Бегущие по мирам
Шрифт:
В общем, не сказать, чтобы Ванька сильно впечатлился. Косте, однако, ничего такого говорить не стал. Друг все-таки. Еще и старше почти на год, Костик-то и сильный, не смотри, что тощий такой. Глаза у Костика горели. И щеки горели, и уши. Ванька, если бы мог в такое поверить, даже подумал бы, что друг сейчас – ну того, разревется, что ли.
– Ну как?
– Круто, – важно кивнул Ванька.
Костик посмотрел на него с благодарностью. Все-таки Ванька человек, хоть и малышня, правильно они подружились. И потом, Ванька ж растет. Вот подрастет еще немного и дорастет до него, Кости. Может, они даже в один класс тогда будут ходить.
Пока Костик, сияя своими сказочными ушами сквозь листву, шептался с деревом, Ванька думал, что, во-первых, фигня все это, не выйдет ничего, не вернется к Костику
Дома Ваньку встретили упреками. Будто он не сын родной, а приблуда какой, вроде Золушки. То есть сначала на него обрушился Светкин вой – и какой, аж стекла прогибались, – а потом упреки. Где шлялся, ничего поручить нельзя, ну и все такое. Ванька смолчал, хотя считал, что чихвостят его не по делу. У него, может, у самого претензии накопились. Чего у них младенец орет? Того и гляди, лопнет. Днем орет, ночью орет, ужас какой-то. Если не могут за младенцами ухаживать нормально, чтобы без ора, зачем тогда рожать было? А теперь, пожалуйте, Ванька сиди, Ванька качай...
Ванька строго посмотрел на мать. Она сидела на краю разобранного дивана боком, кое-как, и зло трясла коляску. Вид у нее был замотанный, голоса почти не слышно за Светкиными истошными воплями. И Ванька стерпел. Молча подошел, отобрал ручку коляски. Мать тут же ускользнула, что-то загремело, посыпалось. Ванька катал коляску взад-вперед, нарочно стараясь дергать посильнее. Тугой сверток со Светкой бултыхался и корчился внутри. Ничего человеческого в свертке не угадывалось, был только мокрый раззявленный рот. Ванька супился, растравлял себя, но никак не мог избавиться от неуместной жалости и стыда. Стыда – что гулять удрал, когда мать со Светкой тут одни убиваются, а жалости – к Светке. Мало того что без мозгов и страшная, даже на человека непохожа, так еще валяется все время одна в коляске. И на руки ее лишний раз не возьмут. В рекламе по телевизору младенцы были совсем не такие: нежно-розовые, забавные, как игрушки, и мамы там, в телевизоре, брали их на руки, улыбались и бормотали им всякие глупости.
Ладно бы еще брат был, а то – сестра. Собака, конечно, лучше всякого брата, но брат еще куда ни шло, на брата Ванька согласился бы. Чтобы играть с ним, драться подушками и с большими уродами. Уроки вместе делать и то веселее. Он задумчиво воззрился на содержимое коляски. Светка наоралась, примолкла. Ванька ловко подсунул ей липкую от слюней соску. Убедившись, что сестра спит, метнулся в прихожую, просочился за дверь и наконец не таясь загрохотал вниз по лестнице. Как там Костик объяснял? Поговорить, ствол погладить, вокруг трижды обойти и через оба плеча поплевать? Так-так-так...
Духовный целитель, белый маг двадцать третьей степени посвящения, почетный академик и действительный член Хрисандр Вальде (Чесоткин) – «снятие сглаза и порчи без греха и вреда здоровью, приворот-отворот, заговор на удачу, исправляю работу шарлатанов» – считал себя человеком, готовым к любым неожиданностям. Много лет назад, вставая на неверный путь чудотворца, он не искал себе легкой доли. Нет, искал он исключительно легких денег в количестве несколько больше среднего и вовсе не требовал, чтобы они доставались без всякого риска. Неудачливый актер, чьи весенние годы промчались невозвратно в безвестности, с того самого момента он играл одну-единственную роль. И надо признать, играл бесподобно. Хрисандр Вальде прирос к нему до того основательно, что, беря изредка в руки собственный паспорт, он испытывал шок. Так дико и неприятно было видеть рядом со своей фотографией чужое неблагозвучное имя! До странной истории доктора Джекила и мистера Хайда, впрочем, не доходило. Во-первых, Чесоткину и Вальде совершенно нечего было делить, они мирно трудились сообща над собственным благополучием. Барственный европеизированный Вальде охмурял истеричных дур, а тихий инсайдер Чесоткин приглядывал, чтобы увлекающийся маг не вляпался в неприятности. Во-вторых, он таки не был психом с манией величия и переливами Хрисандрова колдовского баритона не обольщался. Совесть кудесника была чиста – навредить он клиенткам не мог, это уж точно. Какой вред от бормотаний, разноцветных свечек, сырого яйца и доброй порции лапши на уши! Пожалуй, он даже мог гордиться своей работой. Разве не давал он отчаявшимся, готовым на любую крайность идиоткам покой и надежду? Поэтому, угодив из своей мирной, отлично налаженной жизни в воплощенный кошмар, Хрисандр имел все основания негодовать на судьбу.
Кошмар подкрался, как саркома. Лишь потом, ретроспективно, так сказать, он нащупал нечто вроде предсказания или намека. Намека, впрочем, такого туманного, что сам Нострадамус ни черта бы не понял. Незадолго до пробуждения ему пригрезилось, будто он смотрит в окно, а там, снаружи (квартира была на втором этаже, и окно спальни приходилось прямо над козырьком подъезда), подпрыгивает и вытягивает шею некое существо неопределенного вида – как в биологическом, так и в самом буквальном понимании этого слова. Существо, пожалуй, больше всего напоминало гигантского плюшевого мишку, но постоянно меняло форму и цвет, так что сходство могло спящему Хрисандру поблазниться. Поручиться он мог только за глаза. Круглые и желтые, как пуговицы с дождевика Гулливера, они сияли на морде зверя детсадовским жизнерадостным любопытством. Глаза заглянули прямо внутрь Вальде, и все заволоклось туманом... В остальном же день начался, как обычно – с сигареты в постели, комедийного сериала и очередной главы «Каббалы для чайников», в одиннадцать часов утра. Чесоткин-Вальде сибаритствовал, ни сном ни духом не ведая, что цветок его жизни уже вызрел в гнилой плод. Досмотрев сериал, он размышлял, встать ли ради уборной и кофе или поваляться еще, противясь зову естества, когда его грубо потревожил трезвон дверного звонка. Хрисандр занервничал и спрятался за спину Чесоткина. Тот в неописуемом раздражении пошел открывать – неумолчные трели звонка хоть кого доконали бы. Мелькнула отчего-то мысль, что это участковый, но участкового Чесоткин, проживавший по месту прописки и ни в чем таком не замеченный, не боялся. А может, кто-то из клиенток Вальде? Не постоянных, конечно, – те ни за что не потревожили бы ясновидца в утренние бесценные часы блуждания в астрале. Должно быть, новая психопатка со жгучей проблемой. Немедленно поставить на место!
Он распахнул дверь и поперхнулся словами отповеди. Пышная колышущаяся грудь облепила его подбородок.
– Верните, верните его, умоляю!
– Кого вернуть? – прогундел полузадушенный Вальде, отступая в прихожую.
– Верните немедленно! – Грудь вдвинулась следом, прежде чем Вальде успел прикрыться дверью. – Только небольшой! Большой я теперь не хочу.
Вальде высвободился, отпрыгнув в сторону, как тушканчик.
– Что вернуть? Кто небольшой? Кто вы такая? Я ничего не понимаю!
– Ах, мой венец безбрачия! – воскликнула захватчица и захрустела пальцами. – Верните, но как бы слегка, понимаете?
– Госпожа Сысоева?..
– Ах, о чем я, чтоб вы – и не понимали, вы маг, вы кудесник, вам все по плечу, но поймите, это немного чересчур. Один раз – это ах, божественно, прекрасно! Два куда ни шло. Но трижды за один день...
– Госпожа Сысоева, боюсь, я вас не вполне... – забормотал Вальде, отгоняя чудовищную догадку.
Сысоева, важная скучная старая дева – ныне, впрочем, расхристанная и взбудораженная до неприличия, – метнулась к нему, метя в руку мокрым поцелуем. Глаза ее горели опасным огнем.
– На меня напали в парке, напали на лестнице, даже в лифте. Я изнемогаю!
– Вы что же, недовольны?
– Довольна, – быстро откликнулась дама. – Но я хотела бы сама выбирать время и место для... э-э, встреч с поклонниками.
Медленно облизнувшись, она надвинулась. Прихожая показалась Вальде очень маленькой.
– Госпожа Сысоева...
– Господин маг... Нет, просто господин, мой господин!
Метким броском дама завладела его рукой и принялась тыкаться в нее губами. Вальде забился, призывая нимфоманку к порядку и тоскливо прислушиваясь к шуму на лестнице. Шум был нехороший, и ему отчаянно хотелось отгородиться от него своей добротной входной дверью. Кудесник решительно поволок присосавшуюся клиентку к выходу.