Башня одиночества
Шрифт:
Филипп почувствовал, как по спине пробежала дрожь.
— Боже, — сказал он, — как же моему отцу удалось проникнуть внутрь?
— При помощи этого… — Старик раскрыл сверток, где лежала идеально выглаженная военная форма. — Сейчас цитадель является штаб-квартирой Иностранного легиона в Сирии, а ты без акцента говоришь по-французски. — Он достал листок бумаги и развернул его. — Это карта крепости, здесь указано, в каком месте твой отец спустился под землю. Что случилось потом, я, к сожалению, не знаю. Будь осторожен: новый командующий крепостью — жестокий и безжалостный человек. Если тебя обнаружат, тебе несдобровать. Прощай, желаю удачи. Я буду с нетерпением ждать тебя и молиться.
Чуть позже Филипп прошел через караульный пост, мимо двух часовых, отдавших ему честь, пересек двор и пропал в тени балюстрады, венчавшей крепость изнутри. В этот час плацдарм был почти пуст — часовые стояли за зубцами крепостных стен, и даже дозорный покинул караульное помещение, чтобы подняться на балюстраду с обходом. Филипп спрятался за колонной и вынул карту, пытаясь рассмотреть ее при свете фонаря. Судя по указанному маршруту, ему следовало отправиться в мечеть времен Айюбидов, [17] расположенную в турецкой части крепости. Он оглянулся, удостоверившись, что никто его не видел, и вошел. Внутри помещение освещало лишь несколько масляных ламп, но и этого слабого света было достаточно, чтобы дойти до мизара, [18] местоположение которого на его карте обозначалось крестом.
17
Мусульманская династия, правившая на Ближнем Востоке в XII–XIII вв.
18
Мусульманское захоронение.
Он испытывал неловкость, топча сапогами ковры, покрывавшие пол, зато бесшумно добрался до мраморной кафедры, на которой был искусно высечен геометрический орнамент, переплетавшийся с растительным рисунком. Филипп замер, прислушавшись, но различил лишь приглушенную перекличку часовых. Потом молодой человек внимательно осмотрел пол за мизаром и заметил мраморный квадрат, вмонтированный в плиту из черного камня с инкрустацией. Он зажег спичку и поднес ее к краю мраморной вставки — пламя задрожало от дуновения ветерка, проникавшего через невидимую щель. Поняв, что внизу пустота, Филипп вставил штык между квадратом и окантовывающей его частью плиты и, приложив некоторое усилие, приподнял его. Перед ним открылась узкая лестница, он зажег одну из трех захваченных свечей, но разглядел лишь первые ступени из песчаника.
Очень осторожно он спустился вниз, положив на место мраморную вставку. Архитектурное пространство, напоминавшее крипту византийского храма, было разделено на три небольших нефа двумя рядами колонн из белого мрамора, украшенных тонкой резьбой. В глубине открывалась небольшая абсида, а в центре ее — алтарь с двумя высеченными павлинами, утоляющими жажду из источника, бьющего у подножия креста, — то были символы души, ищущей истину. Стены украшали фрески с изображением ангелов и святых, лица которых были осквернены иконоборцами или мусульманами, ведь и те и другие являются противниками человеческих образов.
Теперь карта вела его прямиком к алтарю: не он ли — пятая из семи могил? Филипп простукал алтарь со всех сторон рукоятью штыка, но глыба песчаника издавала звук цельного камня, который ни с чем нельзя спутать. При свете свечи он осмотрел основание алтаря и увидел что-то вроде скола. Цвет камня здесь был более светлым — свидетельство того, что царапину нанесли недавно.
Отец! То было первое доказательство, что Десмонд Гаррет прошел здесь, с тех пор как покинул Неаполь. Но отец, очевидно, воспользовался рычагом, чтобы приподнять такую глыбу песчаника. Штык сразу сломается, здесь требовалось что-то более прочное. Он огляделся, осветив стены бледным пламенем свечи, но не увидел ничего, что помогло бы ему осуществить задачу. Выбора не оставалось: придется вернуться и найти подходящий предмет. Он вновь поднялся по лестнице, приподнял плечом мраморную плиту, скрывавшую вход, и тут же замер, услышав голос, который, как ему показалось, уже слышал прежде. Говоривший стоял к нему спиной, форма свидетельствовала, что это один из высокопоставленных офицеров легиона. Перед ним застыли два бедуинских вождя, вооруженные и одетые, как те люди, что накануне напали на караван между Баб-эль-Авой и Алеппо.
Офицер по-арабски сообщал им о военном грузе, направлявшемся в Алеппо из порта Тартус. С этим оружием бедуины могли без труда совершать набеги на обширные территории и делить между собой добычу от мародерства и грабежей. Бедуинские вожди молча кивнули, и человек снова заговорил. Теперь он велел им прочесать местность между Вади-Кувейком и Хабуром, чтобы отыскать неверного по имени Десмонд Гаррет. И в тот момент, когда человек произнес это имя, Филипп узнал его голос: то был Сельзник!
Он замер, затаив дыхание; бедуины попрощались с офицером легким кивком и вышли через боковую дверцу. Сельзник остался один, и Филипп инстинктивно потянулся к штыку. Он мог бы бесшумно подкрасться к нему и ударить в спину, но мысль о возможной неудаче удержала молодого человека: он подумал, что может оказаться во власти столь опасного злодея, начисто лишенного даже намека на нравственность и не знающего меры в своих злодеяниях.
Тем временем Сельзник направился к главному входу, но внезапно замедлил шаг, согнулся, словно его поразил клинок, схватился за бок, застонав от боли, упал на колени и в судорогах забился на полу. В какой-то момент Филипп увидел его лицо, бледное, как у трупа, зажмуренные глаза в темных орбитах и пот, стекающий по шее. Он опирался на руки, силясь подняться, пытаясь побороть непомерную силу, придавившую его к полу, будто таракана. Потом выгнул спину и замер, стоя на коленях, припав лбом к полу и до спазма напрягая мышцы, словно пытался совладать с раздирающей болью своей раненой плоти и до краев наполнить душу ненавистью, — стальная пружина, сжатая до предела.
— Проклятый, проклятый, ты заплатишь и за эту язву, не дающую мне покоя… Когда ты доведешь меня до конечной цели… тогда больше не останется путей к бегству, ни у тебя, ни у меня… — произнес он сквозь зубы и с невероятным усилием прочитал наизусть заклинание: — Ему знакома всякая боль и все угрызения совести… Он знает секрет бессмертия и вечной молодости…
То были слова Авла Випина.
— Он, как я… Он знает, что нет никого над человеческим разумом, способным понять Вселенную, создать все, даже Бога. Он залечит эту язву, и тогда я раздавлю тебя, Десмонд Гаррет, навсегда отброшу прочь с моего пути.
Он словно молился, стоя на коленях на коврах мечети, в тусклом свете ламп, в ночной тишине, а не проклинал, охваченный ненавистью. Наконец Сельзник с великим трудом поднялся и пошел к двери, за которой раздался мерный стук его шагов по каменным плитам коридора.
Филипп дождался, пока этот звук полностью стихнет, и тоже направился к выходу. Вряд ли стоило искать в крепости предмет, который позволил бы ему приподнять глыбу алтаря. Безопаснее покинуть это место, а потом снова вернуться. Караул уже сменился, а капитанские эполеты на кителе оберегли его от нескромных вопросов. Он вышел через главные ворота и неторопливо спустился по лестнице, стараясь совладать со страхом, державшим его в напряжении, потом пересек небольшую площадь и исчез в лабиринте старого города.
Филипп долго петлял, чтобы избавиться от возможной слежки, а поздно ночью пришел искать пристанища в доме Еноса. Старик осторожно открыл ему дверь и, предварительно оглядевшись по сторонам, впустил в свое жилище.
На следующий день, к вечеру, молодой человек снова отправился в крепость, дождался возвращавшегося туда отряда легионеров и вошел следом. Под плащом он прятал стальной лом, сделанный для него ремесленником на базаре.
Добравшись до мечети, он проник в крипту, спустившись по узкой лестнице за мизаром. Теперь ему оставалось только сдвинуть алтарный камень. Он поставил свечу на пол, закрепив ее несколькими каплями растопленного воска, и вложил рычаг между камнем и ступенькой. Алтарь поддался, вероятно, двинувшись по каменным полозьям, поскольку ход его был весьма ровным и медленным. Наконец камень остановился, словно его блокировал ограничитель, и Филипп, подобрав свечу, спустился в помещение под алтарем.