Бедная Лиза
Шрифт:
– Может быть, никакого. А, может быть, самое прямое. Он известен, немолод и небогат. Ему нужно думать о будущем. А картина, по разным оценкам, может стоить от десяти до тридцати миллионов франков. Точнее, десять миллионов она стоила до похищения, теперь же картина сильно поднялась в цене. Американцы оценивают ее ни много, ни мало в пять миллионов долларов. Согласитесь, это совершенно невообразимые деньги.
Лепэн промолчал. Он отлично помнил, как Бертильон испортил улику, на которую префект возлагал особенные надежды. После похищения на черной лестнице обнаружили защитный стеклянный
Ярости и разочарованию Лепэна не было предела. Он вызвал к себе Бертильона и, с трудом сдерживаясь, осведомился, как могло случиться, что столь опытный криминалист фактически уничтожил важнейшую улику. Бертильон только плечами пожал: господин префект волнуется совершенно напрасно. Что, в конце концов, могли дать им отпечатки? Дактилоскопическая база еще слишком мала, в нее внесены далеко не все преступники Франции. Не говоря уже о том, что украсть мог и не профессиональный вор. А вот его антропометрический метод рано или поздно даст результат.
– Рано или поздно? – свистящим шепотом переспросил Лепэн. – А как именно поздно, позвольте узнать?
– Как только позволит ход расследования, – чистосердечно отвечал Бертильон.
Префект на это только плечами пожал: невозможно было сердиться на столь явного педанта. В узком кругу подчиненных он даже позволил себе назвать знаменитого криминалиста «пыльным сундуком, набитым одними предрассудками». Поначалу он даже хотел отстранить Бертильона от расследования, но передумал.
И вот теперь русский дипломат говорит вещи, о которых сам он боялся даже подумать. Если не верить Бертильону, то кому тогда можно верить во всей французской полиции? И, однако, аргументы Загорского нельзя было отбросить просто так.
– Я возьмусь за него, – неожиданно сказал Загорский.
– Что? – не понял Лепэн.
– Я возьму Бертильона в разработку, – повторил русский. – Если вы мне позволите это сделать, я скажу вам, где вы сможете найти похитителя.
Префект поглядел на него крайне внимательно: и где же?
– Работа с постоянными сотрудниками музея – путь понятный, но в данном случае, боюсь, тупиковый, – отвечал русский дипломат. – Попробуйте заняться теми, кто так или иначе в последний год имел дело с Лувром в качестве приглашенных экспертов, оценщиков или же просто наемной рабочей силы… Думаю, там вы скорее обнаружите искомое.
Префект молча размышлял. Что ж, в предложении русского есть свои резоны. Пожалуй, господину Загорскому будет легче иметь дело с Бертильоном даже чисто психологически. Можно представить, какой поднимется скандал, если он, префект, даст понять, что в число подозреваемых попал сам Бертильон. Можно и место свое потерять, опять отправят в Алжир или даже куда подальше. А русский, беседуя с Бертильоном, будет действовать от своего имени. Так что если он неправ, и старого криминалиста подозревают напрасно, он, Лепэн, окажется тут совершенно не при чем.
Он, наконец, поднял глаза на Загорского.
– А теперь скажите, зачем вам все это? – спросил он.
– Мы оба сыщики, – улыбнулся русский, – оба делаем одно дело.
Но префект словно бы не слышал его.
– Зачем это вам? – повторил он.
Нестор Васильевич взглянул ему в глаза и понял, что общими словами тут не отделаешься.
– Вас не перехитрить, – улыбнулся действительный статский советник. – Ладно, скажу честь по чести. Просто я очень люблю искусство и очень не люблю преступный мир. И я не хочу, чтобы мировой шедевр пылился в чулане у какого-нибудь богатого бездельника.
И тут префект неожиданно кивнул.
– По рукам, – сказал он. – Такому объяснению я верю. Однако хочу предупредить: поскольку действовать вы будете исключительно от своего имени, Бертильон вряд ли захочет с вами говорить. Это весьма замкнутый человек, которого не интересует практически ничего за пределами его специальности.
Действительный статский советник, услышав такое, сощурился.
– Вы сказали «практически ничего», – проговорил он. – Это значит, что все-таки что-то ему может быть интересно.
– Пожалуй, – префект вышел из-за стола и подошел к Загорскому, который был выше его на целую голову. Но, похоже, мсье Лепэна такая разница совершенно не смущала. – Он поклонник всякого рода китайщины, считает, что в Поднебесной сосредоточена вся мудрость человечества. Ни разу в Китае не был, но за разговор с ученым китайцем, кажется, отдал бы полжизни.
– Вот как? – улыбнулся Загорский. – Это интересно.
– На мой взгляд, ничуть, – пожал плечами префект. – А, главное, я не понимаю, как это может вам помочь.
Раз в неделю по субботам Альфонс Бертильон позволял себе немного расслабиться, отойти от научных штудий и текущих расследований и посидеть на веранде в своем любимом кафе «Клозери де Лила» на бульваре Монпарнас. Кафе не было тихим местечком, народу тут всегда было битком. На рубеже веков главную здешнюю клиентуру составляли буржуа, но после того, как кафе облюбовали шумливые поэты и художники, буржуа тут почти не попадались, разве что забредет случайно растерянный провинциал и глядит в оцепенении, как резвится парижская богема, посадив себе на колени девушек и целуя их в нестерпимо красные, припухшие от нескромных ласк губы.
Впрочем, поэты и художники совершенно не мешали Бертильону, который сидел за маленьким столиком в углу веранды, мирно попивая свой кофе. Старый криминалист исподволь наблюдал за текущей мимо жизнью – ему нравилось думать, что так он узнает нравы простого народа.
Регулярно сюда заявлялись заядлые шахматные игроки, некоторые из них даже предлагали Бертильону сыграть партию-другую. Иногда он отказывался, иногда соглашался. Сегодня в кафе явился незнакомый Бертильону господин с бородкой клинышком, усами и впечатляющих размеров лысиной.