Башня птиц
Шрифт:
Кудрявая кошачья голова просунулась меж стеблей, сверкнул зеленый глаз в сторону Егора.
– Да это же Егор, - сказал мяукающий голос.
– Он тоже пьет сок?
– спросил другой, шелестящий.
– Не-а, - мурлыкнул мяукающий.
И лохматый черный кот с длинными зубами, не помещающимися в пасти, выпрыгнул из папоротников и мягко вскочил на живот Егору.
– Ты кто?
– спокойно спросил Егор.
– Курдыш, - ответил кот и лизнул Егора в щеку. Пасть его пахла медом.
– Ты почему не пьешь сок? Вку-у-сный со-о-к!
Неслышно
– Кто это с тобой?
– Да Кикимора это, - ответил кот, вытянул шею, надкусил острыми зубами голубой цветок и заурчал довольно.
Егор приподнялся на локтях. Все равно его обнаружили, и скрываться было бесполезно.
– Забавно, - сказал он, - ну, покажись, Кикимора, покажись. Какая хоть ты?
Он протянул руку по направлению к неясной тени и тут же получил крепкий щелчок по лбу.
– Не приставай к ней, - посоветовал Курдыш, - она любопытных всегда щелкает. Хочешь, она тебя пощекочет? Она хорошо щекочет.
– Вот уж не надо.
– Как хочешь. Пошли со мной. Я тебе всех покажу.
Курдыш снова надкусил цветок, аккуратно высосал сок, сплюнул комочек. Егор встал. Идти к костру не хотелось, но, пожалуй, другого выхода и не было. Он вздохнул и, оборачиваясь, медленно побрел сквозь заросли туда, где слышались смех, крики, гуденье рожка и стрекот барабана. Под ногами бесшумно вертелся Курдыш, поясняя на ходу:
– На второй день молодой луны зацветает папоротник, и все собираются сюда. Все здешние и все пришедшие, все, кто уцелел. Ты всех увидишь.
– Папоротник не цветет, - сказал Егор.
– Он размножается спорами. Глупости ты говоришь.
– Ну да, - охотно согласился Курдыш, - и я говорю, что глупости. Вку-у-сные глупости!
И он аппетитно зачмокал.
– И Лицедея там увидишь, - говорил Курдыш.
– Их, леших-то, пропасть как много здесь. И Стрибог здесь, и Похвист, и Белбог, и Чернобог, и Ладо с пострелятами, и Перун здесь.
– И Мавка?
– спросил Егор.
– И Мавка здесь, и Мара, и Полудница, и обийники, и очерепяники, и болтняки, и трясовицы, и банники, и овинники, и жихари. Все сок любят. И здешних много: Моу-нямы, Дялы-нямы, Коу-нямы, все они здесь.
– Короче, вся нечисть, - сказал Егор, - шабаш у вас, выходит, сегодня. Ну и черт с вами, я вас не боюсь.
– А чего тебе бояться?
– успокоил его Курдыш.
– Ты теперь наш.
– Я пока человек, - усмехнулся Егор.
– Люди давно цветущий папоротник ищут, да не находят никогда. Или вы меня уже не боитесь и за человека-то не считаете, раз на свой шабаш зовете?
– Да какой же ты человек!
– засмеялся Курдыш. Замяукал, заурчал, вспрыгнул на плечо, уцепившись острыми когтями за рубаху.
– От тебя и людским духом не пахнет.
– Еще чего!
– возмутился Егор, но кота не сбросил.
– Вы сами по себе, я - сам по себе. Я вам мешать не буду,
– А ты попробуй, Егор, попробуй, - льстиво уговаривал Курдыш, жарко дыша на ухо.
– Вку-у-сно, ой, как вкусно!
И раздвинулись заросли, и вышел Егор на поляну. Горел жаркий костер, и в свете его, в тучах искр, в голубом дыму, теснились сотни существ, опоясанных гирляндами и венками из цветущих листьев папоротника, плясали, пели, дудели в свирели и рожки, прыгали, носились по поляне, взвизгивали, кувыркались через костер, вспарывая воздух легкими телами.
Егор остановился у края освещенного круга.
– Дальше я не пойду, - твердо сказал он.
– Нечего мне там делать. Мне и отсюда хорошо видно.
– Его-о-р!
– позвал его знакомый нежный голос, и Егор узнал Мавку.
Она шла к нему, неслышно ступая, и трава не сминалась под ее ногами. Обнаженная, стройная, текучая, как вода, изменчивая, как вода, убийственная и животворная, как вода.
– Ну, здравствуй, - сказал Егор, против воли сжав топорище.
– Снова обниматься полезешь, русалочка?
Она приблизилась к нему, дохнуло холодом и влагой от ее тела. Бездумно и спокойно посмотрела в глаза, улыбнулась.
– Любимый ты мой, баский, - прошептала.
– Скучал ли ты обо мне?
– Чуть не помер от тоски, - ответил Егор и, повернув голову к Курдышу, сказал: - Слушай, дружище, избавь ты меня от нее. Век не забуду.
– От Мавки-то кто тебя избавит?
– задумчиво мяукнул кот.
– От нее, как от воды, не убережешься. Да ты не бойся. Сегодня она тебя не тронет.
– А пропади она пропадом!
– в сердцах сказал Егор и зашагал в другой конец поляны.
Мавка и в самом деле не стала преследовать его. Она расплылась по поляне текучим зеркалом и, журча, потекла в заросли.
Кучка пляшущих наскочила на Егора, рассыпалась перед ним, окружила. Толпа существ схватила его за руки и повлекла в освещенный круг, крича и улюлюкая. Мелькали лица, морды, рыла, хари, мохнатые, потные, вытянутые, сплющенные, заостренные, безгубые и брыластые. Все они тянулись к Егору, корчили ему гримасы, хохотали и щипались. Егор не вырывался, только лицо отворачивал, когда слишком близко нависала чья-нибудь нечеловеческая морда. Курдыш больно вцепился в плечо когтями, Егора не покидал.
– Это лешие тебя кружат, - говорил он.
– Вот и Лицедей среди них. Узнаешь?
Кто-то в знакомом колпаке и в черных очках прижался к Егору.
– Ну как, Егорушка?!
– прокричал он.
– Эх, ночка-ноченька заветная! Да ты попляши, попляши, Егорушка, отведи душу-то, успокой ее, неприкаянную, потешь ее, бездомную! Соку-то выпей, хороший сок, ох, хороший!
– Не буду я пить ваш сок!
– выкрикнул Егор.
– И не заставите!
– Заставим! Заставим!
– кричали лешие.
– К Перуну его, к Перуну! Он так ему покажет! Он так его научит!