Башня. Новый Ковчег 5

Букреева Евгения

Борис задумался, стремительно прокручивая в голове то, что знал. Из беседы с Зуевым, старшим из бригады прибывших медиков, стало понятно, что Олег свою должность сохранил. А раз так — мог воспользоваться этой возможностью, передать кое-что. Даже не просто мог, а обязан был это сделать. И сделал. Но все эти умозаключения не давали ответа на главный вопрос: предатель Мельников или нет? На чьей стороне играет? Стоит ли ему доверять?

Интуиция подсказывала, что Мельников — союзник ситуативный. Особой любви ни к Савельеву, ни к самому Борису, Олег не испытывал и никогда этого не скрывал. Он всегда вёл свою игру, выбирая того, на чьей стороне меньшее зло. Значит, надо думать,

что для Олега важно сейчас. Тот же Зуев коротко сообщил, что закон, приостановленный Павлом, снова вступает в силу. А Олег всю свою жизнь положил на борьбу с этим законом, он и Павла-то принял только тогда, когда тот отказался от него — до этого же ходил в непримиримых врагах. То есть, получается, что на стороне Ставицкого Мельников быть не должен. Но при этом министром-то его назначили, тогда как Величко не просто отстранили, а посадили. И тут было что-то ещё — то, чего Борис никак не мог нащупать.

В столовой было шумно. Почти все столики были заняты, смена закончилась, и народ валом повалил ужинать.

Борис обвёл взглядом общее помещение столовой — Савельева там не наблюдалось — и проследовал в их комнатку, вип-зал, который он называл так исключительно в насмешку. Ничего випового в этой комнатушке, обставленной дешёвой простенькой мебелью, конечно, не было, но всё же отдельное помещение давало иллюзию комфорта и лёгкое ощущение избранности, которого, чего греха таить, так не хватало Борису. Друзья, правда, его чувств не разделяли — и Павел, и Анна, если Борис только не загонял их обедать и ужинать в вип-зал пинками, норовили перекусить вместе со всеми, хотя и делали это не потому, что любили быть в толпе и с народом. Просто эти двое относились к еде, как к досадной необходимости, на которую жалко тратить драгоценное время. Впрочем, судя по тому, что Павла в общем зале не было, возможно, всё же Борису удалось приучить его пользоваться положенными привилегиями.

Увы, Савельев был неисправим, Борис это понял, как только пересёк порог вип-зала, и досадливо поморщился. Павел сидел за столом и быстро, не глядя в тарелку, орудовал ложкой. Взгляд его был прикован к распечаткам, веером разложенным перед ним. Время от времени Савельев отвлекался и делал какие-то пометки, подчёркивая что-то в веренице цифр.

Увидев, что Павел один, Борис испытал что-то похожее на облегчение: конечно, присутствие Анны при разговоре с Ковальковым не помешало бы, но вот Маруся… Меньше всего Борис хотел сейчас видеть бешеную Пашкину сестрицу. Хватило сегодняшнего утра. Он и так весь день ловил на себе насмешливые взгляды и слышал тихие смешки за спиной — слухи о том, как на него за завтраком вывернули тарелку каши, расползлись на удивление быстро. Да и с Павлом они с утра ещё не виделись, а то, что Савельев не преминет высказать ему всё, что он по этому поводу думает, в этом Борис даже не сомневался. Хотя сейчас Павел был слишком занят — на звук открываемой двери он лишь слегка приподнял голову, рассеянно посмотрел, скользнув равнодушным взглядом по Ковалькову, и сдержанно кивнул.

— А чего это ты, Паша, один тут? — Борис приблизился к столу. — Где наши дамы?

— Анна операционную готовит, — Павел отложил пустую тарелку, придвинул к себе стакан. — Говорит, времени мало осталось, хочет операцию Руфимову делать прямо сейчас, как только всё наладит. Мне тоже уже пора. Надо Бондаренко вводить в курс дела.

Савельев одним глотком выпил стакан с компотом, сгрёб распечатки, затолкал их в папку, что лежала с краю стола, и собрался было встать.

— Погоди, Паша, — Борис остановил его. — Я тебе тут человека привёл. Удели нам немного своего драгоценного времени. Бондаренко я разместил с максимальными

удобствами, дай ему там пообвыкнуться, успеешь.

Павел неохотно подчинился, вопросительно взглянул на Бориса, потом перевёл непонимающий взгляд на старого доктора. По морщинке, перерезавшей его лоб, Борис понял, что Павел пытается сообразить, кто перед ним.

— Садитесь, Егор Александрович, не стойте. Ну, что вы, как неродной, — Борис сам опустился на стул напротив Савельева и жестом пригласил сесть Ковалькова. — Ну как вам результат вашего труда? Правда же, Павел Григорьевич сейчас выглядит лучше, чем во время вашей последней встречи?

— Мы знакомы? — удивился Павел.

— Ты даже себе не представляешь, насколько, — хмыкнул Борис. Время и место для театральных эффектов было неподходящим, но он всё же не удержался, потянул многозначительную паузу. — Правда, ты, Паша, во время вашего знакомства не совсем в форме был. Да что там, прямо скажем, совсем ты был не в форме, чуть богу душу не отдал. А вот Егор Александрович Ковальков твою душу у Бога отбил. За что ему огромное спасибо. От меня лично и от всего благодарного человечества.

Павел уставился на доктора.

— Егор Александрович? Значит, это вы — мой спаситель? — он привстал, протянул Ковалькову руку. — Спасибо вам, доктор. Спасибо.

— Я врач и сделал то, что должен был сделать, — сухо ответил Ковальков, но руку всё-таки пожал. — Я рад, что вы поправились.

— А сейчас Егор Александрович прибыл к нам с бригадой медиков, да не просто так, а с некоторой миссией. Я правильно говорю, Егор Александрович? — продолжил Борис.

— У меня есть информация лично для Павла Григорьевича.

— Информация? — видимо, от усталости Павел утратил способность быстро соображать. — Что за информация? От кого?

— От Олега Станиславовича Мельникова.

— От Мельникова? — Павел удивлённо вскинул бровь, посмотрел на Бориса. Литвинов чуть заметно пожал плечами. — Но… Хорошо, я слушаю вас, Егор Александрович.

— Олег Станиславович просил передать вам лично, — упрямо повторил Ковальков.

— Говорите при Борисе Андреевиче, — распорядился Савельев.

Егор Саныч недовольно покосился на Литвинова, но спорить не стал.

— Дело в том, что Олег Станиславович просил меня передать вам письмо. Сказал, что принесёт его перед самой отправкой.

— И? Где письмо?

— В том то и дело, что письмо Мельников не принёс. И сам почему-то не пришёл. Я не знаю, почему, возможно, его что-то задержало.

Борис поморщился. Всё это выглядело очень странным. И смахивало на ловушку.

Нет, сам доктор не врал — такие люди не умеют врать в принципе, — но Мельников мог использовать его в своих целях вслепую, поэтому старый доктор выглядел вполне убедительным, ни тени наигранности в его словах, совершенно искреннее недоумение, растерянность, сквозящая в выцветших, бледно-голубых глазах.

— Может быть, вы знаете, что именно хотел сообщить Мельников? — спросил Павел.

— В общих чертах, — Егор Саныч едва заметно качнул головой. — Он мне кое-что рассказал о планах Верховного Правителя.

— Кого? — хмыкнул Борис. — Верховного Правителя? Серёжа так себя называет? Паш, у твоего кузена явная мания величия.

— Борь, давай потом, — отмахнулся Павел, он не отводил взгляда от старого доктора. — Говорите, Егор Александрович. Мы вас внимательно слушаем.

Борис, развеселившийся при упоминании титула, который сам себе присвоил Ставицкий, по мере рассказа Ковалькова всё больше и больше терялся. Сначала то, что говорил доктор, звучало забавно — аристократия, старые фамилии, чистота рода. Всё это они уже слышали. Но дальше…