Беатриса в Венеции
Шрифт:
— Нет, с моей стороны было бы неблагородно воспользоваться этим.
— Неблагородно? Неужели женщина, которая готова пожертвовать своей жизнью для любимого человека, думает о том, что благородно?
— В таком случае мужчина должен подумать об этом за нее. Сегодня же ночью я должен уйти из вашего дома, синьорина.
— Послушайте, — сказала она, как игрок, который поставил на карту последнее свое состояние и во что бы то ни стало хочет выиграть. — Я совершенно не забочусь об Италии, раз она не может меня сделать счастливою. Все равно, конец будет один и тот же. Бонапарт явится сюда, а итальянцам придется уйти отсюда. Я могла бы помочь ему добраться до цели, так как обладаю секретами, которые могли бы спасти тысячу жизней и могли бы помочь Италии так же, как и Франции, к чему мне молчать? Почему вам не выслушать меня? Разве вы нисколько не заботитесь о жизни своих соотечественников? Я этому не верю. Вы, как и все другие мужчины, хотели
— Синьорина, если бы вы обещали мне целое царство, то и тогда я не стал бы слушать вас.
Бианка встала и, взглянув на него, с глубоким чувством, но без всякого гнева промолвила:
— Я, по крайней мере, буду все еще надеяться. Вы не можете покинуть моего дома без моего позволения, вы мой узник, граф, и время примирит вас с этим.
Говоря это, она вышла из комнаты и оставила его наедине с тревожными мыслями, которые она возбудила в нем своими словами. Старый доктор, убедившись, что она вышла из комнаты, тихо встал со своего места и, неслышными шагами приблизившись к постели больного, нагнулся к нему и прошептал чуть слышно:
— У вас будет еще жар, сын мой, но я могу избавить вас от него. Стоимость моей услуги — тысяча дукатов. Тише, я не хочу, чтобы кто-нибудь услышал нас.
Гастон наклонил голову, но не проронил ни слова. Он очень устал и снова уснул тяжелым, глубоким сном, от которого проснулся только на другое утро, благодаря звуку труб и барабанов под его окнами. Он не знал, что трубы эти приветствуют въезд Беатрисы де Сан-Реми, прибывшей в Верону вместе с драгунами Моро и сопровождаемой самим Вильтаром, который сейчас же и проводил ее в дом, отведенный ей Бонапартом.
XXIII.
Маркиза де Сан-Реми поселилась в Бернезском дворце, в этом чудном здании, находящемся вблизи от церкви св. Афанасия, в котором прожило столько людей, имена которых прославили Верону. Вильтар явился к ней на третий день после ее приезда в Верону. С первого же ее шага положение Беатрисы в Вероне выразилось уже совершенно ясно: французские подданные льнули к ней со всех сторон, коренные жители Вероны относились к ней с не меньшим уважением, помня о той роли, которую она играла в Венеции. Весь двор ее кишел целый день людьми, сюда являлись кардиналы, епископы, префекты, офицеры гарнизона, а также и вся веронская аристократия, остававшаяся еще в городе и решившая мужественно сопротивляться всем оскорблениям, которым подвергал их Бонапарт. Все эти люди, услышав о возложенной на нее миссии, стекались к ней со всех сторон, как овцы, нашедшие наконец надежного пастуха. Всякий желал, чтобы она помогла выиграть ему дело и навредила, сколько можно, его врагам. Все они находили тысячу способов спасти Верону, и каждый старался убедить ее в том, что именно только он один способен это сделать. Всех их Беатриса выслушивала одинаково любезно, но еще не могла хорошенько разобраться во всех этих противоречивых просьбах. Бегство из Венеции, поездка из Боволетты, а, может быть, и сознание своего унизительного положения, казалось, притупили на время ум бедной женщины. Она приехала в город, уверенная, что сейчас же увидит Гастона, выехавшего ей навстречу, но прошло уже три дня, и она не получила от него ни слова привета; она была удивлена и напугана этим, ей казалось, что ей приготовили какую-то ловушку, и теперь ей предстоит собственным умом дойти до сути дела и избежать грозящей ей опасности.
Она только что готовилась приступить к этому делу, как ровно в восемь часов вечера ей доложили о приходе Вильтара, прибывшего сюда с целью объявить ей, что ее Гастон находится по доброй воле в доме Бианки, дочери Пезаро. Никогда еще ни одна новость не доставляла Вильтару такого удовольствия, как эта. Он явился во дворец вместе в Валландом, и все время по дороге из крепости до дома Беатрисы они только и говорили об этой животрепещущей новости.
— Он полетел туда, как стрела, — рассказывал Валланд, — я не успел прибавить и слова, как он уже проехал полдороги к собору, я невольно напутствовал его словами: Бог с вами, мой друг, и да покоится ваша душа в раю сегодня же вечером, — и, наверное, это так и было бы, если бы не эта женщина, всегда в дело непременно вмешается женщина, — она сама взяла его лошадь за повод, и никто не посмел дотронуться до нее. Теперь она поместила его у себя в доме на Пиаццо Рено, и я молю Бога о том, чтобы она сохранила его для меня.
Валланд говорил горячо и откровенно, Вильтар внимательно выслушал его и потом заметил:
— У моего друга Гастона много достоинств, но он еще должен выучиться уметь ждать. Этот ангел Бианка заслуживает нашей благодарности. Если ей удастся удержать своего пленника до тех пор, пока дело будет сделано, я готов сам влюбиться в нее. Мы — старые друзья, если годы вообще могут принести пользу, так это именно в отношении дружбы. Я буду заботиться о Гастоне, когда настанет время, но теперь он не должен посещать маркизу Сан-Реми, по крайней мере, в настоящее время.
Оба приятеля обменялись взглядами, прекрасно понимая друг друга. Валланд уже слышал историю Беатрисы, и хотя он не вполне был посвящен в планы Вильтара, он все же отчасти догадывался, куда тот метит.
— В Венеции все были убеждены, что эти двое вскоре встанут под венец, — заметил Валланд шутливо, — если так, вам придется пуститься на хитрости, чтобы разлучить их, Вильтар, но, впрочем, вы, вероятно, знаете, что делаете.
— Прекрасно знаю, мой друг. Я готов держать с вами пари на сто крон, что завтра же маркиза навсегда отвернется от него. В данном случае весьма поучительно заметить, как многое зависит от женщин. Если у вас неприятности с одной из них, непременно вы должны сойтись с другой, и дело кончено. Я должен сознаться, что судьба помогла мне. Я даже не смел рассчитывать на что-либо подобное. Судьба знает, что делает, друг Валланд, запомните это.
— Без сомнения, без сомнения, — ответил Валланд, который вообще в жизни признавал только грубую силу. — Стоит только натравить эту женщину на другую, или, еще лучше, стоит их посадить вместе в одной клетке.
— Я всегда придерживаюсь этого правила, Валланд. Доверяй им настолько, насколько можешь следить за ними, и всегда держи их на известной узде.
— Вам предстоит много волнений, Вильтар, и, по-моему, чем меньше женщин будет замешано в это дело, тем лучше.
— Вполне согласен с вами, Валланд, когда настанет время, на сцену выступят и мужчины, пускай женщины сеют, а я буду пожинать их труды.
— Смотрите, чтобы они вам не посеяли чего-нибудь такого, чего вы и пожинать не захотите.
— Ничего, ведь главное, Валланд, в данную минуту нам надо, чтобы здешний народ наконец возмутился и восстал — это заставит Бонапарта прислать нам сюда дивизию. Время разговоров прошло, пора действовать. Конечно, я знаю, что некоторым из моих соотечественников придется сложить свои головы в Вероне, что же делать, приходится примириться с этим. Вы, я и мои друзья в этом случае останемся, конечно, только зрителями, мы будем только оплакивать погибших и будем умолять небо и Бонапарта отомстить за них. Наше положение в глазах Европы останется вне всякого подозрения, а между тем Венеция падет. Вы понимаете, Валланд, насколько маркиза де Сан-Реми может нам помочь в данном случае? Она прислана сюда, чтобы завязать дружеские отношения с французами — почему? Потому что она влюблена в одного из них. Я превращу ее любовь в ревность, и что из этого произойдет? Наверное, вы настолько хорошо знаете женщин, что можете предвидеть все последствия моего поступка.
Он тихо рассмеялся, стоя в дверях дома маркизы. Валланд с восторгом хлопнул его по руке и воскликнул:
— Положительно, Вильтар, в вас сидит какой-то демон.
Вильтара уже слишком часто сравнивали с нечистой силой, так что этот комплимент нисколько не тронул его. Он откинул назад свой плащ и, гордо подняв голову, пошел вслед за Валландом вверх по лестнице. На улицах было уже темно, но зато весь дворец сверкал огнями, весело горевшими в великолепных хрустальных канделябрах. Лакеи, в голубых ливреях и в брюках канареечного цвета, мелькали во всех направлениях, их было, казалось, не меньше, чем гостей. Великолепная мраморная лестница кишела самыми разнообразными мундирами, среди которых виднелось также много дамских светлых и нарядных туалетов. В этой толпе, поднимавшейся по лестнице, слышались самые разнообразные наречия, но преобладающим языком был французский, и говорившие на нем чувствовали себя увереннее и свободнее, чем итальянцы, которые, конечно, не могли забыть ни на минуту, что окружены своими недругами. Валланд, самоуверенный и решительный, как всегда, пробивался сквозь эту толпу без всякой церемонии, кивая направо и налево довольно небрежно и высокомерно; он в скором времени очутился в дверях салона и увидел издали Беатрису, принимавшую своих гостей с видом королевы, наконец-то очутившейся снова в своем царстве.