Бегство от безопасности
Шрифт:
— Продолжай, — сказал он.
— Дальше. Представь, что существует некий Вселюбящий Бог, который видит нужды и бедствия всех смертных.
— Это уже лучше.
Я кивнул.
— Тогда этот Бог должен скорбно созерцать угнетение и убийства невинных, гибнущих миллионами, в то время как они тщетно, век за веком, молят Его о помощи.
Он поднял руку.
— Сейчас ты скажешь, что раз невинные люди страдают и гибнут, то наш вселюбящий Бог не в силах нам помочь.
— Совершенно верно! Скажи,
Он на минуту задумался над тем, о чем мы говорили. Затем кивнул.
— О'кей. Я готов к твоему вопросу.
— Какой Бог реален, Дикки? — спросил я. — Жестокий или бессильный?
Двадцать пять
Теперь он задумался уже надолго, потом засмеялся и тряхнул головой.
— Это не выбор! Я имею в виду: если приходится выбирать между Жестоким или Бессильным Богом, тогда зачем Он вообще нужен?
Глядя на него, я видел самого себя, каким я был много лет назад, решая ту же задачу.
— Выбора нет, — сказал я, — потому что ни один из них не существует.
— В самом начале, — сказал он, — не было ли какой-нибудь ошибки в вопросе?
Был ли я в его возрасте таким наблюдательным?
— Хорошо! Нереальным этот выбор становится благодаря ситуации: «Представь, что существует Бог, видящий все беды Земли». Смотри на это с любой стороны — а я занимался этим многие годы, — но в тот момент, когда представляешь, как Бог видит все беды и оставляет нас в беде, выбора между Жестоким и Бессильным не избежать.
— Что же получается? — сказал он. — Бога нет?
— Если принять, что пространство-время реально, что оно всегда было и всегда будет, тогда либо Бога не существует вообще, либо приходится выбирать между двумя богами.
— А если не принимать, что пространство-время реально?
Я поднял с земли камешек и почти горизонтально бросил вдоль склона холма. Я вспомнил время, когда я сам решил не принимать этого, просто ради интереса.
— Не знаю, — сказал я.
— Ну перестань! — Он вырвал пучок травы вместе с землей и швырнул, без всякой цели. — Ты ведь знаешь!
— Подумай об этом, а обсудим в следующий раз. — Не вздумай сейчас уйти, Ричард! ГДЕ МОЙ ОГНЕМЕТ?!
— А знаешь, Дикки, это был бы прекрасный холм для прыжков с парапланом. Ветер здесь обычно с юга?
— Здесь не бывает ветра, пока я не прикажу, — сказал он. — А сейчас, когда ты только что убил Бога, я приказываю тебе Его воскресить, иначе обещаю, что ты не уснешь!
— О'кей. Но я не могу его воскресить, потому что Он — это не Он.
— Он — это Она?
— Она — это Бытие, — сказал я.
— Начинаем, — сказал он, освобождая мне нашу сцену.
— О'кей. Я отказываюсь признавать Бога, беспомощного или равнодушного ко злу. Но я не отказываюсь признать всемогущую вселюбящую реальность.
— То есть ты возвращаешься к тому, с чего начал.
— Нет. Слушай. Это просто. — Я начертил в воздухе прямоугольник. — Это дверь, на которой написаны два слова: «Жизнь Есть». Если ты войдешь в нее, то увидишь мир, для которого это высказывание справедливо.
— Я не обязан верить, что Жизнь Есть, — сказал он, полный решимости не попасться вновь на мои предположения.
— Нет, не обязан. Если ты в это не веришь, или веришь, что Жизни Нет, или что Жизнь Иногда Есть Иногда Нет, или Смерть Есть, тогда мир должен быть просто таким, каким он кажется, — о цели и смысле можно забыть. Мы все — сами по себе, одни рождены под счастливой звездой, другие страдают всю жизнь, пока не умрут, и неважно, кто есть кто. Желаю удачи.
Я подождал, пока он постучал в те двери, открыл их и успел утратить интерес к тому, что за ними находилось.
— Довольно скучно, — сказал он и пригнулся, готовый к прыжку. — О'кей. Допустим, Жизнь Есть.
— Ты уверен?
— Я готов попробовать…
— Помни, что на двери написано Жизнь Есть, — сказал я. — Это не шутка. Если хочешь, на ней есть еще одна надпись, невидимая: НЕ Имеет Значения, Если Вам Покажется, Что Это Не Так.
— Жизнь Есть.
— ХА, ДИККИ! — издал я самурайский клич, и кривой меч блеснул в моей руке. — ЗДЕСЬ, В ГРОБУ, ЛЕЖИТ ТЕЛО ТВОЕГО БРАТА! ТАК СМЕРТИ НЕ СУЩЕСТВУЕТ?
— Жизнь Есть, — сказал он с верой. — НЕ Имеет Значения, Если Мне Кажется, Что Это Не Так.
Я накинул черный балахон, спрятал лицо под капюшоном, встал на цыпочки и глухим зловещим голосом произнес:
— Я — Смерть, мальчик, и я приду за тобой, когда настанет время, и ничто не может меня победить…
Я могу быть довольно зловещим: когда-то немножко упражнялся.
Он все еще цеплялся за истину, которую испытывал.
— Жизнь Есть, — сказал он. —И НЕ Имеет Значения, Если Вам Покажется, Что Это Не Так.
— Эй, парень, —сказал я, переодевшись в свою желтую спортивную куртку. — Ничего страшного. Ты же не думаешь, что твои туфли вечны, или вечна твоя машина, или твоя жизнь? Здравый смысл — все изнашивается!
— Жизнь Есть, — сказал он. —НЕ Имеет Значения, Если Вам Покажется, Что Это Не Так.
Переодевшись самим собой, я сказал:
— Образы изменчивы.
— Жизнь Есть, — ответил он.
— Это легко говорить, когда у тебя все в порядке и ты счастлив, Капитан, —сказал я. —А что бы ты сказал, если бы истекал кровью, или был тяжело болен, или переживал, что тебя бросила девушка, что жена тебя не понимает, что ты потерял работу, что жизнь кончена и ты оказался на самом ее дне?
— Жизнь Есть.