Белая крепость
Шрифт:
На следующее утро Ходжа позвал меня и сказал: моя вина велика не только потому, что я сбежал, но и потому, что, приняв укус насекомого за чумной бубон, оставил его умирать, поэтому он хотел меня сурово наказать, но времена изменились. Он объяснил, что неделю назад его позвал падишах и спросил, когда закончится эпидемия чумы, сколько еще жизней она унесет, и угрожает ли что-нибудь его жизни. Ходжа испугался, он не был готов к такому разговору, поэтому дал обтекаемый ответ, сказав, что надо понаблюдать за звездами, и попросил дать ему время. Он помчался домой, но не мог придумать, что ответить падишаху. И решил привезти меня.
Он давно знал, что я на острове; после моего побега он болел, был простужен, но через три дня стал меня искать, напал на мой след, немного заплатил, и болтливый рыбак сказал, что отвез меня на Хейбели. С острова я никуда не мог бы сбежать, и он не поехал за мной. Я не мог не согласиться, что его отношения с падишахом — большой шанс в жизни. Он честно признался, что нуждается в моих знаниях.
Мы сразу же принялись за работу. Ходжа был охвачен решимостью человека, знающего, чего он хочет; мне нравилась эта уверенность, которую прежде я в нем не замечал. Завтра
49
Омар I (581/591-644) — один из ближайших сподвижников основателя ислама Мухаммеда.
50
Абу Убейде (580–639) — один из сподвижников Мухаммеда, распространявший ислам в Сирии.
51
Медина — город в Саудовской Аравии.
Самым страшным Ходже казалось предсказать окончание эпидемии чумы. Нам надо было получить сведения о числе умирающих ежедневно, о чем я сказал Ходже, он ответил, что для получения этих данных попросит помощи у падишаха.
На следующий день он отправился к падишаху, а я — в город. Я, как и прежде, боялся чумы, но не мог устоять против желания хоть немножко вкусить сладость движения и жизни. Был прохладный летний день, дул ветерок. Прогуливаясь среди замирающих и мертвых, я чувствовал, что никогда еще так не любил жизнь. Заглядывая во дворы мечетей, я считал покойников, потом бродил по кварталам и пытался установить связь между увиденным мною и числом умерших. Невозможно охватить мысленно все дома, людей, толпу, веселье, горе и радость. По странной прихоти мои глаза отмечали только отдельные подробности, отчаяние одних и равнодушие других.
К обеду, уже не в силах больше видеть людские толпы и покойников, я перешел на противоположный берег Золотого Рога, в район Галаты, и там побродил вокруг судоверфи, посидел в кофейнях, курил, глубоко затягиваясь, поел в харчевне исключительно ради общения, походил по рынкам, заглянул в лавки. Мне хотелось запомнить все, чтобы потом сделать какой-то вывод. Когда стемнело, я вернулся домой и выслушал Ходжу, вернувшегося из дворца.
Все было хорошо. Наш рассказ произвел на падишаха впечатление: падишах согласился, что чума пытается обмануть его, точно шайтан, вырядившийся в человеческие одежды; он принял решение не пускать во дворец иностранцев, вход и выход из дворца были взяты под строгий контроль. На вопрос, когда и как закончится эпидемия, Ходжа рассыпался таким соловьем, что падишах со страхом признался, что ясно представляет себе Азраила [52] , который бродит, как пьяный, по городу и уводит тех, кто попадается ему на глаза. Ходжа тут же взволнованно поправил его: это не Азраил виноват в смерти людей, а сам шайтан. И не пьяный он, а очень хитрый. Как мы и договорились, Ходжа прибавил, что с шайтаном надо бороться. Чтобы определить, когда чума оставит город в покое, надо посмотреть, где гуляет шайтан. И хотя кое-кто из придворных сказал, что бороться с чумой значит нарушать волю Аллаха, падишах на это не обратил внимания; он спросил потом, явится ли шайтан чумы к его животным: соколам, львам, обезьянам? Ходжа сразу ответил, что к людям шайтан приходит в человечьем обличье, а к зверям — в обличье мыши. Падишах тотчас приказал доставить пятьсот кошек из далекого, не затронутого эпидемией города, а затем приказал выделить для Ходжи столько людей, сколько ему требуется.
52
Азраил — в мусульманской религии ангел смерти.
Выделенных нам двенадцать человек мы тотчас разослали во все концы Стамбула, они ходили по кварталам и докладывали нам об увиденном и о числе умерших. На столе у нас лежала карта Стамбула, которую я перерисовал из книги. Ночью мы со страхом наносили на карту значки, показывающие, где свирепствует чума, и прикидывали, что сказать падишаху.
Поначалу мы не были оптимистами. Чума бродила по городу не как хитрый шайтан, а как убийца, которому все равно, кого убивать. В один день она забирала сорок душ в Аксарае, потом покидала его и заглядывала в Фатих, потом направлялась в Топхане и Джихангир, а потом оказывалось, что она побывала и в Зейреке [53] , унесла также двадцать человек из нашего квартала, выходящего на Золотой Рог. По количеству умерших мы ничего не могли понять: в один день умирало пятьсот человек, а в другой — сто. Прошло много времени, прежде чем мы поняли, что важно не где она убивает людей, а где она впервые замечена. Падишах снова звал Ходжу. Мы подумали и решили: Ходжа скажет падишаху, что чума гуляет в людных местах, на рынках, где люди обманывают друг друга, и в кофейнях, где люди сидят тесно, касаясь друг друга, и сплетничают. Он ушел, а вернувшись вечером, рассказал.
53
Топхане, Джихангир, Зейрек — исторические названия районов в Стамбуле.
Выслушав его, падишах спросил: «Что же нам делать?» Ходжа сказал, что надо, пусть даже силой, сократить число людей на городских базарах. Умники из окружения падишаха сразу возразили: а как же будет снабжаться город, если прекратится торговля, остановится жизнь, услышав, что чума гуляет в человеческом одеянии, люди испугаются, решат, что наступает конец света, и могут взбунтоваться; потом, никто не захочет, как в тюрьме, сидеть в квартале, где гуляет шайтан чумы, начнутся волнения. «Они правы», — сказал Ходжа. Но тут один из умников спросил, где найти человека, который усмирит народ, и тогда падишах разгневался; он напугал всех, сказав, что накажет тех, кто сомневается в его силе. И в гневе он повелел сделать так, как говорит Ходжа, но не забыл при этом посоветоваться со своим окружением. Главный астролог Сыткы-эфенди, точивший зуб на Ходжу, напомнил, что тот так и не сказал, когда чума покинет Стамбул. Ходжа, испугавшись, что падишах признает, что астролог прав, сказал, что в следующий свой приход принесет календарь.
Мы усеяли лежащую на столе карту значками и цифрами, но никак не могли понять логики распространения чумы в городе. Между тем уже три дня, как приказ падишаха строго выполнялся. Янычары перекрыли входы на рынки, главные улицы, лодочные причалы на пристанях и каждого, направлявшегося туда, спрашивали: «Ты кто? Куда идешь? Зачем идешь?» Испугавшихся, растерявшихся и шатающихся без дела они заворачивали обратно, чтобы шайтан чумы их не соблазнил. Когда мы узнали, что и на Капалычарши [54] и в Ункапаны [55] жизнь замерла, мы повесили на стену списки о количестве умерших за последний месяц, и стали думать. Ходжа говорил, что напрасно мы ждем, что чума будет действовать в соответствии с какой-то логикой, и, чтобы спасти свои головы, мы должны придумать какой-нибудь обман, чтобы успокоить падишаха.
54
Капалычарши — старинный крытый рынок в центре Стамбула.
55
Ункапаны — район в европейской части Стамбула.
Скоро появилась система пропусков. Начальник янычар раздавал разрешения, кому считал нужным, чтобы не остановилась торговля и снабжение города. Когда мы узнали, что он таким образом получает много денег, а ремесленники, не желая платить еще один налог, готовятся к бунту, я впервые заметил некую логику в распространении чумы. Я сказал об этом Ходже, который в это время рассказывал о том, как собирается действовать объединившийся с ремесленниками главный везир Кёпрюлю, пытаясь доказать, что чума потихоньку отступает из окраинных кварталов, из кварталов бедняков.
Ходжа не очень прислушивался ко мне, но все же велел подготовить календарь для падишаха. Он сказал: для того, чтобы ввести в заблуждение падишаха, надо сочинить рассказ, в котором никто ничего не поймет и из которого никто не сделает никакого заключения. Потом спросил, можно ли выдумать рассказ, не имеющий никакого смысла, но доставляющий удовольствие, если его читать и слушать? «Как музыка?» — спросил я, и этим удивил Ходжу. Мы начали размышлять о хорошем рассказе, который начинался бы как детская сказка, в середине был пугающим, как страшный сон, а в конце печальным, как любовная история, закончившаяся разлукой. В ночь накануне визита во дворец мы весело болтали и напряженно работали. В соседней комнате наш друг каллиграф-левша переписывал начисто первую часть рассказа Ходжи, который он все еще не закончил. К утру, обработав имевшиеся у нас не слишком точные цифры, я сделал вывод, что чума покинет город через двадцать дней, забрав с собой последние жертвы на рынках. Ходжа не спросил, на чем я основываю свои выводы, только сказал, что день избавления слишком далек, и велел переделать календарь, чтобы эпидемия кончалась через две недели, спрятав этот срок за другими цифрами. Я не был так оптимистичен, но сделал, как он сказал. Ходжа тут же сочинил к некоторым датам поэтические строчки и отдал календарь каллиграфу. Меня он попросил проиллюстрировать некоторые строки. Он взял все приготовленное, переписанное на мраморной бумаге, наскоро переплетенное в голубую обложку, и к обеду, невеселый, ушел. Он боялся. Он сказал, что надеется не столько на мой календарь, сколько на пеликанов, крылатых быков, красных муравьев и говорящих обезьян, изображенных на рисунках к его рассказу.
Вечером он вернулся взволнованный, сказал, что убедил падишаха в правильности предсказаний, волнение его длилось еще три недели. «Все может случиться», — повторял он; в первый день у него не было особой надежды; когда юноша красивым голосом читал его рассказ, среди приближенных падишаха слышались смешки, они нарочно посмеивались, чтобы унизить Ходжу перед падишахом, но падишах пресек их насмешки; спросив, однако, на чем основано предположение, что эпидемия кончится через две недели. Ходжа пояснил, что ответ на этот вопрос содержится в рассказе, в котором никто ничего не понял. Потом, чтобы понравиться падишаху, он гладил кошек разных мастей, привезенных из Трабзона [56] и заполонивших не только внутренний двор, но и комнаты.
56
Трабзон — порт в Турции, на берегу Черного моря.