Беглая
Шрифт:
Клер. Ум.
Джордж. Смешно! Говорить об искусстве и литературе еще не значит быть умным.
Клер. А мы и не говорим.
Джордж. Не говорите? А о чем же вы говорите, интересно знать, о том, какие вы умные?.. Скажи прямо, он влюблен в тебя?
Клер. Спроси у него.
Джордж. Так вот, как светский человек, я тебе скажу: не верю в дружбу этого философа и наставника.
Клер. Благодарю! (Пауза. Смыкает вдруг руки на затылке.) Отпусти меня! Ты будешь гораздо счастливее с другой!
Джордж. Клер!
Клер.
Джордж. Ты что, сошла с ума?
Клер. Другие же...
Джордж. Никогда этого не будет. Понимаешь, не будет!
Клер. Нам пора разойтись. Совсем. И деньги мне твои не нужны, я не имею на них права, если ничего не даю тебе взамен.
Джордж. Раз и навсегда запрещаю тебе ставить обоих нас в идиотское положение.
Клер. Но разве мы уже не в идиотском положении? Подумай, до чего мы дошли. И с каждым днем делается все хуже и хуже.
Джордж. Мне лично этого не кажется. Другие тоже этого не подумают, если, конечно, ты будешь вести себя разумно.
Клер. То есть вести себя так, как тебе кажется разумным.
Джордж. Клер, ты способна кого угодно вывести из себя.
Клер. Я не намерена тебя оскорблять. Но на этот раз я говорю серьезно.
Джордж. Я тоже.
Клер направляется к двери за портьерой.
Джордж. Клер... извини меня. Видит бог, я не хотел быть грубым. Я знаю, что ты несчастлива.
Клер. А ты счастлив?
Джордж. Я этого не говорю. Но почему бы нам не быть счастливыми?
Клер. Потому что ты - это ты, а я - это я.
Джордж. Может, попытаемся начать заново?
Клер. Мы пытались...
Джордж. А ведь когда-то...
Клер. Не знаю.
Джордж. Ты знаешь, что когда-то у нас все было хорошо.
Клер. Если и было, то слишком давно.
Джордж (подходит ближе). Я и сейчас...
Клер (делает отстраняющий жест рукой). Не надо... Ты же знаешь, что это не любовь.
Джордж. Надо принимать жизнь такой, как она есть.
Клер. Я так и делала.
Джордж. Что бы там ни было, счастливо или несчастливо, но мы женаты, и этим все определяется. Забывать об этом - самоубийство для тебя и безумие для меня. Все, чего женщина с рассудком может пожелать, у тебя есть. И потом... потом я не хочу никакой перемены. Я понимаю, если бы ты еще могла обвинить меня в чем-нибудь... Если б я пил, или предавался каким-нибудь излишествам, или слишком многого требовал от тебя... Но меня как будто не в чем упрекнуть...
Клер. Ну, разговоров, кажется, довольно. (Идет к двери за портьерой.)
Джордж. Ты что, считаешь, что я примирюсь с таким положением? Ни женат, ни холост! Это же просто ад! Должна бы понимать...
Клер. А я вот не понимаю, да?
Джордж. Постой, не уходи. Мы с тобой не единственные муж и жена, у которых жизнь сложилась иначе, чем они думали. Многие приспосабливаются и живут, как могут.
Клер. Конечно.
Джордж. Но почему же, по-твоему, они это делают?
Клер. Не знаю.
Джордж. Из элементарного чувства приличия.
Клер. Именно!
Джордж. Черт возьми, ты хоть кого угодно доведешь до белого каления! (Хватает колоду карт и бросает ее. Карты с шелестом разлетаются.) После твоей сегодняшней выходки ты могла бы быть ко мне немножко добрее, а?
Клер отрицательно качает головой. Он берет ее за руку.
Клер. Нет... нет и нет!
Джордж (отнимает руку). Так ты не хочешь помириться?
Клер. Я настроена не очень-то по-христиански.
Уходит в дверь за портьерой, закрыв ее за собой. Джордж быстро идет за ней, несколько секунд стоит в нерешительности и возвращается в гостиную. Подходит к окну, некоторое время глядит в него, с шумом его закрывает и опять долго смотрит на дверь, за которой исчезла Клер. Выходит на середину комнаты, стоит, побелевшими пальцами сжимая край карточного столика, и что-то бормочет. Идет в переднюю, тушит свет и, в нерешительности остановившись на пороге, стоит в темноте, вздыхая. Внезапно у него вырывается: "Нет!" Набравшись решимости, идет к двери за портьерой и открывает ее. На миг в полосе света видна Клер, которая стоит у трельяжа,
снимая ожерелье. Он входит к ней и со стуком захлопывает дверь.
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Большая, беленая, неприбранная комната. Дверь напротив ведет в коридор, оттуда - на лестницу. Боковые двери ведут во внутренние комнаты. На стенах репродукции хороших картин без рам, прикрепленные кнопками. Старинное, винного цвета кресло, удобное, низкое, стоит посреди комнаты. Кругом него сплошной хаос из рукописей, книг, газет, ручек, чернил; видно, что здесь давно уже кипит работа, хотя на дедовских часах всего одиннадцать. На небольшом столе у кресла - листы бумаги, папиросные окурки и две бутылки кларета. Полки завалены множеством книг, и на полу их тоже целая груда. Небрежно брошена на них мягкая мужская шляпа и черная суковатая палка, Meйлиз сидит в кресле; на нем халат и комнатные туфли. Он небрит, ворот сорочки отстегнут; пишет. Останавливается, улыбается, закуривает папиросу и,
держа перед собой лист, проверяет на слух ритм последней фразы.
Mейлиз. Ни громким словом, ни легким шепотом не обмолвятся они о Свободе, эти господа, облаченные во фраки. Пальцем не двинут, бровью не поведут, чтобы напомнить о ней. Ничего! Они безмолвствуют, застыв раболепными изваяниями перед Тиранией!
Во время этого монолога из коридора входит пожилая, несколько тучная женщина в темном платье и такой же темной соломенной шляпке. Она идет к комоду, достает из него фартук и метелку из перьев для сметания пыли. По ее движениям чувствуется, что она не торопится. У нее широкое, смуглое лицо с