Бегущая с демоном
Шрифт:
— Увидимся позже, Ба, — кинула она, выбегая из комнаты.
Она спустилась в холл принять душ и переодеться. Но ведь в лесу есть разные существа, так говорил ей Пик. Хотя и не стал уточнять, какие именно. Может, они бывают похожими на людей?
Она стояла обнаженная перед зеркалом в ванной, глядя на себя довольно долго, пока не встала под душ.
Глава 3
Старина Боб вывел свой потрепанный «форд»-пикап из гаража и поехал по проселочной дороге через заросли ветвистых деревьев, свернув на Синиссипи-роуд. Несмотря на жару, окна в машине были открыты, кондиционер выключен: он любил вдыхать запах деревьев. По его мнению, парк Синиссипи был красивейшим из окрестных лесов на многие мили вокруг — и всегда был таковым, и всегда будет. Парк такой зеленый, он раскинулся на холмах, что стоят над Рок-ривер, есть там густые
Забастовка на Среднезападной Континентальной Сталелитейной продолжалась уже сто семь дней, и конца ей было не видно. Это означало плохие новости — не только для компании и профсоюза. На заводах компании работало около двадцати пяти процентов всего населения города. А когда нет доходов у двадцати пяти процентов, страдают все. Среднезападная Континентальная одно время была крупнейшей сталелитейной компанией в стране, но, когда умер сын основателя компании, его потомки разорились и компанию продали консорциуму. Это никому не понравилось, хотя один из потомков остался номинальным представителем компании. Недовольство росло, когда в конце семидесятых — начале восьмидесятых стальной рынок рухнул под напором иностранной стали. Консорциум пошел на некоторые изменения в руководстве. Последнего члена правящей семьи сместили, с двадцатичетырехдюймовой сталью было покончено, и несколько сотен рабочих выкинули на улицу. Пусть впоследствии часть рабочих взяли обратно и двадцатичетырехдюймовку снова начали выпускать — недовольство и напряженность между руководством и профсоюзом становились все глубже, и теперь уже ни одна из сторон не могла полностью доверять другой.
И напряженность достигла своего пика, когда профсоюз затеял переговоры по поводу нового контракта. Ежегодный рост прожиточного минимума за счет почасовой оплаты, лучшие медицинские услуги, распространение оплаты за мастерство на большее количество выполненных заданий, оплата праздничных программ — вот некоторые из требований профсоюза. Ограниченный рост без увеличения почасовой оплаты в течение следующих пяти лет, урезание медицинских услуг, сужение круга работ, признанных мастерством, и отказ в оплате праздничных программ — таков был ответ руководства. Обе стороны отказались от арбитражного суда, решили занять выжидательную позицию. Срок забастовки был установлен профсоюзом. Последний срок, до которого можно бастовать, установила компания. Когда сроки максимально приблизились, а никакого движения не произошло, и те и другие обнародовали свои разногласия.
Все переговоры освещались телевидением и радио, там же обсуждались всевозможные преступления той и другой стороны. Надо ли говорить, что вскоре стороны перестали общаться друг с другом совершенно.
В течение ста семи дней профсоюз боролся за четырнадцатидюймовую и проволочную сталь. Потом забастовка включила еще и двадцатичетырехдюймовку и двенадцатидюймовку — и все это компания отклонила. Вначале это никого не беспокоило. И прежде бывали забастовки, и всегда все разрешалось само собой. Кроме того, была весна, а с наступлением тепла все чувствовали себя полными сил и обновленными. Но прошел месяц, и ничего не изменилось. По распоряжению мэра Хоупуэлла и губернатора штата Иллинойс было велено начать примирение, но не вышло. Несколько уродливых инцидентов у линии пикета только подогрели недобрые чувства. Сейчас уже эффект забастовки ощущался всеми — маленькие компании, ведшие дела с компанией или использовавшие ее продукты, продавцы, надеявшиеся на деньги, которые могли заработать уволенные с завода, профессионалы, чьи клиенты относились к руководству или профсоюзу. Все начали выбирать, чью сторону занять.
Через два месяца компания заявила, что не собирается больше признавать профсоюз и примет назад тех рабочих, которые пожелают вернуться на старое место, но, если они не вернутся в течение семи дней, на их место возьмут новых. С первого июня начнут выпуск четырнадцатидюймовки, используя в качестве рабочих мастеров. Компания назвала эту акцию первым шагом в процессе прочной десертификации. Профсоюз же обозвал это штрейкбрехерством и подрывом авторитета профсоюза. Он предостерег против использования штрейкбрехеров вместо «настоящих» рабочих, против попыток пересечь линию пикета, против игнорирования переговоров с ними. Предупреждали: глупо и опасно привлекать сотрудников компании в качестве рабочих, ибо у них нет специальных навыков, а работать предстоит с машинами. Компания же заявила, что будет проведено необходимое обучение, пусть, мол, профсоюз проявит добрую волю и пойдет на сделку.
Дальше все только ухудшилось. Компания несколько раз выпустила четырнадцатидюймовку, но через несколько дней прекращала. Профсоюз сообщал о бесполезных расследованиях, а компания — о саботаже. Из окрестных городов стекались уволенные рабочие, и у пикетируемой линии разгорались стычки. Дважды вызывали национальную гвардию, чтобы навести порядок. Наконец правление приняло решение и объявило всех рабочих уволенными, а компанию — выставленной на продажу. Все переговоры зашли в тупик. Прошел еще месяц. Пикетирование продолжалось, денег не было, а вся общественность в Хоупуэлле и горожане все больше впадали в депрессию.
Сейчас, когда жара стала невыносимой, весенние надежды высохли, как пыльные дороги, а недовольство и напряженность достигни апогея.
Старина Боб добрался до шоссе Линкольна, свернул по светящейся стрелке с Синиссипи-роуд и направился прямиком в город. Проехал мимо супермаркета Крогера и доски, установленной Комитетом по Торговле шесть месяцев назад и гласившей: «Добро пожаловать в Хоупуэлл, Иллинойс!» Доска была густо припорошена пылью, тускло поблескивая на солнце, а буквы словно издевались над реальностью. Старина Боб закрыл окна и включил кондиционер. Снаружи больше не осталось запахов, которыми можно было бы наслаждаться.
Он проехал сложную развилку, разделяемую на две одноколейки. Четвертая улица шла на запад, в город, Третья — на восток. Он миновал несколько кафе быстрого питания, винный магазин, пару бензоколонок, срочную химчистку, типографию «Рок-ривер-Вэлли» и магазин электротоваров. На дороге было свободно. Жара волнами поднималась над тротуарами, листья на деревьях скрючились и безвольно повисли. Люди Хоупуэлла сидели по домам или в офисах, включив кондиционеры на полную мощность, устало и обреченно занимаясь своими каждодневными делами. Пока летняя школа распустила учеников, детишки проводили время в парках и бассейнах, пытаясь держаться в холодке и особенно не уставать. По ночам температура падала на десять — пятнадцать градусов, дул легкий ветерок, но двигаться быстро все равно не хотелось. На всех на-пала сонливость, зовущая предаваться постоянному ничегонеделанию, приправленная тусклой пылью отчаяния.
Старина Боб помотал головой. Ну ладно, Четвертое июля уже не за горами, а тогда уж общий праздник, с фейерверками, пикниками и танцами в парках поднимет людям настроение.
Спустя пару минут он уже въезжал на свободное место на стоянке возле кафе «У Джози». Боб вышел из машины. Солнце светило так ярко, что у него даже в глазах потемнело. Он схватился за зеркало заднего вида, чтобы удержаться на ногах, чувствуя себя старым идиотом, который пытается убедить себя, будто все хорошо. Когда ему удалось восстановить равновесие, он подошел к парковочному автомату, кинул туда несколько монет и двинулся к кафе.
Его встретил холодный воздух, неся чувство желанного облегчения. Кафе «У Джози» находилось на углу Второй авеню и Третьей улицы, напротив винного магазина, автостоянки банка и страховой компании Хейса. Окна, занимающие две стены целиком, давали возможность полностью видеть перекресток и людей, устало тащившихся из своих офисов и машин с кондиционерами. Вдоль окон выстроились кабинки; красные банкетки времен пятидесятых были заново обтянуты. Угловая стойка с табуретами возле нее располагалась поодаль, а куча столиков занимала все свободное пространство до двери. Здесь подавали свежевыпеченные орешки из теста, сладкие рулеты и хлебцы, выставленные за стеклом в дальнем конце прилавка, а также обычный кофе, эспрессо, горячий шоколад, чай и легкие алкогольные напитки, чтобы освежиться. Завтрак сервировали в любое время, ленч можно было съесть до трех часов, когда закрывалась кухня. Давали также пищу на вынос, и все этим пользовались. В «У Джози» была лучшая дневная кухня в городе, и почти все заглядывали сюда на дегустацию пару раз в неделю.