Башня ветров

Во дворе было еще относительно тепло, но стоило Сергею Егоровичу открыть калитку и шагнуть в метель, как от ветра перехватило дыхание. Производители, которые обещали, что в куртке будет тепло даже при минус пятидесяти, не обманули, но перчатки, баснословно дорогущие, из дубленой кожи, на натуральном меху, абсолютно не защищали от холода, обжигавшего пальцы. Да и кепка, даже с опущенными ушами, годилась скорее для прогулок по набережной в штиль. Совершенно не функциональная кепочка, скорее для форсу. Впрочем, здесь, в Крыму, ей самое место. Разумеется, не в такие ветра. Тут больше бы сгодился шерстяной водолазный подшлемник, что закрывает голову и лицо, оставляя лишь небольшую прорезь для глаз, а также часть спины и груди, типа балаклавы. Такие давно ушли в историю, но наверняка на военных складах еще можно разжиться подобным головным убором. Но сейчас есть вещи поважнее, чем личный комфорт, а для тепла сгодятся любые подручные средства.

Он остановился, высвободил из-под куртки шарф – огромного желтого уродца – и обмотал его вокруг головы, сделавшись похожим на наполеоновского солдата, отступающего по разоренной Смоленской дороге. Стало ощутимо теплее, и мужчина машинально обернулся на окна дома, который он только что покинул, мысленно поблагодарив женщину, связавшую и, что важнее, навязавшую ему этот шарф. Неплохо бы сейчас оказаться там, в гостиной, дремать, утопая в кресле, под болтовню полусумасшедших старушек и потрескивание дров в камине. Но нельзя. Никак нельзя. Так и самому недолго растерять остатки рассудка. А рассудок ему сейчас ой как нужен.

Не прокиснуть окончательно мозгам Сергея Егоровича помогала игра в шахматы. Он регулярно посещал шахматный клуб, а обосновавшись в поселке Кара-Даг, нашел единомышленника в лице Карима, проживавшего неподалеку. Летом Карим с женой Ляйсан держали небольшое кафе, славившееся на всю округу блюдами крымско-татарской кухни. Сейчас кафе зимовало, Ляйсан готовила лишь для мужа и редких гостей вроде собственных сыновей. Стряпню ее Сергей Егорович уважал, но, оберегая хозяйку от лишних хлопот, ограничивался чаем из горных трав, собственноручно собранных ею на Чатыр-Дагском плато, и незамысловатыми домашними конфетами с чудным для русского уха названием «Парварда».

Расчищенная с утра дорога с трудом различалась. Глаза слезились, и все окружающее виделось словно через пелену – скрюченные ветром деревья, интуитивно угадываемая тропа и путеводная звездочка – едва теплящийся огонек в окне дома Карима и Ляйсан. Нога предательски скользнула, он дернулся, чтобы удержать равновесие, и поясницу пронзила острая боль. Чтоб тебя! Возраст, ничего не поделаешь. Остановился, отдышался, сделал несколько шагов и вдруг понял, что не видит огни дома Карима. Главное – под ногами не рыхлая снежная целина, а утоптанная, лишь слегка припорошенная дорога. И ветер не в лицо. Крепкий, не меньше пятнадцати метров в секунду – вон как раскачивает стволы сосен, прижимает ветви к снежному ковру. Идти против такого трудно. Можно, конечно, но тем, кто сейчас оказался в море, не позавидуешь. Громоздятся волны, заливая палубу, гребни срываются, пена ложится полосами по ветру. Но то – в море. На суше легче. Главное – дойти, а там можно воспользоваться знаменитым восточным

гостеприимством и напроситься на ночлег. Позвонить Ермолаевым и остаться. Сергей Егорович похлопал по карману куртки, проверяя, на месте ли телефон. Как все-таки мы стали зависимы от этих гаджетов! Вроде маленькая штуковина, а лежит в кармане – и на душе спокойнее. Даже если забредешь не туда, обязательно найдут, помогут, отогреют…

Звонок с трудом пробился сквозь завывание ветра и теплый шарф. Поначалу Сергею Егоровичу показалось, что где-то рядом раздается звон корабельного колокола – рынды. Во времена парусного флота считалось, что в этом колоколе живет душа судна и в момент его гибели рында обязательно зазвонит. Когда-то, курсантом военного училища, Новиков и сам побывал на гибнущем судне, но вспомнить, звонил ли в этот момент корабельный колокол, не мог. Помнил звук двух – один за другим – взрывов, гул бушующего пламени, вырывавшегося через выхлопные крышки люков, когда от высокой температуры скручивался и плавился металл. Третий взрыв, самый сильный. Крик Пашки Воронцова:

– Твою мать, Новиков! Прыгай! – И ощутимый пинок пониже спины.

Сергей Егорович сдернул перчатку и вытащил телефон, продолжавший звонить. Номер незнакомый.

– Новиков! Слушаю вас!

– Здравствуйте, Сергей Егорович!

В отличие от номера, голос был ему хорошо известен.

– Что тебе надо? – Ветер завывал так громко, что Новиков практически ничего не слышал.

– Пересечься бы, есть к вам пара вопросов, – ответил его собеседник и добавил еще что-то.

Пальцы, державшие телефон, ломило от холода немилосердно. Сергей Егорович не стал переспрашивать и поспешил свернуть разговор:

– Давай завтра, я сегодня в шахматы играю.

– Что-то плохо слышно. В шахматы? У Карима?

– Да.

– Может, я туда подскочу?

– Нет. – Новиков представил, как всплеснет руками, засуетится Ляйсан при виде незваного гостя.

– Ну завтра, так завтра, – согласился собеседник.

Сергей Егорович сунул телефон в карман, натянул на побагровевшую руку перчатку, сделал шаг, еще один и провалился в снег по колено.

– Так не пойдет, – пробормотал он и не услышал своих слов – ветер подхватил их и с воем понес вниз, к морю. Пришлось опять стянуть перчатку с едва начавшей отогреваться руки и попытаться с помощью смартфона определить свое местонахождение. Очень вовремя он это сделал, потому что, сам не зная каким образом, умудрился пропустить поворот и теперь находился в опасной близости от довольно крутого склона. Чтобы вернуться на тропинку, ведущую к дому Карима, придется довольно долго, почти полкилометра, идти против ветра. Есть еще вариант – пройти тридцать метров по снежной целине, выйти на дорогу и спуститься по ней к морю. Если повезет, можно поймать попутку и доехать до «Райского сада», нет – позвонить Дамиру. Тот или сам подъедет, или кого-нибудь пришлет.

Одно дело – принять решение, и совсем другое – выполнить его. Спуск по глубокому, по колено, снегу – занятие не из легких. От напряжения дрожали ноги, дыхание со свистом вырывалось из груди. Зато холод уже не чувствовался, напротив, стало жарко, словно метель уступила место летнему зною. Почувствовав наконец под ногами твердую почву, Новиков с облегчением выдохнул. Расстегнул куртку, согнулся, упершись руками в колени, дождался, пока сердце успокоится. Еще раз сверился с навигатором и зашагал вниз, стараясь держаться середины дороги.

С каждым шагом все сильнее чувствовалось приближение моря. Оно гремело, ворочалось и громко дышало, наполняя морозный воздух запахом гниющих водорослей, выброшенных на берег штормом. Может, кто-то учуял бы сейчас аромат дальних странствий, изысканных цветов или экзотических фруктов, но Сергей Егорович привык быть честным с морем, не заигрывать с ним, и море платило ему той же монетой. Для него, выросшего в российской глубинке, за тысячи километров, оно так и не стало родным, как для Воронцова.