Бедная Настя. Книга 3. В поисках счастья
Шрифт:
— Это я виновата, — с грустью кивнула Анна. — Хотела помочь ей, а вышло иначе — зря обидела.
— Да разве ты можешь кого обидеть! — покачал головой Никита. — Видать, растревожила она тебя. Но ты лишнюю вину на себя не бери, лучше вспомни, сколько раз она тебя ни за что обижала. Сколько ты от нее натерпелась! Пусть теперь сама попробует и поймет, каково это.
— Как может полегчать, если ты другому больно сделал? Нет, Никита, мне от собственной грубости еще больней!
— Ох, и маешься же ты! Послушай, а, может быть, тебе еще раз написать князю Оболенскому?
— Нет, — покачала головой Анна. — Не хочу прослыть бездарной да еще и навязчивой!
— Так ведь давно уже должны были сообщить, на какое время назначено прослушивание! — воскликнул Никита.
— А, может быть, господин Оболенский вообще передумал.
— Что же он тогда за директор, если у него сегодня одно на уме, а завтра — другое?! — возмутился Никита.
— Вдруг после нашего разговора там, в имении, он решил, что для меня сцена — не самое главное в жизни?
— Нет! Все знают, что ты мечтаешь стать актрисой. И Иван Иванович так хотел. А давай я побегу к князю, разведаю чего…
— Что ты, что ты! — замахала на него руками Анна. — Негоже так! Стыдно на глаза лезть. Ждать буду, пусть судьба сама распорядится, как положено.
— И где ты только силы берешь, чтобы все терпеть да обиды сносить? — вздохнул Никита и, заглядевшись на нее, вдруг потерял самообладание. — Аня, милая ты моя…
— А вот это ты зря, Никита, — тихо сказала она, отстраняясь от его объятий. — Говорили мы уже с тобой, не стоит душу попусту ворошить…
Никита хотел возразить ей, но в гостиную степенно вошел Матвеич и торжественно произнес:
— Письмо. Анне Платоновой. Лично.
Анна тут же бросилась к нему и взяла с серебряного подноса продолговатый конверт. Она не решилась раскрыть его сразу и с повлажневшими от волнения глазами оглянулась на Никиту.
— Наконец-то, дождались! — выдохнул он. — Читай! Читай скорее!
Анна улыбнулась и вскрыла ножичком конверт. Потом она достала и развернула присланную из Дирекции театров бумагу и прочитала письмо… Ножик выпал из ее рук, Анна покачнулась. Матвеич поддержал ее под локоть и неодобрительно покачал головой — упавший ножик едва не повредил паркет.
— Мне отказано… — прошептала Анна. — Господин Оболенский не желает даже прослушать меня!
— Этого не может быть! — воскликнул Никита.
— Увы… — развела руками Анна. — Впрочем, я сама виновата…
— Ты тут ни при чем! — настаивал Никита. — Мы прямо сейчас поедем к князю Оболенскому и сами спросим его, почему он передумал. Я не верю этому письму! Я помню, как ему понравилось твое пение… Ты рождена для сцены. Когда ты играешь, сердце замирает. Это все несправедливо, не правильно!
— Никита! — остановила его Анна. — Не вини никого. Я и сама не знаю, что со мной происходит. И, быть может, князь почувствовал эти перемены. Это прежде мне ничего, кроме сцены, не надо было, а сейчас…
— Это вольная, — покачал головой Никита. — Я знаю, я сам это испытал. Первое время все не мог решиться — куда идти, что делать… И к старому возврата нет, и будущее кажется таким неясным и пугающим. Поверь, это пройдет. Ты потом не простишь себе, что отказалась от своей мечты.
— А моя ли это мечта, Никита? — Анна вздохнула. — Да, мне нравится играть, свет рампы манит меня. Но это то, что мне внушил Иван Иванович, он передал мне свою любовь к театру. Он хотел, чтобы я стала актрисой. И это ради его памяти я приехала сюда.
— Не говори так, Аннушка, ты прямо живешь на сцене!
— Вот то-то и оно… А где же настоящая жизнь, настоящие чувства? Нет, нет, я не должна спешить! Я хочу понять, что мне на самом деле важнее. Судьба предоставила мне выбор, и я обязана воспользоваться этим шансом. Я намерена сама решить, как мне жить дальше.
— Иван Иванович не простил бы тебе, что ты так быстро сдалась!
— А я и не сдалась! — улыбнулась Анна. — Не получилось стать актрисой — значит, не суждено. Получится что-то другое.
— Поговори с Владимиром Ивановичем, он поможет, — никак не хотел поверить в искренность ее слов Никита. — Он обещал.
— Я не нуждаюсь в его помощи, я справлюсь сама!
— Ты… любишь его? — вдруг тихо спросил Никита, глядя ей прямо в глаза.
— О чем ты? — Анна почувствовала, что краснеет. — Нет, нет! Нет!
— Тогда почему ты отказываешься?
— Потому что я не хочу ни от кого зависеть.
— Так ты решила уйти?
— Думаю, да. Я сниму комнату, устроюсь гувернанткой или буду давать уроки пения. Я не пропаду!
— Аня!
— Я прошу тебя, Никита, оставь меня сейчас. Я хочу собраться с мыслями. Ты хороший друг, и я тебе благодарна за сочувствие и поддержку, но, пожалуйста, позволь мне самой рассудить свою дальнейшую жизнь.
Анна поняла, что Никита обиделся, но у нее более не было сил убеждать и уговаривать его не мешать ей обдумывать, вероятно, самое важное в ее судьбе решение. Никто не мог понять ее лучше ее самой, а она сама себя не понимала. Как будто дорога привела Анну к былинному камню, за которым любой путь ведет в никуда или черт куда знает. И сейчас ей стали бесполезны чьи-либо советы, ибо лишние разговоры только увеличивали сомнения, а колебания грозили расшатать такое хрупкое равновесие в ее душе.