Шрифт:
АЛЕКСЕЙ РАСКОПЫТ
Бег с барьерами
Людских поступков тайный смысл
Сокрыт по-прежнему от ока,
И бьется бабочкою мысль
Над тем, что носит имя бога.
Маргарита Волкович
Топоров сортировал записи, когда в комнату вошел Саша, сказал с порога:
– Папа, я полгода как получил паспорт. Имею право на подселение. Почему ты против?
Он стоял красивый, крепкий, высокий, в рубашке; хорошая мускулатура и серьезные глаза. Неизбалованный.
– Зачем тебе?
– спросил Топоров.- Чтобы кто-то
Брови сына сдвинулись, но голос звучал ровно, почтительно: - Я не собираюсь брать студента биофака.
– А кого наметил? Ведь уже наметил?
– Присматриваюсь,- ответил Саша уклончиво.- Но это будет человек постарше и не биолог.
– Да? А я взял в компанию двух коллег-математиков. Мы прекрасно ладим. А твоя психика еще не окрепла! Вдруг конфликт или, страшно сказать, оборотничество.
– Я сумею справиться,- ответил Саша, глядя серьезно и внимательно.
Топоров запнулся. Сын не по годам серьезен, выглядит старше.
В парне уже есть стержень. Топоров сам себя тянул за волосы, обтесывал, выгранивал, но некоторые углы еще торчат, зато сына с рождения окружил комфортом, который не разнеживает, а высвобождает силы для работы.
– Хорошо,- сказал Топоров наконец.- Ты знаешь, я опекаю тебя до известной степени. Отношения у нас тренера и спортсмена, верно? Если не согласен с моей методикой, иди своим путем. Наши отношения не испортятся: ты - сын, я тебя люблю. Только потом не скули, что не предупредил, не указал дорогу поровнее! Помни, я готов помогать, но не брошу свои дела, чтобы сидеть с тобой над школьными уроками.
Саша кивнул.
– Папа, я не верю в серьезную опасность. Я тебя знаю. Тренер или не тренер, но ты бы запретил. Значит, либо ничтожно мала возможность ошибки, либо ошибка опасности не влечет. Так?.
Топоров ответил с неудовольствием: - Через два-три года этой опасности не было бы вовсе.
Губы сына дрогнули, поползли в стороны, глаза заблестели: - Так ты не против?
– Выбирай кандидатуру,- ответил Топоров как можно более равнодушным голосом.- Потом покажи мне. Помни, я не запрещаю. Просто могу дать дельный совет.
Саша подпрыгнул, бросился к отцу, поцеловал. Топоров несколько смущенно погладил сына по голове. Сам в детстве ласки недобрал, к нежности не привык, иногда смутно удивлялся, что взрослый парень жмется как ребенок, ластится.
Юноша вприпрыжку носился по комнате. Паспорт где-то спрятался, носки запропастились, а в Институт Подсадки, как называли в обиходе Институт Сверхточной Информационной Записи, надо приехать за два часа до конца рабочего дня.
Неслышно отворилась дверь, вошла Алина. Ее ласковые и встревоженные глаза словно согрели воздух в комнате. На голову ниже сына, тоненькая, бледная и всегда словно бы испуганная, она неслышно подошла к сыну сзади, обняла.
– Это ты, наш хомячок?
– спросил Саша, обернувшись к матери. Это была семейная игра, придуманная Топоровым еще в эпоху знакомства, когда у Алины действительно были очень пухленькие щечки. Потом за острый взгляд милых черных глаз он называл ее - "галчонок". Вскоре Алина сменила цвет волос, стали пушистые белые - "зайчонок". После родов начала полнеть - и снова "хомячок". В эту игру включился подрастающий сын. Он давно перерос мать, и стало казаться естественным, что в опеке нуждается маленький хомячок, любимец семьи. А когда беспощадный Топоров заставил располневшего хомячка сбросить лишние 15 килограммов, то Саша начал cажать Алину на плечи и носить по комнатам, наклоняясь из стороны в сторону. Алина визжала в страхе, визжала и хватала сына за уши.
– Тревожно за тебя, Сашенька.
– Мамочка,- сказал он, обнимая и целуя ее.- Все будет хорошо. Мы тебя любим и в обиду не дадим!
– Я за вашими спинами как за каменными горами, а вот вы открыты всем ветрам. Кто присмотрит, кто вас в обиду не даст?
– Хомячок,- засмеялся Саша, легонько приподнимая мать.- Наш железный отец научил меня давать сдачи раньше, чем кто обидит.
Она с сомнением посмотрела на сына, оглядывая его сияющее лицо с радостными глазами, которые могли мгновенно становиться холодными как лед. Отец, опасаясь излишней доброты в сыне, перетренировал ребенка.
– Может быть,- сказала она со вздохом,- это хорошо, что умеешь за себя постоять. А вот у меня третья подсадка.
Паспорт нашелся. Саша на радостях сдавил мать в,объятиях: - Мама, я тебя никогда не расспрашивал...
– Ценю,- ответила она серьезно.- Расскажу, хотя неприятно говорить о таком. На подсадке выбрала не тот тип женщины. Сама я больше общалась с книгами, любила поспать - и сейчас люблю, мечтала о прекрасном принце. Ребята предпочитали моих подружек. Я решилась подсадить женщину очень женственную...
Она запнулась. Саша быстро отвел глаза: - Я понимаю, понимаю. Ты совсем другая. Ты стерла запись?
– Да. Потеряв на этом два года жизни. Через полтора года решилась на другую подсадку. Милая женщина, домашняя хозяйка, образцовая жена. Я полагала, что будем дополнять друг друга, но если бы она хоть на минуту оставляла меня в покое! Требовала держать квартиру в стерильной чистоте, корила, что кормлю вас из магазина, а не с базара, возмущалась нынешней модой, настаивала на более скромной одежде...
– Не знала, что мода меняется?
– Я сама сглупила, подсадив ограниченную дуру! Никто не брал, не надо было брать и мне. Если бы она не вмешивалась! Но дураки всегда считают себя правыми. Я уговаривала, просила, умоляла, но подсадница с ослиным упорством требовала своего. Я начала сходить с ума, у меня расстроились движения. Подсадница уже брала контроль над моим телом. Мне пришлось идти на стирание.
– Бедная моя мамочка,- сказал Саша, прижимаясь к ее груди.- Все тебя обижают!