Бегущая с волками. Женский архетип в мифах и сказаниях
Шрифт:
В каждой женщине таится то, что Тони Вулф, психоаналитик-юнгианец, живший в первой половине двадцатого века, назвал "промежуточной женщиной". Находясь между миром повседневной реальности и миром мистического бессознательного, промежуточная женщина выступает посредницей между ними. Промежуточная женщина – приемник и передатчик ценностей или идей. Именно она приносит в жизнь новые идеи, обменивает устаревшие идеи на новаторские, служит переводчиком и проводником между миром рационального и миром воображаемого. Она "слышит", "знает", "чувствует", что должно произойти.
Эта промежуточная точка между мирами разума и образов, между чувством и мыслью, между материей и духом – между всеми мыслимыми
В совокупности Женщина-тюлениха и ее дитя образуют в женской душе систему наподобие цепочки людей на пожаре. Женщина-тюлениха, душа-самость, передает из воды мысли, идеи, чувства и импульсы наверх, промежуточному "Я", которое, в свою очередь, поднимает все это на сушу, в сознание внешнего мира. Эта структура работает и в обратном направлении. События нашей повседневной жизни, наши прошлые обиды и радости, наши страхи и надежды на будущее – все это из рук в руки передается вниз, душе, которая комментирует полученное в наших снах, посылает свои чувства наверх, в наше тело, или, даруя миг вдохновения, пронзает нас идеей.
Дикая Женщина – это сочетание здравого смысла и душевного смысла. Промежуточная женщина – ее двойник, ей также присуще и то, и другое. Как и дитя из сказки, промежуточная женщина принадлежит к нашему миру, но может легко спускаться в самые глубины души. Некоторые женщины рождаются с этим качеством, получая его в дар. Другие приобретают его как навык. Но один из результатов регулярного возвращения таков: если земная женщина уходит и возвращается, промежуточная женщина с каждым разом становится все сильнее.
Чудо и боль возвращения на дикую родину заключаются в том, что мы можем там побывать, но не можем остаться. Как бы ни было чудесно в этом самом сокровенном из домов, мы не можем оставаться под водой навеки и должны вновь подняться на поверхность. Как Урук, которого осторожно вынесли на каменистый берег, мы возвращаемся к земной жизни, с обновленной душой и свежими силами. И все же это грустный миг – когда мы снова оказываемся на суше, наедине с собой. Так в древности люди, которые прошли тайные обряды инициации, возвращаясь во внешний мир, переживали прилив сладостно-горького чувства. Вместе с радостью и чувством обновления они поначалу ощущали светлую печаль.
Средство от этой смутной тоски дает женщина-тюлениха, наставляя сына: "Я всегда буду с тобой. Только притронься к тому, чего касались мои руки: к палочкам для добывания огня, к моему улу, ножу, к выдрам и тюленям, которых я вырезала из камня, и я дохну на тебя ветром, чтобы ты мог петь свои песни" [17]. Ее слова – особая разновидность безмолвного обещания. Они подразумевают: не нужно долго томиться желанием вернуться назад; лучше овладей этими инструментами, подружись с ними, и ты ощутишь мое присутствие, будто ты – натянутая на бубен кожа, которой коснулась дикая рука.
Про эти инструменты инуиты говорят, что они принадлежат "настоящей женщине". Они – то, что необходимо женщине, чтобы "вырезать для себя жизнь". Ее нож вырезает, одевает, освобождает, отмечает, приспосабливает. Владение палочками для добывания огня позволяет ей развести костер в самых суровых условиях. В резьбе по камню находят выражение ее мистическое знание, способность исцелять и личная связь с духовным миром.
Если использовать язык психологов, то эти метафоры олицетворяют силы, присущие дикой природе. В классической юнгианской психологии этот тандем можно назвать единством оси эго-самость. В контексте сказки нож, помимо всего прочего, является инструментом провидения, позволяющим пронзить
Для современной женщины улу, нож, символизирует интуицию, способность и готовность отсечь избыточное, подвести итог и приступить к новым начинаниям. Разжигание огня говорит о способности оправиться от неудачи, раздуть жар для собственных нужд, а если нужно, то и спалить что-нибудь дотла. Каменные фигурки воплощают память о своем диком сознании, связь с природной инстинктивной жизнью.
Как и дитя женщины-тюленихи, мы узнаём, что приблизиться к творениям матери-души – значит наполниться ею. Хотя она и ушла к своему народу, полностью почувствовать ее силу нам помогают такие женские способности, как интуиция, страсть и связь с дикой природой. Ее обещание гласит: если мы соприкоснемся с этими орудиями душевной силы, то почувствуем ее веяние; ее дыхание сольется с нашим, и нас наполнит священный дух песни. Старые инуиты говорят, что дыхание бога и человеческое дыхание, смешиваясь, побуждают человека создавать поэтические произведения с явной печатью божественного [18].
Именно эту священную поэзию и песню мы ищем. Нам нужны сильные слова и песни, которые можно услышать под водой и на земле. Именно дикие песни мы ищем – возможность использовать дикий язык, который мы выучили в подводном мире. Если женщина изрекает откровения, воспламеняет намерение и чувство, хранит тесную связь с инстинктивной природой, то она поет, она живет в диком дыхании души. Такая жизнь – самостоятельный цикл, который должен длиться, длиться и длиться.
Вот почему Урук не пытается снова нырнуть в воду или попросить мать взять его с собой, когда она уплывает в море и исчезает из вида. Вот почему он остается на земле. У него есть обет. Когда мы возвращаемся в суетный мир, особенно если на время возвращения домой мы были от него изолированы, то люди, машины и другие предметы выглядят слегка непривычно, и даже болтовня окружающих звучит как-то странно. Это естественный этап возвращения, который называют вхождением. Через несколько часов или несколько дней такое ощущение принадлежности к иному миру проходит. Потом, погружаясь в привычную жизнь, мы будем питаться энергией, собранной во время возвращения домой, и практикой уединения, станем налаживать связь с душой.
В сказке ребенок женщины-тюленихи начинает осуществлять промежуточную природу. Он становится музыкантом, певцом, сказителем. В сказочном истолковании музыкант, играя на бубне или барабане, становится ядром новой жизни, какой бы она ни была, и тогда должно родиться и затрепетать новое чувство. Музыкант может отпугивать и привлекать. Певец передает вести от великой души к земной личности и обратно. Природой и тембром своего голоса певец может разрушать и уничтожать, но может возводить и созидать. Про сказителя говорят, что он подобрался близко к богам и слушал, как они разговаривают во сне [19].
Так своими творческими действиями ребенок воплощает то, что вдохнула в него мать-тюлениха. Он воплощает то, что узнал под водой: жизнь в родстве с дикой душой. И тогда мы находим себя – мы наполнены биением бубна, наполнены пением, наполнены звуками наших собственных слов, услышанными и произнесенными, наполнены новыми стихами, способностью видеть, поступать и думать по-новому. Мы не стараемся продлить волшебство, а просто живем. Мы не страшимся избранной работы, не сопротивляемся ей, а плавно входим в нее; мы бодры, полны новых идей и сгораем от желания увидеть, что будет дальше. Человек, который в конце концов вернулся домой, многое пережил: великие духи-тюлени унесли его в море, и он вернулся живым.