Беглец с чужим временем
Шрифт:
— Я не занимаюсь теорией относительности.
— Но ведь вам, кажется, поручили написать об этой теории заключение для профессора Зауэра? — Веске выдержал эффектную паузу. — Скучный человек профессор Зауэр! — воскликнул он. Меня совершенно не интересует его точка зрения! Меня интересует только ваше мнение, господин Трассен!
Трассен налил себе еще вина. Он чувствовал, как его загоняют в какой-то тупик, из которого он вряд ли выберется.
— Так как же вы относитесь к эйнштейновской теории?
— Я пишу об этой теории заключение по заданию профессора Зауэра. —
На белой скатерти расплылось красное винное пятно.
— Похоже на кровь, — сказал Трассен.
— Отличное вестфальское вино! — сухо возразил Веске. Право, можно подумать, что вы всерьез размышляете над своим официальным заключением о теории относительности. Послушайте, хотите, я вам его продиктую? — Веске потянулся за бумажной салфеткой. — Ведь говорят, что Эйнштейн однажды уложил всю свою теорию на четвертушке бумаги!
Трассеном овладело бешенство.
— Что вам от меня надо? Смысл теории относительности?
— Да, — спокойно ответил Веске. — Нам необходимо в кратчайший срок получить абсолютно проверенную и секретную информацию о реальных возможностях эйнштейновской теории. Нам надо знать: проводились ли какие-нибудь опыты, подтверждающие теорию относительности? При каких именно условиях явления, предсказанные Эйнштейном, можно было бы легко наблюдать?
Веске выжидающе замолчал.
— Эффекты теории относительности можно было бы легко наблюдать, — медленно сказал Трассен, — если бы… — Он расправил бумажную салфетку и начал на ней, писать.
Веске кивнул официанту, и тот подкатил к столику тележку с винами.
— Пожалуй, вот эту, — Веске внимательно осмотрел этикетку и поставил бутылку на стол. — Говорят, что теория относительности возникла только из-за того, что не удался опыт какого-то Майкельсона?
— Не удался, — Трассен продолжал писать на салфетке.
— Так. А почему он не удался?
Трассен писал.
— Я спрашиваю вас, Трассен, почему не удался опыт Майкельсона?
Трассен отложил исписанную салфетку и, положив перед собой коробку сигарет, стал писать на ней какие-то формулы.
— Он не может получиться, господин Веске. Это невозможно.
— Невозможно? — Веске налил вино в бокалы. — А кто он по национальности, этот Майкельсон?
— Поляк. Работал в Америке.
— А немецкие ученые не пытались повторить этот опыт?
— Пытались.
— Ведь это поразительно! — снова воскликнул Веске с фальшивым пафосом. — Только от того, что провалился один-единственный опыт, рождается теория, которую никому не удается подтвердить ни одним наглядным наблюдением. Рождается теория, которая противоречит опыту здравого человеческого рассудка!
Трассен поднял голову и посмотрел Веске в лицо.
— Теорию относительности можно было бы проверить на опыте, — сказал он, — если бы скорость света была не так велика. Если бы она была, скажем, не триста тысяч километров в секунду, а двадцать-тридцать километров в час…
— Скорость машины на берлинской улице в часы «пик»? Шутить изволите, господин Трассен?
— И тогда скорости, с которыми мы встречаемся в нашей обычной жизни, оказались бы близки к скорости света, — невозмутимо закончил Трассен.
— Но ведь это невозможно?
— Невозможно.
— Господин Трассен, советую оставить эти шуточки.
— Я не шучу.
— Тогда вы пьяны.
— Я выйду, — сказал Трассен, вставая. — Мне надо освежиться.
— Пожалуйста, господин Трассен, — любезно разрешил Веске. — Возвращайтесь побыстрее. Мне не терпится узнать подробнее, как это один провалившийся опыт разрушил всю нашу почтенную науку.
Трассен вышел в холл. Вынув из кармана коробку сигарет, он сел на диван и задумался.
Веске, конечно, вовсе не интересуют истинные причины неудачи опыта Майкельсона. Руководителей Третьего рейха интересует секретная информация о теории относительности.
Сначала эйнштейновскую физику запретили, а потом на статьях о ней поставили штамп «Только для служебного пользования». А теперь перед нацистами возникает вопрос, как практически использовать эту самую теорию относительности? И даже тут они начинают с провокации:
«Почему, мол, провалился опыт Майкельсона? А нет ли тут подвоха и нельзя ли этот опыт «исправить» арийскими силами?»
Нельзя.
Тогда что же все-таки можно из него «выжать»?
Ничего. Потому что никакими способами нельзя изменить скорость света. Эта величина остается в природе неизменной.
Но, оказывается, если скорость света — абсолютно постоянная величина, сразу начинаются чудеса: возрастает масса движущегося тела, сокращаются его размеры и, наконец, замедляется само время, измеряемое часами на движущемся теле.
«Все это бредни Эйнштейна! Этого не может быть!» — кричат нацисты. И тут же требуют, чтобы им представили секретные возможности практического использования теории относительности. Практические возможности?
Трассен усмехнулся и посмотрел на коробку сигарет. Вот вам практические возможности! Вот расчеты формул теории относительности при фантастическом предположении, что скорость света может быть равна не 300 000 километрам в секунду, а всего лишь 20 километрам в час. Однако именно в этих условиях можно было бы наблюдать поразительные следствия теории относительности — изменение массы, размеров, времени. И тут Трассен неожиданно вспомнил о странном портрете Эйнштейна, когда-то написанном его бывшим другом Раулем Клемпертом. Трассен закурил и стал припоминать картину Клемперта. Собственно говоря, это не был портрет Эйнштейна, хотя сквозь таинственные превращения миров и проступало его удивительное лицо. Главным в картине было то, что скрывалось за превращениями геометрических тел, из которых складывался кажущийся хаос картины. В нем таился нераскрытый закон превращения движущихся тел, о котором художник что-то знал. Но Рауль Клемперт отмалчивался, когда речь заходила об этом портрете. А ведь они дружили… Эти было так давно… Дружба их распалась сама собой, задолго до ареста Клемперта…