Беда по вызову
Шрифт:
— На, доча! Приходи когда захочешь! Только ездий осторожней, а то водишь ты как дурында! Вчера мою тачку чуть не припечатала. Я видел!
Значит, Сазон еще и при машине. И тот Москвич, рядом с которым я втискивала ржавые бока своего «запора», принадлежит ему. Тренажер, микроволновка, супертелевизор, машина и мобильник — хорошая экипировка для брошенного деда. Или Бизя мне чего-то не сказал, или за время его отсутствия что-то сильно изменилось.
— Дайте номер мобильного, я позвоню! — крикнула я деду.
— Правильно, — хлопнул дед Мальцева
— Да мобильный, бля, ей нужен! — объяснил Мальцев ему в ухо.
— На! — протянул мне Сазон телефон.
— Номер! — заорали мы в один голос с поэтом, но перебрали с децибелами и получилось невнятно.
— Да кто помер-то? — перепугался дед.
Я прокляла свою инициативу, и сделала попытку сбежать, выскочив в коридор. Деды выпрыгнули следом. Мальцев что-то крикнул Сазону, и дед снова стал совать мне в руку мобильный:
— На, доча, у тебя же нет такого! Ты вон какая задрипанная. Я все равно себе новый буду брать. Этот — говно устаревшее, счас такие с цветным экранчиком есть и с фотоаппаратом внутри!
Я почувствовала, что схожу с ума. Я собиралась материально помочь деду, оставив ему большую часть денег, которые сунул мне Глеб, а деду надоела модель телефона, которая тянет долларов на двести. Брать телефон было неудобно, но объяснить почему — невозможно. Я сунула его в сумку. Пришла старьевщицей, и уйду старьевщицей.
— Спасибо! — я чмокнула деда в плешивую голову.
— Это я с мобилой красивый, а без — не очень, — заржал Сазон. Разговор опять зашел не в то русло, и я наощупь открыв замок, пнула дверь ногой. Она не открылась. Я пнула еще два раза — безрезультатно. Я разбежалась, и ударила плечом. Дверь не поддалась. Подошел Мальцев и галантно открыл дверь, распахнув ее на себя. За ней оказалась вторая — железная. Я отодвинула тяжелую щеколду, и тоже на себя дернула железную громадину. Дверь не поддалась. Я снова дернула — она не открылась. Я уже почти изнемогла, прыгая у выхода, когда сзади подлетел Сазон, и пинком открыл дверь наружу.
— Ни зайти, ни выйти по-человечески! Несообразительная ты, доча!
— И не образина я вовсе! — огрызнулась я тихо.
— Не образина, а не-со-об-ра-зительная! — грустно пояснил Мальцев мне вслед. — Но, бля! Это не я сказал.
Я прыжками через три ступеньки убежала от дедов, мечтая сохранить остатки разума.
Было раннее утро, и даже самые дисциплинированные госслужащие пока не торопились на работу. Светлое, чистое небо опять предвещало ясный и теплый день. Одна и та же, пусть и хорошая погода, вносила почему-то элемент рутины даже в мои нескучные дела. В Сибири, например, погода меняется раза три в день. И это добавляет экстрима даже в самую размеренную жизнь. Есль утром выйти на работу в босоножках, а вечером вернуться в них по снегу — это бодрит и настраивает на творческий лад. Здесь же хочется только есть, спать и греться на солнце.
Я завела «горбатого» всего лишь с третьей попытки. Он попыхтел, похрюкал, и мы поехали.
«Самый беспроблемный старичок» — только я так подумала, как он заглох. Я проехала метров сто и встала на повороте на главную дорогу. По привычке открыв впереди капот, я испуганно отшатнулась, увидев там ржавое ведро и побежала назад искать у машины ее дряхлые внутренности. Я мало что понимаю в движке, но все равно добросовестно проделала все действия заядлого автомобилиста: потрогала какие-то проводки, похмурилась на аккумулятор; уперев руки в боки, попинала колеса, протерла стекла и фары. Горбатый не заводился.
— Поспешай! — услышала я до боли знакомый рев. — Поспешай!
Я оглянулась, и увидела как от подъезда галопирует Сазон, а за ним семенит Мальцев. Сазон на ходу вытащил из кармана неизменных камуфляжных штанов ключи, брякнула сигнализация, и дед прыгнул за руль… не старого Москвича, а темно-зеленого Патрола. Я протерла очки грязной тряпкой, которой терла фары «горбатого», но Патрол остался Патролом, а Сазон Сазоном. Мальцев, правда, устроился за рулем праворульной Тойоты, но впечатления это не испортило. Они меня не заметили: со двора было два выезда, и деды рванули в противоположный от меня.
Сазон сорвался с места первый, Мальцев стартанул не так эффектно. Сазон, не притормозив, вылетел на главную дорогу, Мальцев подкрался к повороту с дисциплинированно включенным поворотником и аккуратно вырулил вслед за Сазоном. Я все терла и терла тряпкой то очки, то фары, то фары, то очки. Я хотела крикнуть им, чтобы дернули меня на буксире — глядишь, заведусь, или, может, дед подарит надоевший, устаревший джип. Но они скрылись раньше, чем я рот успела открыть. Я устала, испачкалась, и захотела поплакать. Я приехала разгадать одну загадку, а их оказалось две.
В ржавом ведре, которое стояло там, где у всех нормальных машин находится мотор, лежала веревка. Я взяла ее в правую руку, в левой зажала сто рублей, и вышла голосовать на дорогу. Но никаких машин не было. Город еще не проснулся. Я стояла как дура — одна, посреди пустой дороги, с веревкой и сотней в руках. Пролетел самолет, оставляя в небе белый след, по-осеннему громко закаркали вороны. Я порылась в сумке, заменила сто рублей на десять долларов, а веревку обмотала вокруг шеи. Мимо промчался раздолбанный грузовик, и чумазый водила, глядя на меня, повертел пальцем у виска. За свои же деньги демонстрирую чувство юмора, а меня не понимают. Опять захотелось поплакать.
Я сходила за ведром, и перевернув его, уселась на обочине, закурив с веревкой на шее. На третьей сигарете около меня затормозил красный Мерседес-кабриолет с откинутым верхом.
— Есть прикурить? — спросило создание из тех, кого принято считать «шикарной дамочкой». Она была такая безупречная, что невольно подумалось о мастерстве хирургов. Я кивнула и бросила ей в салон зажигалку. Она затянулась длинной, черной сигаретой, и тряхнув белокурой гривой, посоветовала:
— Лучше делать это при вечернем освещении.