Башня страха
Шрифт:
В комнату вошли Карза и Зенобел. Неспроста они вместе, подумал бел-Сидек: этих двоих объединяла лишь цель, роднила лишь одержимость идеей, граничащая с фанатизмом. Но в вопросах стратегии они расходились начисто.
Зенобел считал, что нужно создать тайную армию патриотов, способную нанести врагу сокрушительный удар. У себя, в округе Шен, он и действовал в этом направлении. Шен был почти таким же спокойным местом, как Эстан. Генерал доверял Зенобелу.
Карза же представлял себе освобождение как апокалипсис, как катастрофу, поглощающий Кушмаррах пожар, в очистительном
Карза, но не Генерал.
Карза все время находился на грани разрыва с Союзом, все время стремился порвать с ним и развязать священную войну.
Генерал подал бел-Сидеку знак оставаться у входа, дал вновь прибывшим рассесться по местам и начал:
— Я встревожен, атаманы. Ужасное событие произошло два дня назад, в Харе. — Сила и звучность его голоса удивила всех. — Восемнадцать бойцов Союза были выданы горожанами и расстреляны дартарами.
— Мы с корнем вырвем измену и сурово покараем предателей, — заверил Салом Эджит.
— Нет, не покараете. Они вынуждены были так поступить, их довели до этого. Что остается делать мирным гражданам, если защитники их оказываются хуже врагов, если алчностью и жестокостью бойцы Союза превосходят геродиан? Я провел расследование, Салом. Чаша терпения жителей округа Хар переполнилась. Мы не смеем осуждать их.
— МЫ что ж, позволим жалким лавочникам и мастеровым предавать нас? С самого начала наша политика…
— Никаких репрессий, никаких карательных мер, Салом. Никаких. Живые услышали, что хотел сказать им народ Кушмарраха. Отныне запрещаю какие-либо вымогательства. Кто нарушит этот приказ, будет смещен с должности. Ясно?
Эджит весь кипел. Дважды он хотел перебить Генерала, но сдерживался.
Генерал помолчал с минуту, бел-Сидек ломал себе голову, когда же старик успел подробно разузнать о происшествии в Харе, и заговорил снова:
— Давайте рассмотрим мотивы ал-Аклы. Зачем он сделал то, что сделал? Восемнадцать бойцов взяты на улице и казнены без допроса. Один мотив лежит на поверхности. Фа'тад пощадил доносчиков — и тем самым выставил своих людей в выгодном свете.
Но Орел летает высоко и глядит далеко. Он не так прост. Возможно, он хотел показать, что дартарам незачем допрашивать Живых: ему и так все известно, — они не сообщат ничего нового.
Предположение неприятное, но в свете событий в Харе весьма правдоподобное.
Спокойно, Салом. Дряхлый старикашка, который никак не соблаговолит помереть и очистить тебе место, еще не кончил.
Бел-Сидек с беспокойством заметил, что Эджит Салом с трудом сдерживает себя: его бешеный нрав был широко известен. Наверное, Салом, как и сам бел-Сидек, заподозрил, что старик специально хочет довести его до белого каления.
Генерал тем временем продолжал:
— Что хотел сообщить нам Фа'тад, казнив этих людей? Что еще у него на уме? Орел парит в небесах, высоко над землей, но он также подобен морю. Много тайн хранит он в неведомых глубинах. Кто знает, чем он удивит нас, с чем доведется столкнуться завтра.
Он замолчал, молчали и другие. Тишина становилась невыносимой, ледяная рука сжимала сердце каждого, словно холодным ветром повеяло в комнату.
— Карза. Готовы ли вы сдаться, готовы ли потерять Кушмаррах? Не пробил ли час разойтись?
— Нет, сэр.
— Бел-Сидек?
— Нет, пока у меня остались еще нога и две руки, сэр.
— Зенобел?
— Мы не побеждены, Генерал.
— Король?
— Я среди Живых.
— Я тоже, как бы кое-кто ни мечтал об обратном. Но мне осталось недолго. Впрочем, много времени и не потребуется. Мы стоим на пороге событий, которые сделают этот год годом освобождения Кушмарраха. Нам нужно лишь выиграть время.
Впервые с начала встречи горло Генерала сжала спазма, настолько сильная, что он не сразу мог совладать с собой. Бел-Сидек насторожился, готовый броситься на помощь.
Припадок прошел. Но когда-нибудь это убьет старика.
— Слушайте мои распоряжения. Никто из членов нашей организации отныне не смеет вымогать что-либо у граждан Кушмарраха — ни деньги, ни продукты, ничего. Никто из Живых не принимает участие в разбое, хулиганских нападениях и стычках. Любой, кто посмеет ослушаться, на своей шкуре почувствует, что старый лев еще не разучился кусаться, еще не все зубы у него выпали. На сегодня все. Завтра вечером мы соберемся снова, атаман Хара почтит нас своим присутствием.
Салом Эджит безуспешно пытался скрыть свое изумление. Бел-Сидек заметил, что оскорбительные слова готовы слететь с его языка. Но Салом не посмел возразить.
Генералу удалось показать, кто тут главный. Во всяком случае, пока.
Эджит направился к двери. Генерал окликнул его:
— Салом, завтра вечером я жду вашего ответа.
— Ответа, сэр?
— Ответа на вопрос: «Салом Эджит, кто вы — солдат или вор?"
Старик едва видел копошившегося у двери бел-Сидека.
— Ну, каков я, атаман?
— Вы были великолепны, сэр. Но меня беспокоит, не слишком ли это большое напряжение. Сейчас вам лучше лечь. В усталом теле Генерала не осталось других желаний, но…
— Осталось еще одно дело. Принеси письменные принадлежности.
Бел-Сидек повиновался и приготовился писать под диктовку.
— Нет, я сам напишу. Подай мне бумагу и перо. Бел-Сидек снова послушался и покорно отошел в угол. Старик писал, тщательно выводя каждую букву, без помарок. Он сам удивлялся, как хорошо получается, несмотря на трясущиеся руки, на боль во всем теле. Он промокнул чернила, сложил бумагу, снаружи написал коротенькое имя адресата.
— Теперь отведи меня в постель. Потом отнесешь это Муме на постоялый двор. Только ему, в собственные руки, никому больше. Не забудь. А затем ступай развлекайся со своей вдовушкой.
Бел-Сидек доставит письмо в целости и сохранности, нераспечатанным, его не надо специально предупреждать об этом.
— Стоит ли рисковать, оставляя вас в одиночестве после такого трудного вечера?
— Рискнем, атаман. Я не долго буду один. Больше бел-Сидеку знать не требуется.