Бег по раскаленному песку
Шрифт:
Когда они вернулись в палату (катетер стоял на запястье), и Геля сняла с ребенка штанишки, то увидела на ножках следы от уколов. Она растерянно застыла. Она стянула с ребенка рубашечку – перепроверила свои догадки. На руках, в запястьях, в локтевом сгибе, под коленками были такие же следы.
Эти недомедсестры пытаясь найти вену, во всех возможных местах кололи ребенка иглой от системы. Вот почему он так! орал!
Потом, естественно, орала Ангелина. На недомедсестер и недодокторов.
Потом, естественно, мать не отпускала от себя дитя. Обнимала его, жалела,
Ангелина с Мишей пролежали неделю, за это время они не только вылечились, но и исхудали, стали нервными, раздраженными и плаксивыми.
Поэтому Лика ненавидит боль-ницу, от слова боль.
Виталию она решила не звонить и не спрашивать по трем причинам, во-первых придерживалась принципиального правила – если есть возможность узнать самой, то она это сделает. Во вторых если есть возможность узнать самой, то она не будет отвлекать человека, тем более, если у него могут быть важные дела. А у Виталия, и это предсказуемо, возле больной матери могут быть важные дела. И в третьих он по телефону разговаривал как робот. Может, конечно, ей показалось, и она сделала поспешные выводы о человеке, которого ни разу в глаза не видела, а может, у него так проявляются переживания за самого близкого и родного человека.
В регистратуре она узнала номер палаты Веры Ивановны и имя лечащего врача, поднялась на шестой этаж, прошла по коридору в нужную палату, по дороге ловя себя на мрачных мыслях по поводу больничной среды. А среда больничная, как бы ни хотелось от нее скрыться и закрыться, была везде, даже в носу. Слышался запах лекарства, к нему приклеился запах болезни и грустной атмосферы и белых потолков и окрашенных в бледно зеленый цвет стен.
Она постучала в нужную дверь и приоткрыла ее, найдя взглядом Веру Ивановну, Лика прошла к ее кровати. Вид Веры Ивановны вызвал сочувствие: голова перебинтована, скула заклеена пластырем, под глазами огромные синяки, цвет лица контрастно бледный с желтизной, она как бы постарела лет на двадцать. Во всем этом одно обрадовало Лику: спала она спокойным детским сном.
Возле кровати на стуле сидел молодой мужчина. Лика отметила, его красоту, но он взглянул на нее пустыми стеклянными холодными глазами и первое, вернее второе впечатление о нем резко изменилось.
– Анжелика Валерьевна? – негромко спросил.
– Да, – шепотом ответила она.
– Мама спит, ей сделали укол. Пойдемте в коридор. Не будем ей мешать.
Они вышли в коридор, встали у окна. Виталий разговаривал в полголоса, Лика в этом его поддержала.
– Вы, Анжелика Валерьевна, на мой вид не обращайте внимание. Я не спал уже двое суток. Глаза как у обдолбанного наркомана.
Лика не стала ему говорить, что именно эта мысль пришла ей в голову, когда его увидела.
– Вы не бойтесь, я не наркоман.
– Я и не боюсь – быстро соврала она.
– Я вчера с плавания пришел, – устало говорил он – До этого сутки не спал. На вахте был. Домой приехал, ужин сделал, спать не ложился, ждал ее с работы. Потом вот это случилось – он посмотрел на дверь в палату – и некогда было и некуда было прилечь. То снимки делали, то с докторами общался, потом участковый расспрашивал.
– Я могу вас подменить – предложила Лика.
– Спасибо, конечно, но у вас своих дел полно. Доктор сказал, что через пару дней ее можно забрать на домашнее лечение.
– Может вам помощь нужна? Вы говорите, не стесняйтесь. Вера Ивановна нам не чужой человек.
– Да все есть, – устало сказал он – справимся.
– Может лечение оплатить? – не отставала Лика.
Виталий хмыкнул и вздохнул:
– У меня есть деньги, Анжелика Валерьевна.
– Я в этом не сомневаюсь. Извините, если обидела вас своим предложением.
– Проехали – отмахнулся он.
«Гордый, – заявила себе Лика – гордый и уставший. Все с ним понятно. Никакой помощи не надо. не примет, справится сам. Независимый мужчина со стеклянными глазами».
Она поставила пакет с виноградом и соком на подоконник и спросила:
– Виталий, а вы знаете, что произошло?
– Знаю – он потер шею, разминая позвонки и массируя гудящее тело – Она возвращалась с работы и в подъезде на нее напали. Стукнули по голове, выхватили сумочку, обчистили карманы и смылись. Соседка услышала возню на лестничной площадке и выскочила. Увидела только черную спину и капюшон на голове. Позвала меня. Это все что я знаю.
– Ужас. Хоть бы нашли этого… – она не смогла подобрать корректное слово и спросила – он один был?
Виталий пожал плечами.
– Мама говорит, что их двое было. Били по голове и все. Вот как их найти? Кто-то в черной одежде, в черном капюшоне. И все. Никаких зацепок и примет. И свидетелей тоже нет. Глухой номер.
– А может камеры видео наблюдения. Они же сейчас на каждом углу развешаны.
– Анжелика Валерьевна, – чуть возмущенно сказал Виталий – мы живем не элитном доме для богатых и знаменитых. У нас в районе камеры видео наблюдения только на магазинах. И то не в каждом, через один.
Лика ничего не ответила, для нее это прозвучало как упрек. В ее доме на каждом подъезде, на каждом углу, на каждой крыше по три, а может даже по пять камер, ведь дом для богатых и знаменитых. Или как он там сказал? Но она решила не обращать внимание на упрек, да и не упрек это, скорее всего, а усталость.
Виталий, чуть успокоив свое возмущение, сказал:
– Хотя, вы знаете, я очень жалею, что моя мама живет не в элитном доме. Но ничего. Все изменится. Еще в одно такое же плавание схожу, вернусь, и эту квартиру продам, куплю в нормальном районе. Чтоб этих уродов- наркоманов, даже в пределах лье не было.
– Почему вы думаете, что это сделали наркоманы? поинтересовалась Лика.
– Я бы не удивился, если бы напали на меня, потому что у меня были деньги. Или влезли бы в квартиру в наше отсутствие, то есть по наводке, А напали на пожилую женщину.
– Она не пожилая – успела возразить Лика.
Виталий не заметил протест, ему очень хотелось рассказать свои расчеты и предположения.
– У нее в сумке телефон, кошелек с мелочью, тысячи полторы и паспорт. Вот и все ценности. Еще ключи от квартиры.