База верхолаза (рассказы)
Шрифт:
Профессор не знал, что делать. Я стоял за то, чтобы взять бойкого проводника, ловкость которого я нечаянно заприметил ещё ночью. Но Маргарита Петровна категорически заявила:
— Нет! Детский труд в нашей стране запрещён. Нельзя нанимать вместо рабочего ребёнка!
Сколько мы ни уговаривали её, что шустрый, деловой мальчишка в экспедиции может пригодиться, ничего не помогло.
Учёный секретарь, завхоз, кассир и парторг— все вместе в её лице заявляли нам, что незаконно брать в научную экспедицию несовершеннолетнего.
Арип
Так ведь и не взяла бы она Арипа, если бы я не вспомнил, как она смешно раздувала костёр.
— Маргарита Петровна, — сказал я негромко, ей одной, — этот мальчишка замечательно умеет разводить костры…
Что-то дрогнуло в лице учёного секретаря. А когда профессор добавил: «Известно ли вам, что я увлёкся ботаникой с тех пор, как меня в детстве взяли однажды в экспедицию», она сказала:
— Ладно, возьмём… Только платить ему будем половину жалованья.
Так несовершеннолетний Арип попал в нашу экспедицию половинкой проводника, на полставки.
И мы в нём не ошиблись.
При первом же ночлеге Арип показал такие таланты, что все только удивлялись. Во-первых, он указал ручей, не отмеченный на карте, но известный чабанам, с чудесной питьевой водой. Во-вторых, не только развёл костёр, тут же набрав кизяка, сухой полыни и каких-то прутьев, — он пошёл с электрическим фонариком, побегал с моим рыболовным сачком по степи и принёс под рубахой, перетянутой ремнём, полдюжины перепелов.
— Вот, — сказал он, улыбаясь так, что все его белые зубы засверкали на смуглом лице, — эти птички очень любезны, когда их жарят на вертеле…
Он не совсем твёрдо знал употребление в русском языке некоторых слов, и иные фразы звучали в его устах довольно забавно.
Перепела показались нам действительно очень «любезными», когда он поджарил их целиком на вертеле, ловко, как фокусник, повёртывая каждую птичку над углями так, что ни одна капля шипящего жира не упала в огонь.
Дичь жарилась в собственном соку и была вкусна — пальчики оближешь! Мы ели, и я особенно громко хвалил молодого Усенбаева.
Лаборантки поддерживали мои восторги. Одна только Маргарита Петровна ела не меньше других, но молчала, словно злилась, что чересчур вкусна пища… Профессор посматривал на неё насмешливо, и это её очень сердило.
Арип не замечал её недружелюбия и ухаживал за ней даже больше, чем за всеми.
«Каменное сердце надо иметь, чтобы не отозваться на дружбу такого замечательного мальчишки», — удивлялся я.
Проводничок думал, что она не радуется вкусной пище только оттого, что нездорова, и предлагал ей не перепелов, а перепёлочек, которые мясом понежней.
Утром, когда лаборантки пошли умываться, а Маргарита Петровна несколько запоздала, составляя дневник экспедиции, Арип провёл её выше по ручью, где воду ещё не замутили и она текла среди зелёных водорослей чистая, как изумруд.
Так чего же она на него сердилась? К чему ревновала? Уж если на то пошло, ревновать надо было бы мне! Арип совершенно затмил мою славу рыбака и охотника. Поймав поздно вечером перепелов без всякого шума и стрельбы, рыболовным сачком, наутро он поймал рыбу руками.
Явился весь мокрый, выложил перед нами на траву щуку килограмма на три и говорит:
— Вот, руками поймал. Что будем делать: уху из неё жарить или запечь её в глине?
Решили варить уху, что и имел в виду Арип, по ошибке употребивший слово «жарить».
— Как же так, руками? — спросил я. — Ты не ошибся?
Соврать Арип не мог, не так был воспитан.
— Это очень просто, — сказал он, — за глаза надо хватать! Пойдёмте, я покажу, там ещё есть, только очень большие… Не такие сладкие, как эта, жёсткие…
Он опять употребил не то слово, но я даже не поправил его, поторопившись проверить, где это «там ещё есть». Захватив спиннинг, я побежал вслед за Арипом, очень скорым на ноги.
Но спиннинг не пригодился. Огромный бочаг — омут от пересыхающего летом Кара-Кенгира — так зарос камышами, что пролезть было трудно, не то что размахнуться удилищем и закинуть блесну.
Только где-то в середине темнели небольшие окошки чистой воды, и к ним вели какие-то тропинки.
— Гуси-утки гуляют, — сказал Арип.
Вначале мы шли во весь рост, а затем он пополз на четвереньках, раздвигая жёсткие стебли камышей, и предложил мне следовать его примеру.
Приблизившись к окошку чистой воды, где темнела глубина, Арип остановился и, притаившись, протянул одну руку под водой и стал пальцами мутить воду, булькать. Другой рукой пошевеливал камыши. Очевидно, он подражал утёнку, роющемуся клювом в корневищах тростника на краю омута.
Я с любопытством приподнялся и вдруг увидел, как навстречу мне из тёмной глубины всплывает что-то зелёно-серое, длинное, как осиновое бревно. И у этого бревна два круглых глаза… Со злым и хищным выражением уставились они на то место, где булькала вода и шевелился камыш… Чудовище тихо приближалось, медленно приоткрывая пасть для неосторожной утки или гусёнка…
Мне стало как-то жутко.
— За глаза, за глаза! — шептал Арип.
Я пошевелился, оступившись, и привидение вмиг исчезло. Но запомнил я эти глаза… Схватить за них не каждый может.
Решив, что я забраковал щуку, как «не сладкую» для еды, а слишком жёсткую, Арип поднялся и сказал, смотря на меня открытым взглядом:
— Вот так можно их ловить. Они всю рыбу скушали, птичками интересуются. Особенно утром. Они пораньше нас встают, завтракать хотят…
Больше я не сомневался в способностях Арипа ловить перепелов рыболовными сачками, а рыб — руками.