученый он был от Бога, — продолжал Бирюков. — Гений, я думаю. Большая потеря для генетики.

— А как у него складывались отношения с людьми? С коллегами в том числе.

— По-разному.

— Конфликтовал? — осторожно спросил Смирнов.

— Постоянно.

— Что-нибудь серьезное? — Следователь задал вопрос, уже зная, что ему ответят.

— Да нет, так, мелкие дрязги. Думаете, его из-за этого убили?

— Нет, — честно признался Смирнов. — Скажите, а как вы испытываете лекарства?

Бирюков усмехнулся:

— Все законно, можете проверить документы. Они у Калужникова.

— Я верю, не подумайте. Но мне интересно, как это происходит.

— Видите ли, генная терапия — наука уже не новая. Не надо думать, что мы ставим какие-то уникальные эксперименты. Тут приходится действовать очень осторожно. Мы работаем с эмбрионами и детьми в возрасте до семнадцати лет. Это наша специализация. Иногда выезжаем, но чаще посещают нас.

— То есть вы лечите детей? Прямо тут? — Ручка замерла в руке Смирнова.

— Ну конечно. И уже много лет.

— Сколько?

— Дайте подумать. Лет шестнадцать.

— Многих вылечили?

— Достаточно.

— Примерно сказать можете?

— Могу точно, но нужно документы смотреть.

— Не надо. Навскидку.

Бирюков осуждающе покачал головой:

— Это же детские судьбы, а вы «навскидку».

— Извините. И все же, сколько вы излечили? Сотню, тысячу?

— Сотни две. Может, немного больше. Некоторые еще проходят лечение.

— Сейчас сколько у вас наблюдается пациентов?

— Это я вам могу сказать точно. Семьдесят четыре.

Смирнов присвистнул.

— Всех удается вылечить?

— Нет. Но большинство.

Смирнов поблагодарил химика, взял у него номер телефона и отправился дальше.

Людмила Ивановна Самсонова находилась в кабинете, который делила с мужем. Так было написано на двери. Она сидела за компьютером и что-то печатала. Смирнов представился и объяснил, что ему нужно. Вздохнув и с сожалением взглянув на монитор, женщина развернулась и положила локти на стол. На вид ей было столько же, сколько и мужу. Крашеная брюнетка с тонкими, властными чертами лица и ярким макияжем. В ушах — маленькие старомодные серьги с прозрачными камешками.