Белая Башня (Хроники Паэтты)
Шрифт:
Мэтр Бабуш наконец-то остановился и перевёл дух. Его лицо раскраснелось так же, как недавно у Мэйлинн, кулаки были сжаты, волосы торчали клоками, лысина блестела от пота. И это почему-то выглядело так забавно, что гнев Мэйлинн как-то сам собой растворился. Уж что она умела делать прекрасно, так это ставить себя на место других. И сейчас она вдруг поняла этого человека. А понять – это уже почти значит простить.
– Хорошо, хозяин, – сохраняя холодный тон, проговорила она. – Мы останемся в вашей гостинице, хоть вы и крепко меня обидели, – просиявший было Бабуш вовремя сделал скорбное, кающееся лицо. – Но только при одном условии. Эта девочка и её братик пойдут с нами. Мы оплатим их стол и постель, – продолжила лирра, увидев потемневшее
– Если вы готовы за них платить, то я не против, – выдавил из себя мэтр Бабуш. Было видно, что он недоволен, но, с другой стороны – деньги есть деньги.
– Пойдём со мной, милая, – протянув руку девочке, нежно сказала Мэйлинн. Та же просто смотрела на лирру, не понимая, что происходит. Тогда Мэйлинн, засмеявшись, подошла и подняла её, обняв за плечи. – Пойдём. Пока хозяин будет готовить нам обед и комнаты, мы помоем тебя и твоего братика. Найдётся ли у вас горячая вода? – обратилась она к хозяину таким тоном, словно она была королевой, а перед ней стоял проштрафившийся подданный.
– На кухне мы постоянно кипятим воду! – с готовностью закивал головой Бабуш. – Уверен, что нам вполне хватит, чтобы наполнить лохань.
– Это хорошо, – кивнула Мэйлинн. – Кстати, чуть позже и я была бы не прочь принять горячую ванну.
– Всё сделаем, прекрасная госпожа! – низко кланяясь, ответил мэтр Бабуш.
– Ну вот и славно! Ведите! – и, взяв за руку до сих пор ничего не понимающую девочку, Мэйлинн двинулась вслед за трактирщиком.
***
После все ели за общим столом. Девочка-сирота, которая до сих пор не произнесла ни одного слова, выглядела совсем иначе: вымытая, расчёсанная, в новом платье, за которым Мэйлинн послала служанку в соседнюю лавку. Платье, правда, было великовато, но когда Мэйлинн предложила девочке его снять, чтобы заменить на что-нибудь другое, та вцепилась себе в плечи тонкими пальцами, прижимая скрещённые руки к груди, и лирра поняла, что платье она не снимет ни за что. Так что Мэйлинн и не стала настаивать.
Сейчас сиротка большой ложкой загребала в себя кашу, приправленную большим куском масла и сдобренную мёдом. Каша была обжигающе горяча, и в глазах девочки стояли слёзы, но, несмотря на все увещевания Мэйлинн, она продолжала есть, почти даже не жуя. Сама же Мэйлинн почти не притрагивалась к еде, хотя и была голодна. Она держала на коленях вымытого мальчика и давала ему размоченный в теплом молоке хлеб. Мальчик чмокал и давился, притягивал пальцы лирры, держащие хлеб, ко рту маленькими ручонками, и на глаза присутствующих наворачивались слёзы.
– И всё же я никак не могу понять – почему король Пунта не соберёт огромное войско, и не разгромит дорийцев? – глядя на девочку, доедающую вторую миску каши, тихо спросила Мэйлинн.
– А как их разгромить? – откликнулся Кол, как-то очень подозрительно прочистив горло перед этим, словно там стоял комок. – Дорийцы – кочевники. Их уклад жизни не похож на тот, к которому мы привыкли. Они практически не строят городов. По сути, у них есть лишь одно поселение, которое мы могли бы назвать городом – их столица Саин. Но и она мало общего имеет с любым другим городом на Паэтте. С импирия по месяц дождей13 этот город почти совсем безлюден, поскольку в это время его жители кочуют по дорийским степям, сбиваясь в орды-кланы. Да и выглядит он, скорее, как большая деревня. Там нет многоэтажных домов, в основном только одноэтажные глинобитные жилища. Даже великий хан Дории не живёт в Саине летом. В общем, идти большим войском в Дорию просто бессмысленно. Конные отряды кочевников будут просто разбегаться в стороны, подобно тому, как стая мальков рассыпается при виде щуки, чтобы собраться вновь, как только она уплывёт.
– Ну тогда – поставить кордоны и заслоны по всему левому берегу Дорона! – не сдавалась Мэйлинн.
– Да есть они – и заслоны есть, и кордоны. Да только толку большого нет.
– Это ещё почему? – недоумевала Мэйлинн.
– Хорошо. Хочешь знать моё мнение? Я ведь какое-то время пробыл в этих местах, и, мне кажется, кое-что понял. Так вот, по-моему, королей Пунта просто устраивает такое положение вещей.
– Как это? – теперь лирра просто опешила, даже не донеся кусочек хлеба до рта ребёнка.
– Знаешь, с недавнего времени в Латионе для богатых горожан, страдающих ожирением, появилась модная забава. Они ходят в так называемые атлетические залы, где специально обученные люди заставляют их много двигаться. Заниматься атлетикой, борьбой и тому подобным. И стоит это огромных денег, которых многие богачи не жалеют, стараясь сбросить лишний вес. Так вот, мне кажется, что Дория для Пунта – это как раз такой вот специально обученный человек, который не даёт ему разжиреть.
– Что за чушь? – возмутилась Мэйлинн. Мысль о том, что правители могут намеренно позволять своим подданным гибнуть, не укладывалась в голове.
– А ты послушай, не перебивая. Смотри – содержать большую армию, которая всё равно не может разгромить врага, это всё равно, что покупать очень-очень дорогое решето, чтобы носить в нём воду. Если дорийцев не злить, то они обычно довольствуются лишь грабежами, своего рода – взимают дань. Им ведь самим невыгодно палить поля и убивать людей, которые их кормят, – Кол слегка запнулся, взглянув на сидевшую неподалёку сиротку, но та была полностью поглощена поеданием сливового пирога. – Земля в Пунте – благословенная. Такая плодородная, что, как шутят сами пунтийцы, у них даже заборы весной цветут. Выращивается огромное количество зерна и других продуктов. Потребить всё это государство не в состоянии, продать столько тоже не могут. К чему это приведёт? К избытку, из-за которого упадут цены. Кому это выгодно? По большому счету, никому. А так – есть кому забирать излишки, сохраняя неизменно высоким спрос на пунтское продовольствие. А в этом году внешние цены и подавно поползут вверх, и этому будет вполне достоверное оправдание. Значит, торговцы останутся с барышами.
Видя, что лирра недовольно морщится от подобных циничных рассуждений, Кол продолжил:
– А главное – наличие внешнего врага сплачивает народ. Когда в государстве всё слишком хорошо, оно быстро жиреет и, в конечном счёте, умирает. Ты же знаешь историю лучше меня – помнишь, почему развалилась с таким ужасным грохотом Кидуанская империя? Потому что она стала такой огромной, такой мощной и величественной, что люди, населявшие её, позабыли все другие заботы, кроме плотских утех. И тогда пришли северные варвары, более злые, более голодные и более целеустремлённые, и от великой Кидуи остался лишь лоскуток на западе. Так вот я думаю, что мудрые правители Пунта надеются не допустить чего-то подобного у себя. Пусть жители государства всегда боятся и ненавидят своих диких соседей! Иметь внешнего врага удобно ещё и потому, что тогда граждане задают куда меньше вопросов правителю. Зачем нужны новые налоги? Чтобы выплачивать субвенции беженцам! Ты думаешь иначе, не согласен с нами? Значит, ты пособник лошадников! Значит, ты хочешь ослабить свою родину!
Голова Мэйлинн поникала всё ниже и ниже с каждой фразой. Почему-то всё сказанное выглядело вполне логичным. Ей хотелось придраться к чему-то, найти логическую ошибку, за которую можно было бы зацепиться, но ничего не получалось.
– Я надеюсь, что ты не прав, – в конце концов тихо сказала она, и по щеке её скатилась слеза. – Потому что иначе я не знаю, как мне смотреть в глаза этим детям…
***
Два дня пробыли друзья в Лоннэе. За это время Мэйлинн как будто бы полегчало. Всё своё время она уделяла двум сироткам. К её отчаянию, девочка так и не сказала ни одного слова. Мальчик же, напротив, довольно быстро начал улыбаться лирре, лопотать что-то. Он не отпускал её ни на миг, и у Мэйлинн разрывалось сердце от предстоящего расставания.