Байки русского сыска
Шрифт:
— В чем это выражалось? — спросил Кошко.
— Костальская слыла за юродивую: одиноко жила в своей захламлённой квартирке, почти не тратя на себя ничего из оставшихся ей после смерти её отца, священника Костальского, 150 тысяч рублей. С родственниками она почти не общалась, а те, в свою очередь, не очень и стремились к этому. Деньги эти, а вернее процентные бумаги на сумму 142 100 рублей, были найдены уже после смерти Костальской среди грязных тряпок, в чулане, когда его освобождали от старья. И вот тут-то в спор за право наследования денег, оставшихся после Костальской, вступили четверо родственников. Но, как вы сами понимаете, полусумасшедшая старуха; даже если бы она и оставила завещание, его, скорее всего, оспорили бы те, кто в нем не был бы упомянут или посчитал бы себя обделённым. А
— Что же, — подвёл итог разговору Кошко. — Поедем в казначейство, посмотрим, что за ассигновка пришла к ним. А что талон? — спросил он у Андреанова, все это время внимательно рассматривавшего документ сквозь лупу.
— Талон, Аркадий Францевич, явно дефектный, — передавая начальнику документ, сказал Андреанов. — Вот, взгляните сами: подпись судьи неразборчивая — хотя и похожая, но под лупой явная абракадабра, набор линий. Засим печать — неясно оттиснута, скорее всего «переведена» с какой-нибудь реальной бумаги, подлинного документа. Ну и подпись «сына надворного советника Михаила Николаевича Костальского» выполнена как-то неумело, излишне старательно, так подписываются полуграмотные люди.
Захватив с собой талон, сыщики связались по телефону с управлением и, приказав выехать в московское губернское казначейство ещё нескольким агентам, отправились туда же. Изъяв в казначействе ассигновку и оставив своих агентов снимать допрос с чиновников, Кошко и Андреанов поспешили к начальству с докладом о первых шагах начатого ими розыска злоумышленников, совершивших ловкий подлог.
Первый вывод, к которому пришли сыщики, состоял в том, что дельце провернули люди, близкие к мировым судьям, вращающиеся в этом специфическом мирке, в котором только и можно было выудить информацию о спорной сумме денег, хранящейся в казначействе. К тому ж они отлично разбирались в документах и деталях дел о наследствах, проходящих через мировых судей, поскольку сумели, ловко подделав бумаги, воспользоваться обстоятельствами и присвоить деньги.
Следствие располагало двумя документами, побывавшими в руках мошенников: талоном и ассигновкой, изъятой в казначействе. Её, по прибытии в управление сыскной полиции, Андреанов вместе с полицейским-экспертом внимательнейшим образом рассмотрели сквозь сильную лупу, в особенности изучая номер подложного документа. И хотя подделка была сделана первоклассно, слабые следы подчистки и травления под сильным увеличением все же разглядеть удалось. Тогда ассигновку передали полицейскому фотографу, который, засняв документ особым образом, получил ясный отпечаток вытравленного номера «1715».
Узнав номер подлинной ассигновки, из которой мошенники «сработали» подложную, сыщики обратились к писцу съезда мировых судей Котову, который занимался выдачей ассигновок участковым судьям. Котов, сверившись с записями, сообщил им, что ассигновка № 1715 выдана была им среди прочих мировому судье Якиманского участка, камера которого находится как раз в здании съезда.
Кошко, Андреанов и следователь по особо важным делам К.М. Головин на автомобиле поехали к судье Якиманского участка, ничего ему предварительно не сообщив, и по прибытии в камеру судьи потребовали от него безотлагательно предъявить им книгу ассигновок. Но тут ими была допущена досадная оплошность: углубившись в рассматривание документов, сыщики не заметили, как куда-то ушёл письмоводитель судьи Пётр Семёнович Кириллов, поэтому, когда возникли к нему вопросы, его нигде не могли отыскать. Тогда Кошко по телефону связался с управлением и распорядился немедленно выслать на квартиру Кириллова наряд полиции, с тем, чтобы задержать письмоводителя и доставить его в управление сыскной полиции для допроса. Однако когда наряд прибыл на квартиру, Кириллова там уже не было. Его тёща сообщила, что зятёк прибежал очень возбуждённый, сказал, что уезжает в деревню, откуда даст знать о себе. Потом схватил своё пальто на вате, сообщил, что заложит его, чтобы получить деньги на дорогу, завернул пальто в простыню и ушёл из дому.
В квартире Кириллова произвели тщательный обыск, но ничего уличающего его не нашли. На самой квартире и вокруг неё решено было устроить засады. Несколько часов спустя агенты, ведшие наружное наблюдение во дворе дома, в котором располагалась квартира Кирилловых, заметили, как во двор вошёл человек, по приметам очень похожий на беглеца-письмоводителя. Озираясь по сторонам, он прошёл по двору и, войдя в подъезд, стал подниматься по лестнице. Агенты осторожно последовали за ним. На площадке возле двери квартиры Кириллова он остановился прислушиваясь и, достав связку ключей из кармана, поднёс ключ к замочной скважине. Едва он повернул ключ в замке, как дверь разом распахнулась перед ним. Увидев стоящего на пороге квартиры неизвестного ему мужчину, Кириллов (а это был он) бросился было бежать вниз по лестнице, но, не пробежав и половины лестничного марша, остановился и без сил сел на ступеньки, прислонившись лбом к металлическим прутьям перил, — снизу поднимались несколько агентов полиции с револьверами в руках. Искусно расставленная ловушка захлопнулась.
Арестованного Кириллова обыскали, найдя в его карманах 80 рублей наличных денег. Пальто, унесённого им из дому, при нем уже не было, но не было и квитанции о закладе.
Когда Кириллова доставили в управление сыскной полиции, там уже ждал его Кошко со своими сотрудниками, которые в книге ассигновок мирового судьи Якиманского участка обнаружили недостачу не только ассигновки № 1715, но и ещё одной, под № 1713. Выслушав рапорт агентов, арестовавших Кириллова, Кошко заинтересовался тем, куда тот девал пальто и зачем ему, имевшему 80 рублей, суммы более чем достаточной для того, чтобы уехать куда угодно, потребовалось закладывать пальто?
Однако допрос опытный сыщик начал все же с ассигновок, спросив Кириллова, что тот может сообщить по поводу своего бегства и недостачи в бумагах судьи? Кириллов дал довольно пространный ответ.
— Тут, изволите ли видеть, дело так было: аккурат, значит, на Вербной неделе ко мне на службу, в камеру судьи то есть, прямо во время занятий явился какой-то субъект, лет этак 30—35. Совершенно мне незнакомый, — обстоятельно начал Кириллов, сидя перед следователем и Кошко на табурете, привинченном к полу. — Он назвал меня по имени и фамилии, представился письмоводителем одного из петербургских мировых судей. Просил помочь ему покрыть недостачу, а то, говорит, место потеряю, дескать, растратил ассигновку. Говорил, что вроде бы он уже обошёл несколько участков и везде получил отказ, но в одном месте кто-то ему на меня указал как на человека, нуждающегося в деньгах (а я и правда нуждаюсь). Вот он и говорит: 300 целковых плачу за бумажку ассигновки. Ну, я вижу, человек в беде, да и деньги сулит немалые… взял да вырезал ассигновку № 1715 из книги, отдал ему её, а взамен деньги получил.
— Где же это вы такую коммерцию провернули? Прямо в камере у судьи? — спросил Кошко.
— Зачем?! — возразил Кириллов. — Я тихонечко вырезал её и с собой унёс. А после занятий он меня в трактире уже ждал, там, значит, и того, обменялись.
— В каком трактире? — спросил Кошко.
— Да там, — неопределённо махнув рукой, неуверенно ответил Кириллов. — В каком-то… какой подвернулся, я там в первый раз был, да и спешил, некогда запоминать было…
— Ну а вторую ассигнацию ты кому продал? — спросил следователь, до того слушавший молча.
— Да ему же, только не продал, а так отдал. Он заявился вновь, теперь уже на квартиру ко мне, сказал, что по той, по ассигновке № 1715, получил в казначействе деньги и теперь донесёт на меня как на соучастника преступления, если не отдам ему следующую ассигновку. Пришлось вырезать ещё одну, № 1713, и отдать её лихоимцу. А когда сегодня вы в камеру судьи пришли и потребовали книгу ассигновок, испугался я, что придётся отвечать за чужие грехи, и пустился в бега, да вот решил вернуться, узнать, не обошлось ли все.