Беби из Голливуда
Шрифт:
Цирюльник немного конфузится. Имея интеллектуальный уровень много ниже уровня моря, он тем не менее через туман сарказма догадывается о моем глубоком презрении.
— Я видел мадам Берюрье после обеда…
— Она приходила к вам?
— То есть…
— То есть да или то есть нет? Толстяк трогает меня за руку.
— Не дави на Альфреда, — бормочет он. — Видишь, парень и так убивается!
Профессионал расчески и ножниц поднимает на меня заплаканное лицо, которое напоминает о несчастных гражданах Кале, протягивающих толстому злому королю ключи от своего города (кстати, если бы
— Да, — невнятно бормочет он, — Берта приходила выпить со мной кофе!
— В котором часу она ушла от вас?
— Примерно в четыре…
— Похоже, вам пришлось приналечь… на кофейник.
И вновь Толстяк призывает меня к деликатности. Складывается впечатление, будто Берю беспокоится о душевном равновесии своего коллеги по семейной жизни больше, чем о своем собственном, и готов выпить за него расплавленный свинец, если, конечно, потребуется.
— Она ушла одна?
— Конечно.
— Но вы могли ведь и проводить ее?
— Нет, я ждал представителя фирмы, торгующей новыми сушилками по принципу катализа с двусторонним трением…
— Уходя от вас, она не намекала, куда направляется?
Альфред задумывается, уставившись в одну точку своими опухшими глазами.
— Да, она говорила, что пойдет на Елисейские поля купить ткань…
— Точно-точно, — спешит вставить Толстяк. — Она и мне говорила об этом за завтраком… Ей приглянулся какой-то баптист цыплячьего цвета с рисунком «куриная лапка»…
— Ив каком магазине она собиралась приобрести этот курятник?
— В «Коро», кажется…
Секунду я соображаю, затем оттаскиваю Берю в сторону. Мы оказываемся прямо под окнами концертного зала, где инспектор Скрипюш, следующий номер программы, отрывает внутренности своей скрипке.
— Скажи, Толстяк, ты доверяешь своему другу Альфреду?
— Как самому себе, — уверенно подтверждает удивительный синтез рогоносца и нежного мужа.
— Знаешь, у парикмахеров иногда бритва в рукаве… И они ей пользуются не по назначению. Не думаешь, что он развлекся, расчленив твою Берту?
Честно говоря, я тут же отбросил эту мысль. Для того чтобы расчленить такую колоду, нужна не бритва, а газовый резак!
— Ты что, спятил? — кипятится Берю. — Альфред — и замочил Берту? Зачем бы ему это делать?
— Из ревности.
— Это конечно. Но только из ревности убивают, когда есть противоречие в любви! А тут где ты видишь противоречие?
Он умолкает, поскольку смущается сказанным…
— Может, твоя жена изменяет вам с кем-то третьим? — подсказываю я, чтобы вывести Толстяка из транса.
Берю приосанивается, опухшее лицо приобретает осмысленное выражение. Словно почувствовав торжественность момента, скрипач грянул Моцарта.
— Ну нет, за кого ты принимаешь нашу Берту? За шлюху? — возмущенно выдыхает Берюрье.
Все, баста! Вполне достаточно для пока еще нормальной головы комиссара Сан-Антонио.
Я посылаю своего напарника в выражениях, о которых вы должны знать, если хоть чуть-чуть интересовались фольклором.
— Знаешь, Берю, осточертел ты мне с вашей коммунальной старушкой… Чего ты ждешь? Чтобы я научил тебя твоей же профессии? Ты рогат, но от этого не перестал быть легавым. Пошевели задницей, чтоб отыскать свою милую! Поспрашивай в доме, где живет твой брадобрей. Сходи в магазин, покажи фотографию Берты, может, кто-то ее видел. Такая, как она, надолго запоминается…
Берю лезет в карман и достает страшно замусленный окурок. Повертев в руках и не найдя лучшего применения, Толстяк сует его в рот и прикуривает, подпалив при этом волосы в носу.
— Ладно, думаю, ты прав, Сан-А. Пойду поспрашиваю…
— Вот и отлично. И проведи расследование, будто ты его не для себя делаешь!
Чтобы придать бедолаге уверенности, я шлепаю его пониже спины.
— Попозже я зайду к тебе.
— Спасибо, Сан-А, ты настоящий друг!
Он садится в машину рядом со своим собратом, и оба исчезают в плотном облаке выхлопных газов.
Я пробираюсь снова на свое место как раз в тот момент, когда два ангела-хранителя в униформе затягивают тирольскую песню. Их дуэт смахивает на работу двух компрессоров с автоматическим отключением.
Совсем изволновавшаяся маман спрашивает:
— Что случилось?
— Берюрье примчался за советом… Хотел узнать, как вновь обрести супружеское счастье.
Привыкшая ко всему Фелиция вздыхает:
— Ах, бедняга!
Но тут мое внимание сосредоточивается на ноге соседки слева, чья изящная туфелька вступила на полу в контакт с моим башмаком. Очень милая брюнетка, заслуживающая самого пристального внимания.
Представители от каждой пары нашей обуви знакомятся. Ее представитель из магазина «Манон», а мой из «Байи». Родителями ее делегата были яловые телки, а моего — парочка нильских крокодилов. Но несмотря на наследственный антагонизм, они просто созданы, чтобы поладить.
Глава 2
В тот же вечер, чуть позже, верный обещанию, я решаю завернуть к моему другу Берюрье. Фелиция остается в компании господина Клода Обморже, вдохновенно вещающего моей маман о нравах крупнокопытных, населяющих экваториальные леса…
Собственно, несчастье моего друга не ново и не удивляет меня. Жизнь битком набита мужиками, готовыми хныкать вам в галстук, поскольку их партнерши обнаружили других, способных в постели наибольшее. Так и подмывает им сказать, чтобы они пораскинули мозгами и сделали выводы, но мозг и сердце подчас вступают в страшную драку, лишь только завидя друг друга.
Подумав немного над проблемой, я пришел к заключению, что мамаша Берю играет в Джульетту с каким-нибудь Ромео неподалеку. Эта породистая свиноматка поставила такую задачку, что и профессору Оппенгеймеру не решить. И вот ведь что любопытно: речь идет о горе мяса, способной вывернуть наизнанку желудок трупоядных. Ее усы топорщатся, как у заправского кучера, — она могла бы получить золотую медаль на выставке кактусов. Нос настолько красный, что водители, едва завидев его, тормозят вмертвую. От нее пахнет так, что слезятся глаза. Мадам похожа на огромный кусок сала, причем потеющий. У нее руки как ляжки, а ляжки как бочки — и вот, пожалуйста, от клиентов нет отбоя. Спрос, как на гвозди во время строительной лихорадки.