Бегущие по мирам
Шрифт:
А деревья как же? Рубите деревья-то, печи топите! Одно, другое, третье... Сначала и незаметно, а у нас, например, в стародавние времена полконтинента облысело, и вместе с лесами животные реликтовые перевелись. Пятнистый бык, гигантский олень – смену климата пережили, а каминов не сдюжили. На Макара посмотрели с растерянным сочувствием. Холодного питья поднесли. Оно, конечно, вечер, прохлада, но день-то знойный выдался... Разве господин не знает, что деревья растут? А еще их сажать можно. Кая, деточка, покажи господину деляночку свою! Невозможно важное четырехлетнее создание в деревянных бусах повело Макара к обсаженному цветами лоскутку земли, где в перине из сухой травы и кусочков коры блаженствовали крохотные, в ладошку, саженцы. Стволик-спичечка, пара отважных листиков. А костер мы
Алёна рассказывала о лампочках и батареях, телевизорах и машинах под молодецкое уханье, свист колуна и звонкий треск. Она описывала дома-башни до небес, нашпигованные людьми. Закопанные в землю трубы и хитрые устройства, доставляющие горячую воду из них прямо в квартиру, на какой хочешь этаж. Кондиционеры, помогающие пережить в этих надменных башнях огнедышащее городское лето. Холодильники, продлевающие посмертное существование пищи, и телевизоры, перед которыми лежат на диванах усталые люди. Электричество, незримую кровь всех этих устройств, которую гонят по бесконечным артериям-проводам титанические сердца электростанций. Уже занялись живым пламенем наколотые сообща дрова, и Макар, пунцовый не от стыда, а от работы, занял у костра заслуженное место, а Алёна все говорила. О кино, моде и звездах и о моде на кино и звезд. О вакцинах и фотографии. О косметике и самолетах. Деньгах и нефти. Интернете и бальзамах для волос. Взрослые и дети слушали с одинаковым жаром, с детским бескорыстным любопытством. В их глазах, чисто сияющих в отсветах пламени, сменялись ужас и восторг, недоверие и ликование – не было только зависти. Может, эти люди были к ней неспособны в силу непостижимого выверта натуры. А может быть, собственная жизнь на клочке цветущей земли, жизнь под звездами и солнцем между трудами и песнями наполняла их целиком, оставляя всему прочему лишь местечко, приберегаемое для сказки.
Надивившись Алёниным сказаниям, жители долины вознаградили гостей собственными. Изысканная проза и детская песенка, наивные баллады, молитвословия и откровения, зашифрованные в образах-снах, сплетались в узорную ткань мифа. Певцы и рассказчики подхватывали друг за другом повествование, голоса вливались в хор, вплетая в канву новые красочные волокна. И вдруг смолкали разом, кроме одного, самого чистого, длившего рассказ тоненькой, тоньше волоса, золотой ниточкой. То была история маленькой богини, созидательницы, первой правительницы и доброго гения этих мест. О том, как в незапамятные времена она маленькой девочкой появилась на земле, когда расступился туман, и привела с собой людей, большую собаку и других животных, деревья и цветы, светила и звезды и все, что нужно для жизни. Как взрослела вместе с новорожденным миром, играя его бесчисленными игрушками, а после ухода не исчезла, не покинула его, а осталась в его земле и воде, небе, растениях и обитателях. И как по сей день оберегает своих отдаленных потомков, разговаривая с ними в вещих снах, а они радуют ее своими делами и песнями.
Когда смолкли голоса, уже совсем стемнело. Прямо из-под обрыва, над которым люди сидели у костра, выплыла луна, ладный золотой кораблик.
– Я знаю, почему здесь нет коров, – прошептала Алёна, как завороженная. – Потому что они слишком большие для Малинки. Но они остались там, в тумане, призрачные коровы с мягкими губами. Может быть, туман – это их молоко?
– Вы знаете имя нашей маленькой богини? – почти и не удивилась одна из девочек-певуний.
Вместо ответа Алёна спросила:
– Но почему у вас нет магов? Там, за хребтом, целая страна, мир магии!
– А зачем им магия, Алёнка? – усмехнулся Макар. – У них и так есть все, что нужно для счастья.
– У них тут дети умирают, оттого что не нашлось какого-то пустячного лекарства!
– А у нас не умирают дети?
Отсветы костра и ночные тени на лице Макара казались отражением молчаливой войны в его душе. И люди вокруг молчали. Без волнения и обиды, словно спор шел не о них. А может, они чувствовали, что по-настоящему важен он лишь для тех двоих, что его вели.
– Кто из нас не хотел бы стать правителем на неделю-другую, чтобы сделать все как надо! И так ли плохо, что это желание так редко сбывается? Пойми, родная, нельзя изменить, пусть даже улучшить, что-то одно, не задев всего остального. Быть может, непоправимо.
– Иногда это к лучшему!
– Иногда... Как бы то ни было, люди, живущие здесь, свой выбор сделали.
– Этот выбор сделали не мы, – подал голос кто-то из круга.
– Все начиналось здесь, отсюда наши предки расселялись по миру, – подхватил другой. – Но некоторые уходили, не унося в своем сердце маленькой богини.
– Их потомки забыли ее...
– ...и завладели миром.
– Отблеск ее света в душе, вот из чего выросла их магическая сила!
– А зачем нам отблеск, если с нами весь ее свет?
– Они приходили к вам? – перебила Алёна. – Пытались завоевать?
– Нас нельзя завоевать. Идущим со злом нет хода в эту долину. Иногда приходили те, кто нес зло, сами того не сознавая: проповедники, великие учителя, маги...
– И?..
Ни один из сидящих у костра не отвел глаз.
– И оставались с нами. Среди живых или...
– Лопаты, да?
Макар накрыл ладонью руку Алёны:
– Не спеши осуждать.
Обратный путь освещала высоко поднявшаяся луна и белые цветы-блюдца, распахнувшиеся по обочинам с наступлением темноты. На дворе, за высокой изгородью из вьющихся растений нагрелся за день большой чан с водой. Смеясь и зевая, они вымылись по двое, сначала женщины, потом мужчины. Сладко ныла кожа, расставаясь с приставшей за день усталостью и пылью. Льющаяся из ковшика вода под защитой густой зелени и первозданной ночи тихо пела песню чистоты. Фетура снабдила их одеждой из домашних запасов – как подозревала Алёна, небогатых. Но как было влезть после купания в собственное заскорузлое тряпье, как было обидеть хозяев отказом? И как отказаться от простого и чистого, будто капля росы, платья в пол! Платья, которое обрушилось на нее прохладной волной, окутало, словно заклинание, и превратило красивую девушку, каких тысячи в любой столице, в сказочную принцессу. Во всяком случае, так она ощущала себя, когда вышла к Макару, уронив тонкие руки в широких рукавах, взглядывая из-под ресниц и неудержимо краснея. Что до него, он всегда знал, что она принцесса. И что она светится.
Они приблизились друг к другу. Взялись за руки. Решились встретиться взглядами. Примерно через минуту Фетура уволокла из комнаты заглядевшегося на гостей брата. Еще через минуту гости, крепко обнявшись, спали младенческим сном.
Во сне Макар видел художника из параллельного измерения, открывшего путь в созданный для дочери мир. Его камень был не лиловым, как у Алёны, а фиолетовым. Переход открывался не под мостом у вокзала, а в каком-то другом месте, которое Макар в параллельной столице не узнал, и выводил не к дереву-гиганту в поле, а прямо под городские стены. Но все это было неважно. Доступный художнику путь вел в другое, не Малинкино, время, в эпоху магического Совета и короля, сторожевых башен и золотых монет. Даже знай он дорогу на забытый потомками, укрывшийся за туманами полуостров, уже не застал бы дочери в живых. А он и не знал. Никто ничего не знал! Оставалось бродить по чужой стране, а возвращаясь, писать и писать картины в несбыточной надежде заметить след.
Но и следа Малинки не осталось в мире, сердцевину которого занимала тюрьма.
Алёна очень ясно поняла это в своем сне. Там почти не было образов, но было ликующее и нежное всеприсутствие, были ушедшие бабушка и мать, и была не рожденная пока что дочь. Ни лиц, ни голосов, но пронзительное чувство сопричастности искупало все. Она привыкла сама, привыкла одна, она больше всего на свете боялась хоть в чем-то поступиться своей, будь она неладна, самостью. А теперь растворялась в самозабвении, которое, наверное, и есть любовь, и в этом не было никакой потери. Наоборот, обретение. Когда самоотверженное соприсутствие стало отдаляться, возвращая ее в явь, Алёна рванулась следом – удержать, вернуть утраченное навеки прошлое: невинность младенчества, священную веру ребенка в божественное могущество матери и собственную бесконечность.