BATTLEFRONT: Сумеречная рота

Фрид Александр

— Мой сын не дома, — сказал он. — Вы что, застрелите его, если он придет ко мне?

Намир отвечал, как мог. Через полчаса курьер сообщил ему, что он нужен в другом месте. Оставив без ответа остальные вопросы, сержант велел развести гражданских по домам. Не то чтобы ему было наплевать на них, но он должен был командовать ротой и разорять эту планету.

На четвертые сутки Намир уже изнемогал от раздражения, сидя в замкнутом пространстве

жилого квартала. Пока группы спускались в технологические колодцы и вентиляционные шахты, продолжая минирование путей, или защищали баррикады от случайных вылазок имперцев, он торчал в административном центре, который солдаты Сумеречной превратили в командный. Он изучал карты и инфопланшеты, слушал донесения часовых и разминал мышцы, расхаживая взад-вперед перед столом Челис.

Губернатор казалась невозмутимой. Более того, порой, когда они оставались наедине, Намир видел, как она застывает, глядя в пустой экран. Тогда он вспоминал, какой опустошенной она была после Хота, и как только женщина ощущала его взгляд, то приходила в себя.

В эти моменты — и еще когда она пыталась сдерживать кашель.

Гражданские, которые решили остаться, стали постоянной проблемой. Не проходило и часа, чтобы Намиру не приходилось разбираться с каким-нибудь из жителей, просочившимся сюда из жилых блоков, чтобы потребовать дополнительного продовольствия или сообщить, что у соседа есть бластер. Один человек из группы Дергунчика попался на том, что воровал драгоценности и кредиты из пустого блока. Намира это не особо беспокоило, но он публично выругал его ради сохранения спокойствия. Какое-то семейство устроило драку — Намир понятия не имел из-за чего, — и их пришлось растащить и запереть в разных блоках.

— Мы вам не долбаная полиция, — не раз ругался он.

И все же операция быстро продвигалась. Каждый день имперцы перекрывали все больше входов в туннели, и каждый день Челис отыскивала альтернативные пути на планах города, а иногда их находила Головня. Жилой квартал был построен под землей достаточно глубоко, чтобы его можно было защищать от массированных атак бронетехники, а если Империя использует против них оружие массового уничтожения, то обрушит половину туннелей к мегапорту. Повстанцы продолжали минирование час за часом, возвращаясь обратно вымотанными, грязными, но готовыми пополнить запас взрывчатки и снова вернуться к делу.

Намир находил в этом удовлетворение, но пытался не показывать этого.

К концу четвертых суток, когда Намир ковырялся в содержимом подноса (пюре из каких-то клубней, безвкусных, но лучше, чем еда на «Громовержце»), его вызвали на один из верхних этажей жилого квартала, чтобы разобраться с какой-то «дисциплинарной проблемой» с участием бойца одного из отделений, которого застукали в пустом жилище. «Очередной мародер», — подумал Намир и потащился по лабиринтам проходов жилого квартала. Единственным их украшением были какие-то небольшие портреты, гравюрки или веточки, которыми жители осмеливались отмечать свои двери. Видать, жизнь в Империи унылая, подумал Намир, но она не лишена комфорта.

Источник «дисциплинарной проблемы» стал понятен, как только он добрался до двенадцатого этажа. Громыхающий бас, от которого гудели стены. Он пошел на звук и, завернув за угол, увидел Гадрена, который, улыбаясь во весь свой зубастый рот, стоял напротив двери.

— И ты вызвал своего командира лишь ради этого? — спросил Намир. Ему пришлось почти орать, чтобы перекрыть грохот ударов.

— Она твоя протеже, — ответил Гадрен, пожав тяжелыми плечами. — Хоть твое отделение теперь под моим началом, я не хочу превышать полномочий.

Намир припечатал Гадрена злым взглядом, затем вошел в коридор. Когда дверь отъехала в сторону, помещение заполнил грохот — не только басовые, но еще и жутковатые ноты, издаваемые неведомыми Намиру инструментами, под которые человеческий и нечеловеческий голоса тянули какую-то невразумительную песню. У Намира аж кости заныли от вибраций. Он вошел в блок по грязному желтому коврику, миновал стол, заставленный стеклянными статуэтками животных, и увидел, кто производил весь этот шум.

Распустив рыжие, мокрые от пота волосы, босая, но в полном боевом комбинезоне Таракашка исступленно танцевала в жилой комнате, раскачиваясь и изгибаясь всем своим худым телом. Она заметила Намира лишь спустя минуту и, бесстыдно ухмыльнувшись, хлопнула ладонью по кнопке на стене.

Музыка прекратилась.

— Ты не у себя дома, — сказал Намир. — Постарайся вести себя хоть немного достойно.

— Жаловались на громкость, — добавил сзади Гадрен.

— Но мне ведь можно тут побыть? — спросила Таракашка. Она по-прежнему улыбалась. Намир не помнил, чтобы она когда-нибудь улыбалась. Он вообще не помнил, чтобы она когда-нибудь выглядела как девочка.

Можно, — ответил Намир. — Но будь на связи. Вдруг ты понадобишься своему отделению.

Гадрен вышел следом за ним. Когда дверь закрылась, он услышал гулкий грудной смех чужака.

— Я знаю, что у тебя есть другие дела, — сказал он, взяв его за плечо кожистой лапой. — И понимаю, что они куда важнее. Но мне кажется, что ты вполне заслужил увидеть это.

— Ну и тварь же ты, — ответил Намир. На душе у него полегчало, и с этим настроением он вернулся в командный центр.

Оно продержалось целый час, пока не пришло донесение от часовых: группа Красавчика попала в засаду во время минирования. Из всего отделения уцелел лишь один человек.

Руки Корбо уже были перевязаны и обработаны. Молодой человек с Хейдорала лежал на койке во временном лазарете роты — отмытой дочиста квартире, в которой расположились два медика Сумеречной. Корбо лежал на спине, его била дрожь, пока он говорил.

Группа Красавчика была атакована имперской бронированной машиной — не танком или шагоходом, а сегментированным металлическим червем, который скользил на репульсорах по рельсам. Он был вооружен огнеметами и парализаторами — более мощное оружие, подозревал Намир, могло обрушить туннели. Красавчик едва успел отдать приказ бежать, прежде чем его сожгло.

Намир не стал выспрашивать у Корбо подробностей боя или как ему удалось убежать. Когда молодой человек запнулся, вспомнив пережитый ужас, Намир только спросил:

— Ты уверен, что остальные погибли, а не попали в плен?

— Да, — ответил Корбо.

От этих слов в груди у Намира возникло не то чтобы облегчение — какое-то более тяжелое и болезненное чувство, от которого сомнения сменились сосредоточенностью, но все равно оно тяготило его сердце.

— Отдыхай, — сказал он. — Мы отомстим за них.