Баймер
Шрифт:
Пить, мелькнуло у меня в голове, у нас в России – признак гражданского мужества! Помню, слышал определение, что взрослость наступает тогда, когда количество выпитого не преувеличивают, а преуменьшают. И все же эти взрослые и с виду очень солидные дяди наперебой рассказывают, кто и сколько выпил на презентации, форуме, встрече, конфе, симпозии… С гордостью рассказывают! Это считается пьянством только во всяких зачуханных странах, зато в нашей уникальной России – это признак доблести и отваги. Мол, нас угнетает князь, царь, генсек, президент – а нам все по фигу, пойдем щас и жахнем водочки. И плевать на это общество, которое нас не устраивает! Вот не будем делать, как они хотят, гады. Не устраивают нас, тонких
А в нашем мире, вдруг мелькнула яркая, как молния, мысль, пить не будут.
Сергей с бутылкой пива в широкой ладони подсел ко мне, сказал наставительно:
– Не можешь подобрать ключ к сердцу женщины? Попробуй подобрать к другому месту. Вон Конон подбирать умеет…
Я проговорил сдавленным голосом:
– Если бы у меня были его миллионы…
– Дело не в миллионах, – возразил Сергей. – Он и сейчас еще может подойти к красотке на улице или в магазине, наговорить ей сорок бочек арестантов, она развесит уши и сама не заметит, как доверчиво положит ему ноги на плечи!.. Не думаю, что Вероника встречает его с распростертыми ногами лишь потому, что у него миллионы.
Я пробормотал:
– А при чем здесь Вероника?
– Да ладно тебе, – бросил он. – Я ведь уже заметил, что ты к ней неровно дышишь. Вчера заметил я, завтра заметят другие. Хуже, когда заметит Козаровский…
– А ему что?
– Да так, – ответил он неопределенно. – Козаровский из всего извлекает выгоду.
Он похлопал меня по плечу, пальцы как у киборга, ушел к общему веселью. Настроение у меня упало. Даже охлажденное пиво, в самом деле высшей марки, показалось горьким.
Конон прохаживался вокруг дуба с кем-либо из гостей, иногда удалялся с ними к особняку или даже ненадолго исчезал в нем, но держался нараспашку, демонстративно веселый, раскованный, с бутылкой пива в руке. Помню, как-то он объяснял: для улучшения пищеварения пью пиво, при отсутствии аппетита – белое вино, при низком давлении – красное, при повышенном – коньяк, при ангине – водку. Тогда еще Сергей спросил с наивной ехидцей, в каких случаях шеф пьет воду, но Конон, подумав, ответил, что такой болезни у него еще не было.
На обратном пути проходил мимо, Сергей сказал почтительно:
– Илья Юрьевич! Тут народ интересуется… Выборы подходят, так за кого нам голосовать: за большевиков аль, напротив, – за коммунистов?
Конон огрызнулся с неожиданной злостью:
– За кого, за кого… Большевики давно тю-тю, у нынешних коммунистов собрались те честные да наивные, которые хотят, чтобы воры были наказаны, зато к дерьмократам прибились все подлые да практичные, что понимают: воровали все. Кто миллионы долларов, кто миллиарды, остальные – по копеечке, уклоняясь от уплаты налогов. Или способствовали им, покупая у челноков, на рынке. Арестовывать олигархов и вытряхивать из них украденные миллиарды – справедливо, но где остановиться? Если по-честному, то надо идти до конца. А то получается не совсем справедливо: арестовать того, кто украл миллион, но не трогать укравшего девятьсот тысяч… Так что сердце мое с коммунистами, но голосовать, увы, буду за дерьмократов.
Сергей поддакнул:
– Да, мне тоже знакомо это противоречие между умом и сердцем. Когда делаешь контрольный выстрел, иной раз посмотришь в ясные детские глазки…
Антон бухнул:
– Я не смотрю.
– И не промахиваешься?
– А я боковым зрением.
Я смотрел на них по очереди, у обоих морды каменные. Не поймешь, шутят или говорят всерьез. У них тоже свой юмор, как у нас, людей Интернета.
Сергей отшвырнул пустую бутылку пива, взял полную, жестяная крышечка слетела от небрежного движения ногтем.
– А ты, баймер? – спросил он.
– Что я? – поинтересовался я.
– За кого голосовать будешь?
Конон перестал разговаривать с Антоном, повернул голову и смотрел на меня. Иван и Гриць тоже начали прислушиваться. Холодок пробежал по коже, тут же испарился.
– Коммунизм, – сказал я осторожно, но в то же время старался, чтобы в моем голосе звучало недоумение, – большевизм, дерьмократизм, фашизм… а что это? Да не надо мне объяснять, не надо!.. Это что-то значило для вас, даже что-то очень значило, но я при чем? Из-за того, что вы дрались с Наполеоном под Бородино, я не стану ненавидеть французов!.. И даже за то, что они Москву спалили, гады, конечно…
– Но ведь гады? – спросил Сергей.
– Гады, гады… Победители всегда навязывают свои взгляды побежденным, а заодно и гражданам своей страны. И стараются закрепить как можно на дольше!.. А детки победителей стараются удержать нахапанное их папанями, не важно, что нахапано: земли, идеология, преимущество во взглядах, чувство справедливого возмущения… И тоже долбят, долбят, долбят о праведности своей позиции, о единственной праведности, а сами ржут над нами, лохами…
Конон слушал внимательно, но на его каменном лице ничего не отражалось. Сергей сказал с интересом:
– Лохами? А что, похоже…
– Фигня все эти коммунизмы и фашизмы, – сказал я зло. – Вот я, баймер третьего тысячелетия, торжественно объявляю: с этого дня и этого часа объявляется полная и безоговорочная амнистия всем взглядам, всем идеологиям, всем вкусам и желаниям. У нас, нынешнего поколения, хватит ума и воли, чтобы идти без вашего хомута, вашей упряжки и вашего кнута. Мы – разберемся сами. И если фашизм или коммунизм где-то сказал, что дважды два равняется четырем, то мы не станем говорить, что равняется стеариновой свече, как делаете вы из страха прослыть коммунистами, фашистами или буддистами. Фигня! Нет коммунизма, фашизма, демократизма или какого-нибудь там папизма. Есть наша жизнь, и мы для нее будем брать то, что нужно. Нам неважно, что подобную деталь использовали в какой-то древней машине, а та разломалась. Архимедов винт не стал хуже от того, что с ним потонул «Титаник», и не стало хуже из-за фашизма бесплатное школьное обучение, которое эти сказочно ужасные фашисты ввели в своих странах!
А угрюмый Гриць добавил:
– А всякую шушеру, что начнет обвинять кого-то в коммунистических, фашистских или прочих взглядах, – в рыло!..
Антон запротестовал:
– Ну, это уж чересчур. Не все из них – папенькины сынки победителей. Хватает и лохов, вроде нас… тебя то есть, что как попки повторяют красивые фразы. Они, эти лохи, могут быть вполне искренними.
– Тогда не принимать их в культурные ряды, – решил Гриць и шумно высморкался на землю, поочередно зажимая ноздри большими пальцами. – Гнать их из сцивилизации!.. Обратно в пещеры. В каменный век борьбы идеологий… а что это: борьба идеологий?
– Что это было? – поправил Иван. – Да хрен его знает. Какое-то временное затмение в предыдущем столетии. Даже в двух, но для человечества это такой мелкий срок!.. В прошлом и людей ели.
– Правда? – заинтересовался Сергей. Он внимательно окинул долгим взглядом пухлую фигуру Нюрки, ее толстые сочные ляжки, розовые щеки. – Так, говоришь, ничего не будем отвергать из опыта прошлого?
– Ничего, – отрезал Иван сердито. – Да-да, ничего полезного, на что бы ты тут ни намекивал. Мы же с тобой культурные люди, говнюк!