Батальон смерти
Шрифт:
В одну горькую для меня ночь я попала на аванпост вместе с тремя другими солдатами. Мои сапоги были вконец изношены. А на таком задании даже пошевелиться нельзя. Любое движение грозило смертью. Вот и лежали мы так на белом снегу, открытые со всех сторон для атак Деда Мороза. И он без промедления начал свою работу, и делал это основательно. В правой ноге у меня возникли странные ощущения. Она начала замерзать. Захотелось сесть и потереть ее. Но нечего и мечтать об этом. Какой-то звук? Только не думать о ноге; надо напрячь все силы и услышать вновь этот странный звук. Должно быть, причуда ветра? Нога онемела. Я перестала ее ощущать.
«Пресвятая Мать Богородица, что же теперь
Внезапно мы заметили подползавшие к нам две фигуры в белом. Это были немцы, которым для таких заданий выдавали специальные костюмы. Мы открыли стрельбу, они ответили. Пуля прошила мою шинель и немного оцарапала кожу. Потом все опять успокоилось, и нас вскоре сменили. У меня едва хватило сил добраться до своего окопа. Там я упала без сил и только повторяла:
– Моя нога! Ой, моя нога!
Меня отправили в госпиталь, и там выяснилось, что нога в ужасном состоянии – белая как снег и даже покрылась инеем. Боль была мучительной, но ничто не испугало меня так, как слова доктора о вероятной необходимости ампутации. Я решила всеми силами бороться против этого. Врачи вскоре сумели остановить болезнь и упорным лечением привести ногу в нормальное состояние.
Пока я лежала в госпитале, наступил 1916 год от Рождества Христова. Почти сразу после моего выхода из госпиталя нашу роту отвели в тыл на месячный отдых в деревню Белое, расположенную на некотором удалении от линии фронта. После размещения на постой в домах крестьян нас порадовали банькой, и спали мы на русских печках совсем по-домашнему. Появилась даже возможность смотреть кино: представители Земского союза возили киноаппарат на автомобиле от одной базы к другой. Мы также организовали собственный театр и поставили пьесу, написанную одним нашим офицером-артиллеристом. В этой драме было две женские роли, и меня выбрали на главную. Другую женскую роль играл молодой офицерик. Я с большой неохотой согласилась играть эту роль, да и то лишь после долгих уговоров командира. Я не верила в свои способности, и даже бурные аплодисменты, которые мне достались после исполнения, не могли меня переубедить.
В Белом многих солдат и офицеров навещали жены. Я познакомилась с некоторыми из них, даже завязала недолгую дружбу, например с женой санитара-носильщика, с которым я когда-то работала. Это была молодая, симпатичная и очень располагавшая к себе женщина, и муж просто обожал ее. Когда уже заканчивался месяц нашего пребывания на отдыхе и пришел приказ отправить жен в тыл, этот санитар одолжил у командира лошадей, чтобы отвезти жену на станцию. По возвращении с ним случился апоплексический удар, и он тут же умер. Ему устроили похороны с воинскими почестями, и я положила венок ему на гроб.
Когда гроб опускали в могилу, я невольно подумала, не похоронят ли меня вот так же или, быть может, тело мое будет разорвано на клочки и развеяно ветром на ничейной полосе. И такая мысль, по-видимому, пронеслась в голове у многих.
В то время я еще подружилась с женой поручика Боброва, бывшего школьного учителя. Оба они помогли мне научиться писать и читать. Крестьянки в той местности были такими бедными и невежественными, что приходилось уделять немало времени, чтобы помочь им. Многие из них страдали разными запущенными заболеваниями. Однажды вечером меня даже позвали принимать роды, и это был мой первый опыт в акушерстве. В другой раз попросили помочь в лечении очень тяжелой лихорадки.
Потом опять окопы. И снова леденящий холод, постоянная настороженность
Затем мы двинулись на передовую, шагая по колено в воде, смешанной со льдом. По дороге встречали много раненых, которых везли в госпиталь. Прошли и мимо братского кладбища, где солдат, павших на нашем участке фронта, хоронили в большой братской могиле. Всю ночь нас держали в резерве, но сказали, что утром на следующий день придет приказ занять траншеи.
Шестого марта мы начали невиданную до того артиллерийскую подготовку. Германцы отвечали тоже мощным огнем, и земля просто сотрясалась от взрывов. Канонада продолжалась несколько часов. Потом пришел приказ построиться и двигаться к окопам. Мы поняли, что предстоит наступление.
Неожиданно ко мне подошел поручик Бобров и обратился с такими словами:
– Яшка, возьми вот это и передай моей жене после атаки. Три дня назад мне было знамение, что я не переживу этого сражения.
И он вручил мне письмо и кольцо.
– Но, господин поручик, – пыталась я его урезонить, зная прекрасно, что в такой момент спорить с человеком бесполезно, – это не так. Не будет так. Знамения ведь не всегда сбываются.
Он мрачно покачал головой и сжал мою руку.
– Но не это, Яшка, – сказал он.
Мы были в задних траншеях под градом снарядов. Появились убитые и раненые. Они лежали по пояс в воде и корчились в муках, обращая молитвы к Богу. Внезапно противник начал газовую атаку, застигнув нас врасплох, без противогазов, достать которые не было возможности. Я сама чуть не стала жертвой такой ужасной смерти. После этого губы мои стянуло, глаза сильно жгло и в течение трех недель текли слезы.
Затем был дан сигнал к наступлению, и мы пошли на неприятеля, шагая по колено в воде. В отдельных местах скопившаяся в низинах вода доходила нам до пояса. Снаряды и пули косили наши ряды. Многие из раненых падали в жидкую грязь и тонули в ней. Огонь со стороны германцев ослабевал. Наши цепи все больше и больше редели, и продвижение вперед настолько замедлилось, что стало ясно: при дальнейшем наступлении нас ждет неминуемая гибель.
Послышался приказ отходить назад. Как описать то отступление в аду ничейной полосы в ночь на 7 марта 1916 года? Повсюду из воды и грязи торчали головы истекающих кровью людей, жалобно моливших о помощи.
– Спасите ради Христа! – слышалось со всех сторон.
Ранеными были переполнены и наши окопы, где, казалось, даже воздух дрожал от их пронзительных призывов о помощи. Никто не мог остаться равнодушным к просьбам товарищей.
Спасать раненых вызвались пятьдесят наших ребят. Никогда раньше не приходилось работать в столь тяжких условиях. Волосы вставали дыбом от ужасных картин мучений людей. Я подхватила одного из солдат, раненного в шею или в лицо, и потащила по грязи. У другого снарядом разорвало бок, и мне пришлось предпринять несколько трудных маневров, чтобы вызволить его. Некоторые увязли в грязи так глубоко, что у меня не хватало сил их вытащить.