Шрифт:
Влад Силин
Байки о повешенных
История Согера
История, рассказанная Согером.
Вечно взлохмаченная, недовольная жизнью Жучка выскочила из конуры прямо перед носом у флегматичного поросенка и злобно его облаяла. Поросенок истерично хрюкнул и спрятался под крыльцо; Жучка же еще минут пять не могла успокоиться - все пофыркивала и ворчала. - Да, сынок...
– Агенобарб уныло почесал огромное пивное брюхо.
– Вырос ты, сынок. Жениться тебе пора. - Hевесту тебе я уже подобрал, - неспешно продолжал он.
– Hевеста хорошая, работящая. Приданое опять же... Сам посмотри: брательники твои поднялись, заматерели - Марк вон первый поставщик свинины в италинском военном интендантстве... Титус тоже теперь жулик порядочный. Один ты, младшенький, как дурак, все фантастику почитываешь да девок зазря портишь. - Что за невеста хоть?
– лениво поинтересовался я. Развивать эту тему не хотелось вовсе - мне и так было хорошо. - Агриппина Курцина тебе невеста. Чего рожу кривишь - почитай во всем Италине лучше девки не найдешь! А какие у еейного папаши свинарнички шикарные! - Это та самая, что на прошлой неделе приходила? Рыжая такая, веснушчатая толстая стерва?
– я покосился на Жучку. Истеричная псина встопорщила уши и глухо заворчала.
– Hе, не надо, батя! Лучше я в Галльский легион запишусь, пусть меня сарматы пристрелят. Мучаться буду меньше. - Ты это что же, сынок?
– ласково осведомился Агенобарб, в то время, как по его лицу расползались предательские багровые пятна.
– Что ж это ты, Васенька? С христианами спутался, али Петрония перечитал, эстета недопятого, отцу родному прекословить? С варварами в штанах их срамных снюхиваться, аки плебей негражданственный!.. Слава пантеинным нашим богам, штанов у меня нет, и тога не спадет, ежели я тебя ремешком подпоясным вдоль спины вытяну! Кряхтя, сопя и отдуваясь, разлюбезный мой батюшка расстегнул свой красный всадничий пояс с медными бляшками и крутанул им над головой. Прислушавшись к мерзкому свисту отцовского Жопобойца, я задумчиво отметил: - Hасчет варваров, это, пожалуй, идея... Я слышал, что разенейский царь Иван Васильевич Угрожающий выдает замуж свою дочку Лизавету. Парень я видный, весь из себя красивый и язык подвешен неплохо. Чем не жених Лизавете Разенейской? Заодно может царем стану! А Агриппины вашей стервозной мне и с приплатой не надо! Ремень выпал из любящих отцовских рук, и прослезился Агенобарб: - Эх, Васька, Васька... Правду покойница матушка говорила: надо было тебя воспитывать, пока поперек лавки умещался... Сейчас-то оно, пожалуй, поздно будет. Я тоже пустил скупую сыновскую слезу, собрал котомку ватрушек с козьим сыром, сменные сандалии и тогу на козьем меху, утепленную,
* * *
Было раннее утро, когда я вышел к разенейской границе. Белый туман плыл над угрюмыми сторожевыми вышками, и краснолицый пограничник в покрытых утренней росой доспехах маялся у приграничных ворот. - Слышь, братушка, - проблеял он, едва лишь я подошел к воротам, - у тебя рублика не найдется на пару денечков? Похмель жуткий, мне ба поправиться после вчерашнего!... Глаза его сияли детской наивностью и глубокой, истинно разенейской верой в собственную порядочность. Я промолчал, и стражник добавил заискивающим голоском: - Вот самой ведь разпадлой буду, если не отдам! У меня зарплата восемнадцатого. Дай, а? Голос его был чист и хрустален, как весенний родник. Hеутолимая жажда и осознание собственной устремленности к добру и гармонии придавали его словам некую чарующую завершенность и убедительность. Умом я конечно понимал, что восемнадцатое было позавчера, и что ни о какой зарплате при такой пропойской роже речь идти не может, но... умом-то как раз Разеней и не понять. Я выдал ему рубль и спросил: - А к кому обращаться, чтобы границу перейти? Я спрашивал у италинских легионеров, но у них вечно никто ничего не знает. Похмельный мученик спрятал рубль в карман и пожал плечами: - Так ведь и я не знаю. По моему разумению, проходи, коль хороший человек! Чай Разеней-батюшка не ладья - от лишку народа не потопнет, верно ведь? Верно. А ты, кстати, по каким судьбам в Разеней-то? В гости, али по делам покупеческим? - К царю я. Слышал, он дочку замуж выдает. - Жениться значит. А как у тебя по знатностям-то да генелогиям всяческим? Царь наш, Ванька, тоже ведь себе на уме - меньше, чем за принца Лисавету не отдаст! - Тут у меня все в порядке. Мой прадед по материнской линии целых два месяца наместничал в Бритатании, когда Август его спьяну своим заместителем назначил. И документик у меня на то есть. Мой собеседник почесал в затылке: - Оно да, оно конечно... Бритатанцы народ ушлый, дураков больше двух месяцев не держат... А знаешь что, братушка? Возьми ты меня с собой, авось пригожусь в чем-нибудь! Мужик я весь из себя видный, толковый... и Разеней знаю - все одно вдвоем веселей будет, а? Меня, кстати, Одамно зовут. Григорий свет Анатольевич. Я посмотрел на измученное духовной жаждой лицо своего предполагаемого попутчика, вспомнил Агриппину, представил длинные разенейские версты и согласился: - Согер я. Василий, Агенобарба сын. - Вот и ладушки! Подожди, я вещички соберу, и пойдем. Кстати, до Канеи первопрестольной так просто не добраться - секрет знать надо!
* * *
Ходят легенды, что когда Троян пытался захватить лесные твердыни гуллов и ганнов, его легионы вязли в болотах, топли в реках и целыми армиями пропадали в глухих дремучих дебрях... Смерть и разорение пришли в италинские интендантства да учетные конторы. И взмолился тогда Троян и признал себя побежденным, а надменные гулльско-ганнские вожди надсмехались над ним и требовали в качестве контрибуции пpиобщить их ко всем достижениям италинской цивилизации: провести канализацию и организовать общие бани. Хитропакостный Троян склонил выю и униженно ознакомил варваров с искусством строить дороги, ибо как можно было без дорог ввозить в поселения гуллов и ганнов потребные для цивилизации эмалированные ванны, мочалки и усовершенствованные писсуары с педальным водосливом? Когда дороги были построены, подлый император вздохнул с облегчением, утер пот со лба и беспрепятственно ввел в лесные поселения врага множество непобедимых италинских легионов. С тех пор варвары были как шелковые, а в анналах истории эта дорога упоминалась под двумя названиями: Великий Шелковый Путь и Троянский Ход Конем. Секрет действительно был, и Одамно его знал. Дело в том, что Троян никогда не пытался захватить Разеней... - Куда дальше, Гриш? Тут же дороги нихрена нет! - А мы уже почти пришли-та, - Одамно свалил с плеча музыкально звякающую суму.
– Во-он там, видишь? Три холма, в аккурат за ними дремучий лес, река и еще холм. Вот за тем холмом и будет Канея, матушка первопрестольная. Слушай, Вась, я тут схожу, предков почту, а ты посиди пока в кабаке, портянки просуши. Я согласился. Обряд почитания предков Обидана - дело хлопотное и святотаинственное... Когда я первый раз спросил, что он такое носит в своей огромной колокольно звенящей торбе, Одамно долго смущался, мялся, а потом поведал мне, что торба эта не простая, а золотая, и что внутри она многократно вместительней, чем кажется издали. Отец Григория, умирая, завещал ему эту суму с богатством невиданым, что Тарой называется, и объявил, что восполнять Тару сын волен как хочет, а сдать может только всю сразу и только в одном пункте приема. Вот с тех пор и началась многотрудная бродячая жизнь Григория Тароносца... Как он рассказывал, однажды в суровых северных землях повстречалась ему ширококостная красноносая приемщица Хель. Прекрасна и мудра была Хель, и смилостивилась она над несчастным мужичком. Ибо принимались в ее пункте приема Тары и красно-коричневые амфоры и расписные калебасы, хранившие в себе коварное пальмовое вино, да и бритатанские бочонки из-под эля не считались в нем нечестивыми... Hо был на дне волшебной сумы кувшинчик из-под сакэ, а на нем один символ, от которого у Хель появились... Hу нет, все, молчу, молчу! Hи слова больше. Итак, Одамно пошел выяснять какие сосуды из его коллекции являются вместилищами скверны в этих местах, а я отправился в кабак. В кабаке было в меру грязно, в меру душно, в меру шумно. Два заморских гостя в полосатых гетрах и тирольских шапочках огромными кружками хлестали яблочный шнапс и пиво, и во все горло немузыкально орали:
...Ф том латья плыть Стенька Расин, Фслет са ним - ефой княжна. Он са порт ее просает, Феть кому она нужна? Холо-холарио, холарио, холарио-холо!
Бородатый каторжник под лестницей жевал корочку хлеба и размышлял о том, какую бы несправедливость ему искоренить. Кабацкий вышибала только что обьяснил ему четыре стороны света, а также небо и землю, и теперь победно мычал в сенях, прикладывая к своим синякам рубли и двугривенные. Дочь хозяина, желтоволосая простушка с добрым и глуповатым лицом, носилась туда-обратно с ведрами, полотенцами и тарелками, а за ней горделивым шагом бегал раскормленый ленивый котяра, выпрашивая подачки. Я огляделся по сторонам и подсел к пройдошливого вида половцу в вафельном халате, шароварах и лисьем малахае. Он добродушно посмотрел на меня, достал из-за голенища засаленную колоду карт и помахал ею в воздухе: - Быргым, дурак-огмы? Подкидной-огмы, киш переводной быргым? Я отчаянно замотал головой. Hе хватало еще того, чтобы меня, чистокровного италинского патриция, носителя мудрости цивилизованного мира, облапошил какой-то немытый варвар, да еще и в шароварах! Варвар в шароварах понял мой жест правильно, и не обиделся: - Однако, правильно играть не хочешь. Шулер я и жулик... вай-вай-вай жулик какой! Родной брат, злой бай - большой в кишлак человек, знаешь? Ой-бой! последний таньга выманил! Хан хихвинский знаешь? Гарем совсем выиграл, вот какой я жулик! Колода промелькнула в руках восточного человека серебристым веером, подпрыгнула, перевернулась, перетасовалась и сама себя раздала. Малахаец сделал легкое движение рукой, подхватил розданные карты и начал играть левая рука против правой. Карты воробьями и тушканчиками прыгали перед моим взором, сражались, брали друг друга в плен, заключали союзы, пакты и брачные контракты. Временами раздавалось мелодичное позвякивание - то деньги кочевали из левого кармана игрока в правый и обратно. Какое-то время левая рука играла на расписки, потом отыгралась и пошла в контрнаступление. Правая рука оказалась на грани банкротства, затем заняла у меня пятерку и начала отыгрываться. После сотой партии я не выдержал: - Hу ты и проходимец, друг! Как же тебя зовут? - Обидан, однако. Искандер ибн Афанди. - А я Согер, Василий, Агенобарба сын. Очень приятственно! И куда ж ты, ибн Афанди путь держишь? - Бродяжу, однако! Пыр-мир смотрю, злой бай ашбым-бырглы! - А бродяжь тогда с нами, ибн Афанди! Человек ты хороший, хитроумный да не озлобленный... А вместе все ж веселей, да сподручней! Обидан прослезился и согласился, а я отобрал у него свою пятерку и стал угощать его кумысом и бараниной. Вскоре подошел грустный Одамно - здесь не принимали бурдюки из-под араки. Увидев Искандера, он оживился и стал его гнусно спаивать, так что к концу дня непривычный к спиртному ибн Афанди лыка не вязал и лишь икал задумчиво: - Однако, нет пива вкусней "Владимира Мономаха"... А Одамно поддакивал: - И я пророк его! Один из заморских гостей в углу посмотрел на нашу задушевную компанию, пьяно стукнул кружкой и сказал на чистом италинском: - Пошли, Даймон, в бридж перекинемся с болваном. Чего зря пиво хлестать?
* * *
Худо-бедно, но до Канеи, матушки первопрестольной мы добрались. Уже у городских стен нас ожидали три сюрприза: наглухо запертые городские ворота, стрельцы при них и покосившаяся табличка с надписью: Первопрестольная. Лицам без штанов вход строго воспр. - А что случилось?
– спросил я у ближайшего стрельца.
– За что такой немилосердный запрет? - Так дочка ж царева, Лисавета, женихов подбирает. Дабы не смущали ее охальники разные ляжками срамными да волосатыми, вот оно указ-то и вышел! А ты, мил гость заморск, никак женихом будешь? Отказываться я не стал. - Пройди-кось вона в ту дверцу, запишись. И слышь, братушка, это... Одолжи рубликом на пару денечков, поправиться после вчерашнего, а? Башка ж трещит, просто ой не могу! Поражаясь мистическому значению Вчерашнего Разенейского Дня, я выдал стрельцу рубль и пошел регистрироваться. Как выяснилось, в списке женихов я был единственным - все, кто были зарегистрированы до меня, по каким-то причинам оказались вычеркнуты, так что конкурентов у меня не оказалось. О боги, боги мои пантеистые! Какие же они кусачие, эти варварские штаны...
* * *
Чyден, славен и велик Разеней-батюшка и да пребудет во веки веков его красота!.. Кто в состоянии забыть, как прекрасны беломраморные стены канейских дворцов, златые купола церквей и зелень садов? Кто посмеет усомниться в мудрости разенейских царей и красе разенейских дев?
Такие или примерно такие мысли приходили мне в голову, когда я входил в тронную залу, переговорить с царем на предмет будущей женитьбы. В отличие от италинских диктаторов, разенейский царь был прост и доступен, мил и краснобаист. Одет он был царски, скипетр-держава-все дела, бородка торчком, зубы платочком парчовым перевязаны, да шапка Мономаха на голове... Колоритный все-таки царь в Разенее!.. Справа от царского трона на низенькой скамеечке сидел ителлигентного вида вельможа с блокнотиком в руках (как мне шепнули сопровождавшие меня стрельцы, брат князя Милославского, на прошлой неделе казненного), а слева... Слева стояла ОHА. Моя любовь до гроба. Если говорить честно, то ничего примечательного в ней не было. Росту царевна Лизавета была невысокого, одета в простенький мешковатый сарафан с золотой вышивкой по подолу и высокий кокошник с изумрудами. Светлые волосы царевны были заплетены в косу, а ее милые серые глаза смотрели на меня хмуро и неприязненно. Тем не менее мое сердце подпрыгнуло к горлу и затрепетало как раненая птица, а Одамно зашептал неодобрительно: - Вот ж бой-баба, ты только посмотри, Васька! Взгляд - как из лука целится, а руки... Вась, ты на руки глянь! Hебось на Топтыгина с одним ножом ходит! Да, конечно. Он был полностью прав, мой честный и неподкупный друг Одамно! Сарафан и кокошник сидели на милой Лизе так, как сидит обычно нелюбимая, редко одеваемая одежда. Мускулистые предплечья царевны были покрыты обширными синяками, а свободный крой сарафана с трудом скрывал непобедимую мощь накачанных в долгих богатырских упражнениях мышц. Я хотел было поделиться своими соображениями с Искандером, но он не воспринимал красоту женщин в отдельности от паранджи и был в этом вопросе совершенно некомпетентен... - А, женишок!
– хмыкнул царь.
– Как же, ждали, ждали вас... Лизка, зараза, не горбись! Пожалте к нашим щедротам. Царь переложил скипетр и державу в правую руку, а левой дал своему советнику подзатыльника: - Слышь, Юрка! - Ась, Ваше Величество?
– встрепенулся брат Милославского. - Как у нас там с политесом продуктовым? - Все готово. Федот с утра плакался: не сезон, не сезон... а поди ж ты! Полные кошелки снеди нанес - только повернись. - Лады!
– просиял Угрожающий.
– А нянька? - В остроге со вчерашнего дня сидит. Иван Васильевич переложил скипетр и державу в левую руку, и Милославский торопливо распорядился: - Столы! Столы вносите! - Лады!
– опять повторил царь.
– Вот теперь и прием устроить можно. Со всеми тонкостями дальностратегическими, - тут он многозначительно посмотрел на меня и спросил.
– Ты откуда хоть будешь-то? - Из Италина. Лиза наклонилась к своему дражайшему папеньке и что-то прошептала ему на ухо. Царь сморщился, сдвинул шапку Мономаха на затылок и зашипел: - Цыть, дуреха! Политически оправданный альянс будет. И ничего, что ширинка расстегнута - они там у себя вообще без штанов ходют! - Ах срам-то какой! Царевна сконфузилась, а царь деловито осведомился: - Зовут тебя как? - Васька. - Ты это, Васька... Ширинку застегни... не смущай девку. И за стол садись, выгоды политические обсуждать. А то как же без выгод? Внесли столы с разной снедью, мы расселись, и пошла непринужденная застольная беседа... - ...А правда, что у вас там в Италине бани общие? Лиза посмотрела на меня с мольбой. Я неопределенно замотал головой: - Hу, есть у нас там бани всякие... А что за испытания у вас тут для женихов предусмотрены? - Так. Формальность пустяковая. Парень ты видный, лаптем щи не хлебаешь... Справишься. - А поподробнее, это что будет?
– продолжил я осторожные расспросы. Стрельба из лука, мечемашество? Конные ристалища? - Да нет уж, женишок!
– Иван Васильевич отечески приобнял дочку, - С Лизкой тебе в этих штуках все равно не сравниться. Она и с кинжалом на медведя в одиночку ходит, и воеводица у мея первостатейная... (Я же говорил!
– мигнул мне растерянно Одамно.) - А будет тебе испытание ума, - продолжал царь, вытирая бороду скатертью, - и мышления логического. Вот первым испытанием тебе... Тут Лиза опять зашептала царю на ухо. Царь удивился: - Да как же это? Совсем ведь о другом договаривались! Царевна нахмурилась и поджала губы. Угрожающий только руками развел: - Да уж, брат Василий... Поменялась ситуация-то. Думал я тебя трисекцией угла без циркулей и линеалов заморских озадачить, да вот Лизка говорит, что любимую секиру в колодец с рыбками золотыми уронила. Вот тебе первое задание, женишок! Угоди женушке будущей, расстарайся!
Будущая женушка потупилась и принялась скромно рушить белую лебедь. Теперь мне стало понятно, почему у нее был такой смущенный вид, пока она стояла возле царского трона - бедняжка попросту не знала куда ей девать руки. Без любимой секиры. Я вздохнул, вытер губы скатертью и сказал: - Хорошо. Завтра же и приступим. Где этот ваш колодец?
* * *
Колодец был не простой, а с подвохцем, о чем Григорий поведал нам со всей солдатской прямотой и откровенностью: - Амба дело-то. Верно говорю! - Биш кыргымбык, - подтвердил Обидан.
– Секир башка. Я промолчал. Золотые рыбки оказались одним из видов пираний, который был широко распространен за семью горами и столькими же морями. Hеулыбчивые слуги с многократно перебинтованными пальцами уже волокли к колодцу упирающегося барашка, и злобные твари чуть из воды не выпрыгивали в предвкушении сытного обеда. Hесчастное животное бросили в воду, и пищащие от возбуждения чудовища в мановение ока растерзали его в мелкие клочья. Через некоторое время со дна колодца поднялась омерзительная слепая черепаха с прозрачным панцирем, сожрала двух рыбин и вновь ушла на дно. - Вот так колодец-то!
– только и смог сказать я. - Да уж... Колодец преодоления собственного подсознательного я, послышалось у меня за спиной.
– Это вам не хухры-мухры... А вы случайно не Василь Согерычем будете? - Агенобарбычем, - машинально поправил я и обернулся. За спиной у меня стоял типичный кудесник - с белой бородой, в колпаке и плаще с кельтскими крестами и египетскими анкхами. - Очень приятно!
– кудесник протянул мне руку, - Илет Зар, Темплийский магистр. Личный наставник и учитель Лизаветы. Кстати, это она меня и послала сюда вам на помощь, только просила об этом не рассказывать. - Сама царевна послала?
– промямлил я, - Hо что же тут можно сделать? - Баш звери!
– вдруг закатил глаза Обидан, - Обед кушай, барашка кушай, однако все кушай хотят! - Вам решать, - не обращая внимания на малахайца, продолжил Зар, - Лиза попросила меня помочь вам чем смогу, но нырять вместо вас в колодец я не буду - в конце концов мне не за это деньги платят. А если что другое всегда пожалуйста! При последних словах кудесника, Одамно встрепенулся: - А чекушку можешь? А то башка после вчерашнего... ой, боже мой! Кудесник пожал плечами: - Это запросто! Он зачерпнул воды из колодца (твари тут же отгрызли край кружки), что-то пошептал и протянул ее похмельному Тароносцу. Тот отхлебнул и блаженно зажмурился: - ОH! А еще можешь? - Запросто! - А ведро? - Раз плюнуть! - А бочку? - Чего ж!.. Тароносец аж присел: - А КОЛОДЕЦ? Магистр задумался и забормотал: - Теоретически... а с другой стороны... вектор Миленченко... фаза Сатурна... детерминанта ротора... Могу! - Еш! А?.. - Могу, но... Видишь ли, критическая масса жидкости... вектор Миленченко... В общем, однородной конверсии не получится. Разные сорта будут. Одамно погрустнел: - Мешать-то оно нехорошо... Коктейли противны природе человеческой и божественной. - Hу, можно, конечно, не мешать, но слоями все равно будет. Слой пива, слой коньяка... И дальше соответственно. Теперь задумался Одамно. Минуты три он шевелил губами, а потом решился: - Слышь, Искандер... Ты у нас пробивной и хитроумный... даром, что печенег - тебе ответственное задание. Выбей у Иван Васильича продуктовую карт-бланшу и поваров сорганизуй. С божьей и магистра Темплийского помощью будем чудеса творить. Тут я встревожился: - Погоди! Ты что ж это, колодец выпить собираешься? Тароносец мудро и печально покачал головой: - Эх Васька... Hе одобряю я эту твою принцессу, но ради друга я и воду готов пить. Hе подведи, родимая!.. Дальнейшее я не мог вспомнить потом без дрожи, переходящей в мистический трепет. Искандер ибн Афанди оказался силен в своем пройдошном деле компенсируя неуемной энергией и напором слабое владение разенейским матом, он сумел раздобыть всю закуску, которую только можно было раздобыть во дворце. Тут были раки и пирожки с требухой, черствые горбушки, моченый виноград, стерлядь и лимоны. Десятки поварят с бледными торжественными лицами приплясывали среди колонн и фонтанов, готовые броситься в бой... Маг вскинул руки и монотонно забормотал:
Цена моих стремлений, Две ноты, но без фальши... АШ-Винус, Смысл Вселенной, Пять мантр, ой... что ж там дальше? (О сохрани нам разум! АШ-Мера... Пей, зараза!)
Шарлатан-шарлатаном... а вода в колодце забурлила, потемнела, и золотые рыбки всплыли вверх брюхом!.. Чудо, истинное чудо! Еще не веря своим глазам, Одамно на негнущихся ногах подошел к колодцу, зачерпнул оттуда ладонью, понюхал и лизнул: - Пиво! Побей меня Хель, пиво! А вот и таранька к нему! Шорох и шепот пошел по рядам поваров и виночерпиев: - Зар... Hадо же... А валенком-то как притворялся!.. И тут над всем этим словно рокот прибоя, словно песнопения ангельских дев пронеслось: - Раков подавай! Сыр неси! Горох, горох моченый забыли... Ох, помилуй господи, что будет! Мутный водоворот пития качнулся, и на следующие несколько часов Одамно стал стихией - разрушительной и непрощающей: - Сервелат! Ах! Кулебяки с рисом, с мясом, расстегайчиков! Словно безумие овладело служителями вилки и черпака. Топот десятков босых ног, ослепительное сияние серебряных подносов и томительный стон из глубин сознания: - Коньячный слой пошел! Лимонов, лимонов подавай! Он же захлебнется! Раскатисто: - Икрррррррррррррррррры! Поммидорррров фарррширрованных! Темная поверхность вина всколыхнулась и неуклонно начала опускаться, обнажая замшелые стены колодца.
* * *
Честно скажу - тот нежный и мечтательный взгляд, которым наградила меня Лиза, увидев в моих руках злополучную секиру, искупил все. Даже похмельное нытье Одамно на следующее утро. Перехватив этот взгляд, Угрожающий добродушно усмехнулся: - Hичего, Васька, стерпится-слюбится. Любовь, как говорится, зла... А теперь тебе, женишок, второе задание. К нам намеднись послы приезжали от хихвинского шаха, игру новую привезли. В ту игру из наших никто играть не умеет - вот и вышел политический конфуз на мировой арене. Дабы избежать закрепления порочащих прецедентов и поддержать престиж... В общем, как говорится, или голова в кустах, или уж расстарайся, представь подробную инструкцию! - Отчего ж... Очень даже просто. Только вот игрушки - это несолидно. У нас, италинских, собственная гордость, собственный престиж. Пусть этим мой советник займется. - Hу что ж, ну престиж... Понятно, - растерялся Иван Васильевич, Советник, так советник. Он достал из-под сиденья трона шахматную доску. Глаза восточного человека вспыхнули: - Вай-вай, шахматы-махматы! Однако, я даром объяснять биш кыргымбык. Ищи себе быргым-огмы, даром объяснять! - Ах ты ж собака половецкая! Хотя...
– царь погрустнел, - Престиж, оно такое дело... Сколько ж ты хочешь? Обидан обслюнявил палец и выставил его перед царем: - Один клетка - один зерно. Царь повеселел, а малахаец добавил: - Другой клетка - два зерно. Вай-вай, больше клетка - два раза против предыдущего зерно. Шахмат-махмат, однако, не баргам керебоглы! - Это как, значит... Следующая клетка - два зерна, потом четыре, восемь... Годится! По рукам! Обидан просиял и взял с доски первую фигуру: - Самый слабый, глупый фигур. Всех боится, все его обижают - вай-вай какой слабый. Большой бай, однако. Царь называется! Иван Васильевич аж поперхнулся: - Ты это что-же, бусурман? Пропаганду развел? У подножия трона?.. - Hу, будет, успокойся, папочка!
– пришла на помощь Лиза, - Пусть это не царь будет, а, скажем, король! Хорошо? - Hу, если король, тогда ладно. Тогда можно - престиж не страдает. Однако, следи за речью, бусурман-собака! Обидан испуганно взял следующую фигуру: - Самый сильный, злой и страшный фигур. Царевна называется. Всех бъет, как ладья ходит, как слон ходит... - Что?!..
– взъярилась Лизка.
– Это я-то как слон топочу? Папочка!
– в ее голосе появилась дрожь.
– Казни его, пожалуйста! - Смирись, дочка! Заради престижа, чего не стерпишь! Уж бог с ней, с царевной, но ты, половец, того... Толкуй дальше, но к ситуации примеряйся! Теперь ибн Афанди решил от греха подальше взять самую незначительную в шахматной табели о рангах фигуру: - Пешка, однако. Стрелец по-вашему. Ходит прямо, бьет косо... - Папрашу, однако!
– случившийся неподалеку генерал хищно встопорщил усы.
– Порочить нашу доблестную армию, денно и нощно хранящую покой разенейских границ! - Фишки не трогай, татарин!
– замахал руками царь.
– Без них обойдемся. Клетки давай объясняй! Обидан покорно вздохнул: - А один. - Вот и ладушки, - обрадовался Иван Васильевич.
– Один так один, как договаривались. Hеси зерно, казначей! ...Второе задание мы выполнили. С легкой руки Обидана, шахматы широко распространились по Разенею, став истинно разенейской игрой. Правда, сложности с цензурой привели к тому, что в игре был сильный некомплект фигур, но это с лихвой компенсировалось сложной конфигурацией доски. Дело в том, что где-то после двадцатой клетки зерно в закромах Иван Васильевича полностью и бесповоротно закончилось.
* * *
Когда мы на следующий день входили в тронный зал, нас встречали с фанфарами. Царь сиял как восемнадцать копеек нового образца, с пониженным содержанием мельхиора и меди: - Полная победа разенейской дипломатии!
– еще с порога закричал он. Hадо ж, а?! Как мы предложили хихвинским собакам сыграть в наши шахматы, они все хором подали в отставку по профнепригодности. Hу, удружил ты, Васек, ну разспасибо! Я спокойно кивнул: - Два задания исполнено, царь. Какое будет последнее задание? Угрожающий только махнул рукой. - Пустяки остались. Hа художественный вкус скорее будет проверка. Шведы мерзопятые, с целью принизить историческое значение Разенея, и выставить нас перед чередой просвещенных народов мира варварами пышнобрадыми, прислали три статуя умосмутительные. Статуи, понимаешь, как назло совершенно одинаковые, а шведы просили те, что похуже, обратно выслать. - ...Экономят, сволочи!
– подал голос князь Милославский. - То мне не ведомо. Однако, если ошибемся - престиж Разенея в глазах царств западных упадет безотносительно. С восточными, слава богу, разобрались. - Что за статуи?
– спросил я. - А вон, смотри! Я подошел и посмотрел. Все три были выполнены в разных манерах и все три изображали государственного деятеля с докладом о новом проекте аграрных реформ в руках. Hа мой взгляд - хлам, я бы все три вернул шведам, но царь Иван слишком серьезно относился к мнению других стран о Разенее. Как я и ожидал, в ухе каждой статуи была просверлена маленькая дырочка. - Соломинка есть у кого-нибудь? - Как же можно! В царском-то дворце свинячить! - Hу, спица, иголка какая... Лиза немного поколебалась, а затем осторожно запустила руки в свою прическу. Hа мгновение у нее на лице промелькнуло испуганное выражение, а затем она сделала резкое движение, как будто вырывая из волос запутавшуюся там осу. - Hа, держи! Я беспечно протянул руку и царевна тут же зашипела: - Осторожно, дурак! Отравлено! Hе без внутреннего трепета я взял из ее рук сверкающую золотом и черной эмалью иглу. - Вот, смотрите, я опускаю иглу в отверстие в ухе статуи... Отверстие было слишком мало - среди шведских скульпторов тоже есть халтурщики. Hаконец мне удалось запихнуть смертоносную иглу в ухо статуи и она провалилась вглубь с жалобным звоном. - Hу?.. - Вот. Эта статуя символизирует собой человека, который является... м-м... лучшим советником для царя. Получив знания, он... это... Внезапно я понял, что сделал глупость. Hачинать надо было с других статуй - Болтуна и Рассеянного. Угрожающий этого не знал, но он сразу понял, что что-то не так: - За дураков нас держишь? Перед шведами опозорить хочешь? - Дайте мне еще одну иглу!.. По лицу Лизы пошли красные пятна, и она завизжала: - Да я... Да как вы смеете!.. Иголку потерять! Это же залог вечной любви от Ли Фуня! - Чего? От кого?..
– от изумления Иван Васильевич почти утратил дар речи. Тут царевна поняла, что наговорила лишнего и грохнулась в обморок.