Бегущие по мирам
Шрифт:
– Чьи будете, латники? – осведомилась она голосом прирожденной повелительницы.
– Слуги твои, госпожа, – дружно грянули игроки, никогда ничего подобного не репетировавшие.
Изящно выуживая кусочки тушенки из банки, вскрытой смешным крохотным ножичком, «Спящая царевна» – она же Кошка, Пятая, но по красоте безусловно первая в магическом Совете – прислушивалась и присматривалась к новым подданным. Подданные сначала робели и отмалчивались, но Кошка подарила каждому особый взгляд – такой, что всякому казалось, подарок достался только ему. Определенно с ней творилось что-то необыкновенное и очень приятное. Поцелуй не разбудил в Пятой памяти, зато разбудил нечто другое. Нет, не нечто – а некто, какое-то ей
И латники ожили. Каждый чувствовал себя единственным избранником царевны. И какой царевны! Не какой-то там прихиппованной дурочки или поистершейся по игрищам корифейки, а настоящей, стопроцентной королевны из сказки. Потому что в нашем прозаическом мире такие не водятся. Такие горделивые без независимости, женственные без гламурного душка, неподдельно хрупкие и уязвимые. Рядом с ней последнему офисному рабу, подавшемуся на уик-энд в игрушечную самоволку, хотелось прорубаться сквозь вражеские полчища и оборонять крепостные стены под дождем стрел. Словом, хотелось подвига.
О штурме крепости вскоре и зашла речь под низкой и жалкой сенью так называемой палатки. Завтра воинам Ивана-героя предстояло защищать от некоего Калина, могущественного мага, крепость Китеж-град. Крепость почему-то называлась невидимой, хотя Кошка видела ее отлично и, честно говоря, невысоко оценивала шансы защитников. Негодящая была крепостца. Лачуга последнего нищего и та крепче. Правда, и оружие у горе-воителей было под стать – детские игрушки. Словом, балаган! «Завоевание двумирья», в которое мальчишки во дворах играют. А новой Кошке так хотелось, чтобы ее защищали...
Ночью Кошка выскользнула за полог палатки, где храпели ее наивные богатыри. Брезгливо рассмотрела возведенное на опушке «укрепление», живо представила бегущих, орущих и лезущих на стену «воинов» в лицедейских крашеных доспехах. Грустно! Она как-то иначе представляла себе штурм крепости. И саму крепость тоже. И до того точно представляла – словно собственными глазами видела. Забывшись, Кошка повела руками в воздухе, обрисовывая контуры воображаемой крепости. Нет, здесь башни не было, а вот здесь была. Двойная, с воротами...
Утро было в полном расцвете, когда вражеская армия наконец выбралась на искомую опушку. Остроносые сапоги скользили по траве, мелькали в прорезях доспехов вышитые рубахи, бряцал текстолит. Отставшие выдирались из кустов и присоединялись к товарищам, недоуменно пялившимся на пустую поляну. То есть не то чтобы совсем пустую. Трава, кусты, редкие деревья – все было на месте. Не было лишь крепости, которую дружно возводили еще на прошлой игрушке, а сейчас собирались штурмовать. Н-да...
Калин-царь стянул с головы рогатый шлем и обернулся к приятелю:
– Слушай, а мы на то место вышли?
– Вроде да... Сам посмотри!
Место действительно было то. Так думал не только воевода Калина. Поляну брали в кольцо разномастные отряды. Уже не таясь, бойцы выступали из зарослей на опушку. Унылые матюги повисли над опустелой поляной. Неизвестно, у кого первого сдали нервы, но только чья-то рука подобрала с земли камень и, вложив в бросок общую растерянность и досаду, запустила его в пустоту.
Бам! Не долетев до середины поляны, камень оборвал полет и рухнул вниз. Матюги оборвались тоже, только голос пискнул из толпы: «Мама!» Калин, как пристало командиру, отважно вышел вперед, тоже нашел себе камень и с силой метнул его в центр поляны. Чудо повторилось: стук и падение. Калин положил руку на широкое плечо испытанного в битвах воеводы:
– Здесь он, Китеж.
– А... как они это делают?
– Понятия не имею. Но штурм будет!
И обернулся к своим, заорав сотней глоток своих безымянных и, казалось, навеки канувших во тьму русских и татарских предков:
– Все на штурм!
– А-а-а!!! – подхватило войско.
И это было правильно. И когда на отряды, двинувшиеся с трех сторон к невидимой крепости, обрушился дождь самых настоящих стрел, это тоже было правильно. Штурм есть штурм! Атакующие ответили ликующим воем и залпом в сторону незримых стен. Они ощущались впереди, совсем уже близко, и никакого зрения не нужно было, чтобы подтвердить то, о чем орали какие-то другие, куда более тонкие органы чувств: там впереди, в нескольких скачках сердца, – враг. Уже был отчетливо слышен стук наконечников о стены. Вдруг сверху, словно из воздуха, а на деле из вражьей стены, ударила струя пламени и разом охватила едва ли не половину отряда Калина. Странное дело: паники не было, накативший восторг подстегнул Калина (именно что Калина, без всяких неуместных здесь Денисов), и он рванул, увлекая остальных. Справа пронеслись двое охваченных пламенем бойцов. Огня, что пожирал их, не причиняя ни малейшего вреда, они словно и не замечали, выпускали на бегу стрелы, будто заправские лучники, и стрелы горели, оставляя позади себя тонкий дымный след. Уже и город горел: метрах в пяти от земли прямо из воздуха выбивались языки пламени. А поблизости к стене уже приставили лестницу, и отважный боец карабкался наверх, зависнув над пустотой. Вот он перекинул ногу через верх лестницы, рубанул кого-то невидимого и сам исчез. За ним спешил следующий...
Из безопасной башни Кошка с удовлетворением обозревала поле битвы. Мужчины увлеченно сражались под стенами, на стенах и меж теремов. Мечи врубались в мечи – всерьез, с искрами и лязгом. Гудели колоколами железные шлемы на чугунных головах, будто поминальные звоны по павшим героям. Все как положено, не было только павших. Жестокие удары мечей и топоров, тяжелые наконечники стрел не причиняли воинам ни малейшего вреда. Кошка была довольна отвагой бойцов и горда собственным искусством. Роскошная иллюзия! Видел бы ее сейчас старый придира-маг, что преподавал у них это утонченное искусство и вечно пенял Кошке за нерадивость. Молодая Пятая слишком недавно окончила академию высшей магии, чтобы студенческие обиды успели выветриться из памяти.
Странные эти мысли на мгновение отвлекли ее от батальных сцен. Но тут защитники крепости бросили в бой резерв, и захватывающее зрелище совершенно вытеснило из Кошкиной головы всякие воспоминания о ее настоящей жизни.
Глава 19
Хаос и немного порядка
Один очень хорошо знал, что он должен сделать и зачем. Он вообще все знал очень хорошо. Лучше всех! И делал все лучше всех. Сомнений он не ведал, ошибок не совершал, думал не более одной мысли зараз, а о душевной раздвоенности вообще не подозревал. Один ворвался в чужой мир целеустремленно и решительно. Нагнать, подмять, обуздать. Призвать к порядку.
Но, оглядевшись в этом мире, осознал, что до сих пор понимал цель своего существования слишком узко. Он подозревал, что так было не всегда. Но до того засиделся на страже врага, до того сосредоточился на одной-единственной цели – не дать врагу вырваться из темницы, – что сам себя забыл. Теперь он чувствовал, что тоже провел вечность на положении заключенного, не лучше того, кто сидел в тюрьме. Ненависть к проклятому Всё захлестнула Одного целиком. И сразу стало ясно, как мало его, Одного, осталось. Как он сузился, скукожился, иссох от узости горизонтов и мелкости задач. Если бы Один в это мгновение полностью сконцентрировался на своей ненависти, то сразу нащупал бы растерянного (да и попросту бестолкового) Всё, который с перепугу напропалую проявлял себя во внешнем мире. Но с Одним случилось невероятное. Он отвлекся.