Башня
Шрифт:
Едва Найл стал ходить, его научили остерегаться паучьих шаров. Прежде чем он впервые вышел на свет из норы у подножия плато, ему велели вначале смочить палец и определить направление ветра, затем пристально оглядеть горизонт — не бликует ли там что в солнечных лучах. Прежде чем он не убедится, что небо совершенно чисто, ему и шагу не давали сделать из пещеры.
Если вдруг появится шар и полетит на тебя, наказывали Найлу, надо, пока есть время, тотчас зарыться в песок или просто застыть без движения. Ни в коем случае нельзя следить за шаром глазами, лучше уставиться вниз или сосредоточиться на том, что сейчас рядом. У пауков-смертоносцев, разъяснял Улф, не ахти какое зрение, так что, может статься, тебя и не заметят. Добычу они высматривают не глазами, а усилием воли и умеют чуять страх. Последнее вызывало у Найла недоумение. Он не мог уяснить: как это — страх и вдруг имеет запах? Улф объяснял, что страх образует словно бы невидимую упругую дрожь, поразительно напоминающую по свойствам пронзительный
Будучи здоровым и жизнерадостным ребенком, Найл не сомневался, что это все легче легкого. Надо как бы зажмуриться про себя и повторять, что бояться нечего. Однако к ночи такая уверенность улетучилась. Иной раз, когда случалось лежать без сна, вслушиваясь в тишину, Найл вдруг испуганно настораживался: ой, а что это там скребется снаружи по песку? Воображение тут же рисовало громадного паука, который силится разглядеть, что там за камнем, прикрывающим вход в пещеру. Сердце начинало стучать чаще, громче, и мальчик, немея, сознавал, что это он сам источает сигналы паники. И чем сильнее старался их подавить, тем неодолимее они становились. Он с ужасом сознавал, что его затягивает в заколдованный круг: страх усиливает сам себя. Но молодость и уверенность в конечном итоге одержали верх. Найл научился противостоять страху усилием воли, сдерживая удары сердца, прежде чем адреналин устремлялся в кровь.
Из всей семьи о смертоносцах заговаривала единственно мать. Позднее Найл понял, что здесь причиной. Члены семьи опасались, что он настолько забьет себе голову всякими чудовищами, что, когда паучьи шары действительно подлетят на близкое расстояние, своим страхом выдаст их всех. Мать понимала, что главная причина страха — неизвестность, а потому, когда они с сыном оставались вдвоем, охотно отвечала на любые его расспросы. Хотя и здесь Найл догадывался: мать раскрывает лишь половину того, что знает. Когда он спросил, зачем пауки все ловят и ловят людей, она ответила, что это из стремления поработить их. Спросил, едят ли они людей, — ответила, что нет; вот дедушка Джомар — убежал, и ничего, живой. Сам же дед, когда внук донимал его такими же расспросами, то вдруг неожиданно засыпал, то становился тугим на ухо. Кое-что о смертоносцах Найл выведал из тихого — шепотом — ночного разговора взрослых, когда они думали, что ребенок спит. И уж здесь-то развеялись всякие сомнения. Оказывается, пауки не просто плотоядны, но еще и невероятно жестоки.
К счастью, смертоносцы, похоже, предпочитали в пустыню не залетать — то ли из-за невыносимой жары, то ли просто считали, что при таких условиях люди не могут существовать. Прежде чем семья перебралась в новое жилище, Найл видел шары раз десять, не больше, да и то лишь на горизонте…
Иное дело на границе пустыни. Здесь смертоносцы совершали облеты регулярно, как правило, на рассвете или на закате. Это были, судя по всему, обыкновенные дозоры, но и они причиняли немало беспокойства. Смертоносцы словно догадывались, что рано или поздно люди соблазнятся мыслью перебраться из гиблых недр пустыни в более благодатные места, где вдосталь плодов кактуса и съедобных крылаток. Однажды случилось так, что паучий шар действительно пролетел едва не над самой головой, и люди всерьез задумались, не возвратиться ли обратно в пустыню: там безопаснее. Улф и Сайрис действительно на это настроились, даром что Сайрис опять была беременна. Но Ингельд не пожелала об этом и слышать. Она заявила, что лучше умрет, чем возвратится в пещеру, где во всей округе, помимо опунций, и поесть-то нечего. Найл втайне был признателен ей за упрямство: он тоже предпочитал пищу и опасность голоду и скуке.
Когда на свет появилась сестричка Руна, Найл перестал быть общим любимцем. Ему было почти уже одиннадцать лет, он к той поре начал ходить на охоту вместе с мужчинами. Поначалу это было изнурительным. Приходилось отмахивать порой до двадцати миль под косматым безжалостным солнцем, постоянно высматривая шары смертоносцев, выискивая скрытые признаки логова тарантула или желтого скорпиона. Довольно скоро мужчины уяснили, что у Найла чутье на опасность развито сильнее, чем у них.
Как-то раз они все вместе отправились к зарослям колючего кустарника, где были расставлены силки на птиц. Внезапно Найл ощутил, что его туда почему-то ноги не несут, словно какая упорная немая сила отталкивает назад. Замедлив шаг, он положил ладонь на руку Хролфу. Постепенно этим чувством прониклись все. Остановившись, охотники внимательно, изучающе вгляделись в поросль. Минут через десять Улф уловил легкое, почти бесшумное движение. Остальные, хотя и секундой позже, успели заметить длинную тонкую ногу сверчка.
— Это всего лишь декта, — сказал Улф, имея в виду безвредное создание, обитающее в пустыне.
Но смутное чувство опасности не оставляло Найла, и он напрочь отказался приближаться к той поросли. Мужчины, недоуменно пожав плечами, решили в конце концов обойти кустарник стороной и двинулись каменистой пустошью к растущим в отдалении плодоносным кактусам.
Возвращаясь незадолго
Когда демон уже почти завершил трапезу, до охотников вдруг дошло, что ведь он, возможно, еще не насытился; надо бы, пока еще не поздно, исчезнуть из его поля зрения. Потрясенные увиденным, люди заторопились в сторону жилища.
Джомар, оставшийся в тот день в пещере (покалеченная нога стала терять подвижность), догадался по их описанию, что речь идет о самом агрессивном из сверчков под названием «сага». Крепкий панцирь делает его попросту неуязвимым, а длинные конечности позволяют кидаться на добычу с расстояния в десятки метров. Подступи охотники к деревьям чуть ближе, и одного из них он непременно бы сожрал с такой же быстротой и жадностью, что и сверчка-декту.
После этого происшествия мужчины оценили безошибочность чутья Найла, и он стал ценным, незаменимым участником охотничьих вылазок.
Улф и Торг были опытные охотники, однако охота для них была лишь насущной необходимостью. Когда запасов пищи хватало, они предпочитали полеживать в прохладной темноте жилища, оживленной зыбким трепещущим светом масляного светильника, и негромко беседовать. Вайг и Хролф, возрастом значительно моложе, относились к охоте как к лихой забаве, возможности рискнуть. Если в сравнении с унылой пустыней эта каменистая пустошь — райские кущи, то тогда, наверное, в землях к северу растительность еще изобильнее и разнообразнее. Улф в ответ на такие соображения советовал остеречься: север — это все-таки уже земля пауков-смертоносцев. Но Джомар рассказывал, что между этой землей и страной смертоносцев пролегает безбрежное море. Он также рассказывал о Великой Дельте, что на северо-востоке: огромная сочно-зеленая низменность, где сплошь леса и буйство растительности. Иные охотники ведали, что в Дельте встречается и кое-что другое: плотоядные растения, например. Но в Вайге и Хролфе жила уверенность молодости, и они твердо считали: куда там какому-то растению — хоть трижды плотоядному — до жука-скакуна или огромного скорпиона. Вот подойдет время, когда пойдет на убыль летняя жара, и они непременно отправятся через пустыню к зеленой Дельте. А пока впереди ждет северная земля, наверняка сулящая множество приключений.
И вот как-то утром, едва развиднелось, Вайг, Хролф и Найл, оставив жилище, двинулись на север, в сторону горизонта. Вооружение их составляли кремневые ножи, копья и пращи. Еду несли в сумках из паучьего шелка, которые попутно можно было использовать и для защиты от солнца. Найлу приятно было касаться ткани: гладкая, прохладная, под пальцами струится словно жидкость. Из трех сумок он нес ту, что поменьше, с плодами кактуса и запечатанной посудиной с водой.
Через час они миновали изъеденные безлюдным ветром причудливые столбы из рыжего камня-песчаника. Там в тени путники устроили короткий привал, перекусили плодами кактуса. Отсюда было заметно, что с расстоянием зеленая плоскость прогибается, образуя чуть вогнутую чашу, усеянную большими валунами. Теперь надо было не мешкая двигаться дальше: считанные часы — и к этим валунам невозможно будет притронуться из-за жары. На дальнем конце чаши, чуть возвышаясь над окоемом, различались деревья. Вайгу, у которого глаза самые острые, показалось, что он видит еще и воду.
На деле расстояние оказалось куда больше. Вот уж и полдень миновал, а каменистой пустоши все не было конца. Правда, валунов поубавилось, на смену им пришли кремень и ребристые полоски гранита. Расчистив площадку размером в несколько метров, путники вогнали в каменистую землю копья, как водружают столбы для шатра, и натянули поверх шелковые полотнища. Сидеть здесь под нагнетающим зной солнцем было не так уж и приятно, но хоть какая-то тень. Прилечь было невозможно: сплошь камни и неровности. Поэтому братья просто сидели, сцепив вокруг коленей руки, и, не мигая, смотрели поверх скучного простора пустоши в сторону деревьев на северном горизонте, на полоску зелени, которая уже явственно различалась на таком расстоянии. Найлу снова грезились пахучие цветы и журчащая вода.