Батюшка в лопухах

Сергиенко Евгения Павловна

– Громогласный младенчик. Посмотрите, отец диакон, небось, на иконах позолота потрескалась.

Позолота выдержала, но крепко досталось самому священнослужителю. Новоявленный христианин брыкался и колотил его ногами в живот.

Все последующие годы отец Виталий и Дмитрий Быстров прожили в соседстве, разделенные плетнем на огороде и Митькиным безбожием. Но это не мешало их добрым отношениям.

Еще до ухода в армию Дмитрий говорил:

– Антирелигиозный ты поп, отец Виталий. Призываешь верующих в царство небесное, а сам,

видно, туда попасть не собираешься.

– Куда мне, Митя! В рай таких не пускают. Да там праведникам одну дождевую воду пить дают, - усмехался батюшка.
– Грешен я перед богом.

Сейчас солдат огорченно корил соседа:

– Не удержался на святом месте! Допьянствовался, что в разнос пошел.

– Кто же предполагал, Митя, что так обернется? Мечтал, как всегда, отосплюсь, опохмелюсь и отслужу. Так на тебе, другой явился. Красивый, неженатый! Девки и бабы идут на него смотреть, как в кино! Знал владыка Захарий, знал старый дьявол, кого вместо меня прислать.

Дмитрий в удивлении проговорил:

– Я-то думал, что молодых попов не бывает. Если уж "батюшка", то непременно пожилой. И тоже батюшкой величают?

– А как же! Отец Гавриил.

– Ого! Про него Пушкин написал "Гаврилиаду"!

– То про архангела Гавриила, который непорочную деву Марию соблазнил. Мы эту поэму в семинарии наизусть учили.

– По программе?

Отец Василий закатился смехом.

– Ой, Митя! Тайком читали! Промеж себя. Безбожный народ, семинаристы, прости господи. Есть что вспомнить!

– А этот архангел тоже из семинарии?

– Тоже. Но он в сельских попах не засидится, далеко пойдет. При посвящении в сан принял обет безбрачия. Обещался богу всю жизнь безгрешным монахом прожить, не жениться и женщин не касаться. Коли нарушит обещание, его постигнет божья кара.

– Больно ваш брат боится божьей кары! А водку он пьет?

– Рано ему, молод. Все в свое время! Только ангелы с неба не просят хлеба, а люди - все человеки, все ходим по грешной земле.

– Вот, вот! Но ходили бы вы, отцы святые, где-нибудь подальше.

– Что ж ты-то сюда пришел?

– Хочу отколотить отца Гавриила.

– Шутишь!

– Шучу.
– Парень вздохнул.
– А дал бы я ему с удовольствием. Ну, и дал бы!
– Дмитрий выдернул с корнем лопушиный куст и разорвал на шматки.
– Вчера приехал, побежал к Ольгушке, и мне докладывают: "К вечерне ушла". Каково? Школу окончила, астрономию проходила, учила, что никакого бога на небе нет, а теперь поверила, божественная стала! Сам сейчас посмотрю, как она с Нюркой молиться придет. Все эта, рыжая, Ольгу сбивает. При тебе, отец Виталий, лучше было. Спокойней. Девчата не ходили на тебя смотреть.

Отец Виталий ухватился за сочувствие:

– Верно, Митя! При мне ни одной девицы в церкви не было. Зачем она им? Зачем им бог? Я не смущал их души, я не обещал им царства небесного. К чему? Им на земле жить да радоваться, а до неба они и сами достанут. Я верю, что поступал правильно и меня за это - вон! Где же логика?

– Нету логики. И работы среди населения нету. В райком комсомола пойду! Что они спят там, что ли? Молодые девчата к вечерне идут, как при капитализме.

– Все ж таки, Митя, существует свобода вероисповедания, справедливости ради заметил поп.

– Ну и что ж свобода? А работа с людьми где? У нас в роте был один отсталый, в бога верил, крестик носил.

– И как с ним?

– Перевоспитали!
– Дмитрий погрозил остатками лопуха: - Доберусь и я до этих, до божественных.

Отец Виталий вступился:

– По глупости, по девичьему любопытству и сходила в церковь разок. Эко дело! Что она тебе сказала?

– Я ее и не видел. Она Нюрку за мной потом два раза присылала, я и не вышел. Назло ей в совхозный клуб на танцы ушел.

– Доброе слово - это великое дело. Поговорил бы с девушкой. Христианство, если хочешь знать, держится на добрых словах.

– О, вы мастаки на это!
– проговорил Дмитрий, отчаянно жалея, что не встретился вчера с Ольгой и, успокаивая свою совесть, изрек: - Мужчине положено иметь стойкий характер!

– Теория!
– многоопытно опроверг отец Виталий.

Детский голосишко зазвенел в воздухе, девочка лет пяти в красном платьице вбежала во двор. Две старухи вошли за нею следом, встали перед папертью, перед Иисусом, девочку поставили между собою, учили креститься. Она смеялась, сбивалась и путалась, как в неразученной, непонятной игре. Наставницы ее отшлепали. Ребенок заплакал. Дмитрий вскочил.

– Эй, божьи одуванчики!
– закричал он старухам.
– Себе расшибите лбы, а ребенка не отравляйте! Слышите?

Старухи оторопели, застыли в испуге, но, разглядев отца Виталия, подняли гомон. В калитке показалась еще вереница молельщиц во главе с бабкой Аглаей. Та с ходу вступила в перебранку, налетела на старого попа:

– Ирод, пьяница, не погань храм божий! Чтобы ноги твоей здесь не было!

Аглая трясла палкой, тряслась сама, и отцу Виталию казалось, что эта старая злыдня, замолившаяся дотла, рассыплется от собственного крика черной пылью.

– Мир праху твоему, святая женщина, - невольно пожелал он.

– Чего, чего?
– не поняла бабка.

– Он сказал, чтоб ты сдохла!
– перевел Дмитрий.

Старуха замахнулась на "переводчика" клюкой и, возможно, огрела бы, но в этот момент на дорожке появился отец Гавриил в плотном кольце своих прихожанок.

Молодой священник, благословляя на обе стороны, шел понуро и безвольно, как на невидимом поводу.

Среди его поклонниц отец Виталий увидел Клавку, известную на селе обольстительницу, жадную на деньги и щедрую на ласки. Много лет уж она состояла в церковном активе, а с приездом нового батюшки ее благочестие возросло.