Шрифт:
Ничто не предвещало беды: была суббота, сияло солнце, погода ласково шептало легким осенним ветром прощальную симфонию вечности. Мы с женой немного пособирали опавшие желтые листья и, уютно усевшие на скамью, смотрели на алое зарево заката. Дачный сезон угасал. Голые ветви кустов, деревьев; мёртвые стебли цветов курились розовым дымом. Вдруг подул ветер, подняв в воздух скелеты жухлых трав, небо затянулось черными густыми облаками, набатно зачирикали птицы. Мы спешно покинули природу и спрятались в уютном домике возле слегка натопленного камина.
Ветер усиливался, в порывах стараясь сорвать мне крышу. В тревожном ожидании я долго стоял у окна, смотрел необузданную стихию природы и думал о том, как беззащитен человек перед капризами природы.
Ну вот, успокоилась мокрая, холодная буря. Заработала спутниковая антенна и мы стали
– Привет, Лора!.. Что случилось?.. Да ты что! О-о-о! Ничего себе!.. А мебель?.. А посуда?.. И электричество?.. Да ты что!.. Ну что ты, Лора, конечно скажу. Хорошо… Хорошо… Сейчас скажу. Я перезвоню.
Она глубоко вздохнула и хотела извещать о том, что же там у наших друзей такое случилось и чему она так удивлялась, но при имени Лора я уже понял, что Боря Бешенный, муж Лоры и по совместительству мой однокурсник, влип опять, чему я в принципе совсем не удивился, потому как за то время, которое я знаю Борю Бешенного, мы, его однокурсники уже привыкли к его попадаловам. Но на первых словах жены я не на шутку испугался.
– Лора Боровикова звонила. У них крышу снесло.
– Что? У обоих? И что, в дурку попали? – озабоченно спросил я. Согласитесь, крышу снести можно и на сарае, а можно и на плечах, посему и ничего неудивительного в том, что я испугался.
– Да нет! Крышу на даче у них снесло вчера. Ветром. Бедный Борис!
Своё известие касательно Бешенного то с жалостью, то с досадой в голосе, она всегда закачивала так: «Бедный Борис!». Сколько раз ей приходилось это повторять, она уже и сама, наверное, не помнит. Я рассмеялся. По-другому было невозможно никак. Зная Борю и его постоянные приключения, невозможно не смеяться даже тогда, когда вроде и не прилично, потому как у людей горе, у людей крышу на даче снесло в прямом смысле, а не так, как мне сразу показалось, но и удержаться от смеха нет сил, когда знаешь, кто такой Боря Бешенный. Ах ты Борик, ах ты мой дорогой, что же это тебя так преследует рок судьбы? Почему ты, почти прожив уже жизнь, так и не научился жить спокойно, как живут миллионы людей вокруг, жить праведною жизнью? Впрочем, может и не надо жить спокойно? И кто сказал, что это и есть единственно праведная жизнь?
Жена уже давно спит, а я думаю. Думаю и вспоминаю…
С Борисом Боровиковым мы, его однокурсники, познакомились на первом курсе института только спустя месяц с момента начала учебного года, когда после выписки из больницы на первую же лекцию он появился с законсервированной в медицинском бандаже правой рукой и широко распахнутой улыбкой до ушей. Но легенда о его подвигах насквозь просверлила наши мозги ещё задолго до его появления на наших глазах как физический объект. Невысокого роста, ширина могучих плеч почти ровна с его ростом, на плечах очень короткая и основательно поставленная шея, плавно переходящая на круглую как футбольный мяч крупную голову, на которой уже давно стёрлись следы волос, которых, когда-то, судя по затылку, густо и весело росли на такой большой поляне.
Боря наш, как вы уже догадались, тоже носит фамилию Боровиков, а кликуха Бешенный к нему прицепилась ещё со школьной скамьи за его действительно неудержимо бешенный темперамент и исключительную преданность к справедливости, по вине которой Боря вечно попадал в немилость школьному начальству даже тогда, когда на нём не было ни капли вины, а просто защищал правду.
О том, что в школе он мог с кем-то провести лабораторные занятия на тему что такое есть кровавая бойня с горячей красной струёй из носа, мы поверили сразу, как только увидели его левый, свободный от бинтов, бандажа и весь в шрамах кулак, а на его плечах и руках, торчащих из тельняшки-безрукавки, гордо и демонстративно рисовались килограммы выпуклых масс, сурово напоминающих крепко натренированные мышцы; но мы никак не могли представить его в роли школьного хулигана, террориста в масштабе одной отдельно взятой школы хотя бы по той причине, что Боря никак не был похож ни на хулигана, а тем более, – на террориста; с лица у него не сходила улыбка даже когда он спал или просто сидел и терпел жестокое поражение в борьбе со сном на нудной и почти никому непонятной лекции по политэкономии.
При первом же знакомстве, – это же понятно! – мы устроили ему вступительный экзамен в нашу уже успевшую подружиться ассоциацию одногруппников: всех изнутри грызла червь
Оказалось, после успешной сдачи вступительных экзаменов, Боря решил с друзьями отметить это знаменательной событие, на которое после трёх лет срочной службы матросом он даже и не рассчитывал с первого раза пришвартоваться в бухту высшего учебного заведения, и по этой причине в нём разродилась феерическая радость, вследствие чего у бывшего матроса сломался тормозной кран и он, сев на двухколёсную мотоубийцу друга, покатил по ночному городу, врезался в какой-то бетонный столб, сломал ключицу, два ребра и правую руку в трех местах. Рассказывал обо всём этом Боря Бешеный со смехом и так, как будто всё это случилось с его заклятым врагом, а не с ним, отчего и мы покатывались со смеху безудержно. Мы не могли не смеяться, слушая его рассказ: он рассказывал весело, сочно, с юмором и подробно подчёркивая мельчайшие подробности, а мы словно на вечере юмора сидели.
Марать бумагу конспектами он, естественно, не мог, и по этой причине старался слушать лекции во всём напряжении своего мозгового вещества, и за этим тяжким трудом почти всегда засыпал на лекциях, положив под голову согнутую левую руку.
Про сон Борика Бешеного я должен остановиться особенно подробно. Это даст читателю более полное представление о нашем уникальном таки однокурснике. Итак, ночь. Перед тем, как ложиться спать, Боря переворачивал вверх дном оцинкованный таз для стирки, которого я покупал накануне, заводил старый механический будильник времён первой мировой войны на максимальную громкость, и клал его на дно таза, где уже лежали какие-то ключи, ножницы, монеты, чтобы не проспать первую пару лекций в родном альма-матере. В половине седьмого утра от оглушительного тарахтенья, напоминающего близкое движение танковой колонны, просыпалось всё общежитие, соседи же по комнате закрывали уши подушками, дабы избежать неотвратимой травмы ушных перепонок; сам же Боря Бешеный продолжал при этом храпеть таким усердием, что мог бы заглушить рев моторов целого танкового батальона.
Минут через десять-пятнадцать, очухавшись от контузии, мы, его соседи по комнате, вырубали этот ядрёный будильник и начинали тормошить виновника тревоги, а иногда даже удавалось придать отнюдь не проснувшемуся, ещё крепко спящему матросу запаса, сидячее положение, что в принципе не имело никакого значения для самого Борю, потому что ему было всё ровно как спать, – сидя или лёжа.
После двух или трёх дней тяжёлой травмы по причине воздушных тревог над ухом, мы разбили об стенку тяжелый механический будильник времён первой мировой войны, обматерили вчерашнего матроса простым деревенским сленгом и подписали промежуточный контракт, где мы приняли на себя обязательства пинать нашего друга ногами каждое утро и обливать его холодной водой до тех пор, пока он не вернётся с волшебной страны сна в наш грешный , но реальный мир лекций в восьмом учебном корпусе нашего института. И мы с большим удовольствием и ревностным усердием принялись выполнять пункты наших обязанностей, не скрывая при этом удовольствие, получаемое от возможности отмщения за наши почти состоявшиеся сердечные приступы от утренних тревог.
Со временем бунт на корабле начал приносить свои плоды и наш друг, и по совместительству однокурсник, стал входить в колею институтского графика, как неожиданно грянул гром: Боря опять лёг в больницу. Оказалось, что кость правой руки срослась не по правилам, аморально, почему и пришлось коновалам снова сломать её и опять законопатить в более надёжный гипс. Спустя всего лишь неделю Боря Бешеный встал перед нами в свежей гипсовой обновке руки и со смехом рассказывал о том, как несколько врачей ломали его руку через колено и не никак могли сломать, и только когда появился здоровенный бугай с размерами и весом знаменитого штангиста Василия Алексеева, удалось решить вопрос, но оказалось, однако, что было рано радоваться: рентген показал, что сломали руку не по старым разломам, а совершенно в другом месте, попутно образовав при этом ещё два небольших осколка, следствием чего стало необходимость срочной ручной операции. Наркоз, скальпель, зубила, молоток… Перекроили, собрали по кусочкам, зафиксировали, зашили, замуровали в гипс.