База икс
Шрифт:
– Ясно.
Ну, вот, теперь и он тоже в курсе. Мне даже ничего говорить не пришлось. Я вздохнул и говорить ничего не стал – на открытую площадку начали выходить бойцы основной части группы…
Хаваджи Мирзоев
Хаваджи буквально обезумел от обуревающей его злости. Лично он не видел за собой вины в том, что русские так легко захватили соседнюю базу. Захватили и ушли, забрав какие-то важные документы. Документы, столь тщательно охраняемые, что даже он, Хаваджи Мирзоев, не знал об их существовании. Так что вины за случившееся он за собой не чувствовал. Тем более что едва утренняя молитва оказалась прервана взрывом, он тут же вооружил своих людей и отдал команду на выдвижение. Сработавшая мина и последовавшие вслед за этим выстрелы развеяли
После чего Хаваджи вышел на связь с вышестоящим руководством. Разнос, устроенный ему самим Шамилем, иначе как предрасстрельным назвать было нельзя. Вот тут-то Мирзоев и узнал о существовании столь важных и столь оберегаемых от посторонних глаз бумагах. «Догнать, уничтожить, захватить… любой ценой», и обещание кары в случае неисполнения. Вот потому Хаваджи и злился, вот потому его буквально колотило от ярости; только вот кто являлся объектом, вызывавшим ярость, – русские спецы или Шамиль Басаев, – не смог бы сказать и сам Хаваджи. И он почему-то склонялся к мысли, что в большей степени это относится к Шамилю. Конечно, эти русские уже уничтожили троих его людей и двоих вывели из строя; конечно, эти русские расстреляли еще девятерых моджахедов. И не просто расстреляли, а расстреляли во время утренней молитвы, но все это не что иное, как война. Хотя, казалось бы, убить обращающихся к Богу людей – что может быть кощунственнее? Но разве он бы не поступил точно так же? А разве люди не обращаются к Богу, когда видят лик приближающейся смерти? Значит, и ему уже много раз приходилось убивать молящихся… Но те христиане, что ему их вера? Впрочем, и им его тоже… Нет, за убийство молившихся он не чувствовал к русским никаких дополнительных эмоций, кроме тех, что испытывал обычно, а он, как человек давно и успешно воюющий, относился к своему противнику спокойно, почти без эмоций. Относился как к предмету чуждому, но совершенно необходимому для осмысленного продолжения собственной жизни. Некогда терзавшая душу ненависть уже ушла, уступив место холодной расчетливости готовящегося к финальному прыжку зверя.
Глава 4
Отход
Старший прапорщик Ефимов
– Живее, живее!
Время от времени я прижимал микрофон к щеке и подгонял, как мне казалось, постоянно сбавляющих темп бойцов. Наше поспешное отступление продолжалось уже почти час. Я злился на себя, вовремя не отмазавшегося от этого задания, на Тарасова, это задание нам подсунувшего, на Гаврилюка, так не вовремя подвернувшего ногу, на ни в какую не желающих оставить нас в покое ваххабитов, чье продвижение вслед за нами чувствовалось буквально всеми клеточками моего тела. Не будь у нас травмы, мы бы уже давно растворились в зелени леса, а то и устроили бы парочку засад на наших преследователей, а так… так я рассчитывал продержаться еще десяток минут, а потом выставить заслон. Но…
…нас нагнали раньше. Ударившая впереди очередь нельзя сказать, чтобы явилась для меня полной неожиданностью – подспудно нечто подобное я ждал, но надеялся, что этого не случится. Нам еще повезло – отправленные на перехват «чехи», слишком уверившись в своем скоростном превосходстве, никак не ожидали нашего появления так скоро. К слиянию двух хребтов мы вышли почти одновременно, и мой разведчик первым увидел широко шагающего бандита. Жаль, ему не хватало времени развернуть группу. Короткая очередь, выпущенная с двадцати шагов, заставила «чеха» согнуться и, роняя оружие, повалиться на землю.
– К бою!
Слова отставали от действий. Группа рассыпалась в разные стороны, занимая удобные для обороны позиции. Выстрелов больше не было; видимо, «чехи» подтягивались и перегруппировывали собственные силы.
Я упал рядом с залегшим в небольшой канаве Прищепой.
– Саша, забирай Гаврилюка и с двумя тройками уходи! Каретников с тобой, давай, Саша! Давай, пото…
Договорить мне не дали. Из-за ближайших деревьев громыхнула автоматная очередь, тут же поддержанная еще несколькими стволами. В лицо сыпануло выбитой из почвы земляной крошкой. Прозвучал ответный залп.
– Второй, отход! Третий, держать оборону! Четвертый, вариант А!
– Понял. – Я узнал голос Калинина.
– …вариант А, – хрипло повторил Довыденко. Ответа от Кудинова пока не было. Когда где-то за моей спиной, прорезавшись сквозь трескотню автоматных выстрелов, сухо щелкнула «СВД», мне стало понятно его молчание. Повторный выстрел, и только тогда:
– Держим.
Первоначальный пыл наших преследователей мы остудили. Выстрелы с их стороны начали стихать. У противника появились первые потери. Одного наверняка снял мой снайпер, возможно, и двух; может, кого-нибудь зацепили и автоматчики-пулеметчики. Ряды «чехов» оказались слегка прореженными, а их и не могло быть слишком много. Я насчитал не более десятка стволов. Сейчас наступило самое время, воспользовавшись замешательством противника, развернуть группу и смять его боевые порядки. Но переход в атаку – это дополнительный риск, который в складывающейся ситуации позволить мы себе не могли.
– Отход! – скомандовал я и, чтобы быть до конца уверенным, что меня поняли, повторил снова: – Общий отход, всем!
– Отход! – как эхо в моих наушниках отозвался Кудинов, и тут же я услышал выкрикнутый им приказ:
– Вариант Б!
Все правильно, так и должно быть. В условиях знания противником нашего языка пришлось придумать (зашифровать) команды, подаваемые голосом. Вариант Б означал стремительный отход, вариант А – тактический отход для организации заслона с установкой мин для последующей встречи наступающего противника.
– Вариант Б! – продублировал команду кто-то из бойцов, и я ощутил, как линия нашей обороны пришла в движение.
Громыхнули короткие очереди, и крайние из прикрывающих бросились в глубину леса. Я тоже не заставил себя ждать. Чуть впереди мелькнула фигура фешника. Все правильно, он ведь оставался во второй тройке ядра. Сам напросился, теперь пусть работает. «Чехи» позади еще постреливали, но пули к нам уже практически не долетали, застревая в стволах многочисленных деревьев.
Юдин, Довыденко и в последний момент определенный к нему в распоряжение рядовой Батура лежали за небольшим естественным бугорком. От коричневого цилиндра «пээмки», зажатого в левой руке последнего, тянулся черный телефонный провод. Замаскированный не слишком тщательно, он, тем не менее, извиваясь среди сухих сучьев и не очень густой в этом месте растительности, уже в пяти шагах становился практически невидим.
– Только подрыв, и никакой стрельбы! – припав на одно колено, поспешно инструктировал я старшего тыловой тройки. – Взрыв и отход!
– Понял, товарищ старший прапорщик, понял! – заверил меня Довыденко, и я, ободряюще хлопнув его по плечу, выпрямился.
– Догоните! – Мне тоже надо было спешить, следовало как можно скорее догнать головной дозор.
Минуты через три по лесу разнеслось эхо подрыва, а еще минут восемь спустя в эфире объявился запыхавшийся Эдик.
– Командир – четвертому, командир – четвертому. Мы в строю.
– Хорошо, будь внимательнее!
Мы двигались настолько быстро, насколько это позволяла переноска подвернувшего ногу Гаврилюка. Стараясь не сбавлять скорости, я на ходу вытащил и развернул карту. Маршрут отхода после выполнения задания и выход к месту эвакуации были тщательно изучены еще вчера, но теперь я вынужденно их корректировал. Более короткий, но с большими высотами первоначально выбранный путь уже не казался столь удачным.
Новый маршрут объяснять и показывать впередиидущему Прищепе времени не было. Я ускорил шаг, обгоняя пулеметчика Тушина.